Сапатисты: размышления о направлении развития и природе САНО

В 1994 году вооруженные индейцы вышли из мексиканских джунглей. Они заявили, что восстание стало шагом отчаяния, попыткой рассказать о бедственном положении коренного населения. Столкновения повстанцев с внутренними войсками продолжались лишь несколько дней, но война остается незавершенной до сих пор. Спустя 20 лет после вооруженного восстания, тысячи индейцев участвуют в гражданском движении, основанном Сапатистской армией национального освобождения. В самых укромных уголках Мексики они строят “другой мир”…

Предлагаем нашему читателю ознакомится с рядом аналитических материалов и размышлений посвящённых  Сапатистскому движению и САНО, а также с историческими отсылками относительно их возникновения. Также рекомендуем разбавить изучение материала просмотром документального фильма “Люди без лиц” с субтитрами на русском языке и дополнительным чтением сборника текстов автора Субкоманданте Маркоса и сапатистского движения, начиная с самой Первой Декларации Лакандонской сельвы по сегодняшний день.”Четвертая мировая война”

Шарль Рив

Сапатисты без маски

В эпоху золотого века “реально несуществующего социализма“ организовывались поездки в страны сияющего будущего. Паломников приглашали выразить восхищение действительностью, инсценированной местными властителями. И люди отправлялись в Советский Союз – страну “советского социализма“, Китай – страну “маоистского социализма“, Албанию – страну “мини-социализма“, на Кубу – в страну “социализма бородачей“, в Никарагуа – страну “сандинистского социализма“ и т.д. и т.п. Никто не желал слушать тех, кто сомневался в объективном, научном и бесспорном характере этих сфабрикованных реальностей – вплоть до того дня, когда эти системы разваливались. Люди верили, что увидели нечто, на самом деле они не видели ничего. Сделаны ли из этого какие-то выводы? Очевидно, нет. Сегодня люди снова отправляются в путь, везя в рюкзаке улыбку, – в конвои, организуемые через революционный Чиапас друзьями сапатистов. Они должны строго соблюдать установленные маршруты, осматривать только то, что разрешено, и верить вождям на слово. Непробиваемый аргумент все тот же самый: угроза со стороны империалистических сил; только “комманданте“ знают, что хорошо для народа.

По нашему мнению, то, что эти люди считают надеждой – в действительности всего лишь блеск их отчаяния. В содрогающемся от кризиса мире запросы на будущее снижены! Люди, превращаясь в апостолов реализма, отказываются от самого главного и начинают поддерживать новые разновидности угнетения. Группы революционных туристов, плененных индейской экзотикой, не в состоянии дать нам хотя бы минимальную информацию о том, что там происходит – об акциях захвата земли, о формах организации, созданных борющимися крестьянами, об их целях и политических перспективах. Неужели одного только упоминания имени Сапаты и простого напоминания о “Мексике на вулкане“ достаточно, чтобы мобилизовать людей? Как можно наивно кидаться поддерживать движение, которое пропагандирует ценности культурной замкнутости и патриотизма, – те самые ценности, которые угрожают сегодня привести мир на край пропасти? Те, кто возлагает на мир более радикальные надежды, могут оправдать свою солидарность с Сапатистской армией национального освобождения только тактическими обстоятельствами. В рамках этой тактической поддержки люди доходят до того, что готовы допустить у других то, чего никогда не потерпели бы у себя. Не лучше ли проанализировать, что же нового есть в этом типе организации, вместо того, чтобы обманываться чарами замаскированного спасителя?…

***

В октябре 1968 г. мексиканское правительство, застигнутое врасплох невиданными до тех пор для страны масштабами студенческого движения, расстреляло на Площади Трех культур в Мехико 300 демонстрантов. Одновременно начались репрессии против крайне левых организаций. После этих трагических событий марксистско-ленинско-маоистская группа “Политика популар“ (“Народная политика“) приняла решение покинуть студенческую среду и направить свою деятельность на “народные массы“. Она утвердилась в городах Севера, где бегство жителей из сельской местности привело к появлению огромных кварталов бедноты. Эти кварталы представляли собой благодатную почву для левых активистов. Их цель состояла в том, чтобы создать “красные базы“ – сеть организаций, которые должны были охватить все сферы социальной жизни и со временем оказаться в состоянии взять под контроль эти бедные кварталы. Тактика была позаимствована у “левого“ крыла китайской культурной революции: политическое руководство никогда не должно было появляться публично; его решения всегда изображались как результат массовых консультаций в комитетах и на собраниях. Классическая модель манипулирования населением со стороны авторитарной авангардной организации прикрывалась демагогическими разглагольствованиями о базисной демократии. В зоне своей политической работы мексиканским маоистам неминуемо предстояло столкнуться с уже действовавшими там активистами – прогрессистскими священниками “теологии освобождения“. Хотя они конкурировали друг с другом за контроль над массами, маоисты и священники вступили в союз. Из этой удивительной кооперации выросла мексиканская модель “массовой работы“, известная как “торреонизм“, по названию большого города на Севере.

Мексиканское правительство, обеспокоенное успехами этого движения, прибегло в середине 70-х годов к жесточайшим репрессиям, в ходе их многие активисты были убиты. Руководство организации снова пересмотрело свои позиции: “массовая линия“ с центром политической работы в городах была заменена “пролетарской линией“ – укоренением, прежде всего, в среде беднейшего крестьянства. Фактически это означало отход мексиканских маоистов в районы, где они чувствовали себя в безопасности от репрессий; это был их “долгий марш“. Это были смутные времена в истории группы, со многими неудачами, расколами, уходом членов, внутренними разборками. К тому же периоду относится и возникновение связей между представителями правящей партии ИРП и некоторыми вождями “Народной политики“. Двое из виднейших вождей того времени стали ныне высокопоставленными чиновниками ИРП в крестьянских организациях.

Только в конце 70-х годов первые бригады маоистского авангарда добрались до Чиапаса, где они снова застали своих прежних попутчиков из прогрессистской церкви, которые уже основательно окопались в крестьянских общинах. Союз между двумя организациями строился на идее “индейской церкви“; в основе ее лежали принцип автономии епархий и способность низовых активистов выполнять задачи евангелизации населения и служить мессы. Влиятельные в Чиапасе доминиканцы приветствовали эту идею, позволявшую им продолжить работу по обращению индейцев, а маоисты использовали ее для проникновения в общины и формирования низовых кадров. Оба авангарда делали упор на индейскую специфику, что объяснялось ролью “индейской церкви“ при их закреплении. Сегодня уже нелегко проследить ясную и линейную связь между тем временем укоренения организаций и возникновением САНО. Ясно лишь, что такая связь существует. Постепенно в Чиапас прибыли и другие группы маоистских активистов. Маркос был, по-видимому, членом одной из последних “бригад“.

Многие активисты и политические лидеры пали жертвой беспощадных репрессий со стороны армии и помещичьих наемников. Выжившие вынуждены были изменить некоторые из своих концепций применительно к местным условиям. Но известно, что в крестьянских выступлениях снова проявились тактические принципы “левых“ маоистов – постоянное обращение к собраниям как к средству укрытия и защиты политических вождей.

Подобно своим перуанским собратьям из “Сендеро луминосо“, мексиканские маоисты критиковали геваристскую “теорию очага“. Они поняли, что политическое внедрение не принесет успеха, если будет ограничиваться деятельностью вооруженного ядра, которое как ястреб с неба падает на крестьянские общины, замкнутые в самих себе и враждебные по отношению к внешнему миру. С самого начала они из тактических соображений расхваливали индейскую специфику. Военное ядро должно было интегрироваться в общины, в том числе и используя связи с “индейской церковью“. Во второй фазе политическая организация приспосабливала свои концепции руководства к новым историческим условиям распада сельских общин и пролетаризации крестьян-индейцев. К этому периоду относится создание крестьянских профсоюзов. В 1991 г. “Независимый крестьянский альянс Эмилиано Сапаты“ превратился в общемексиканскую организацию, что было качественным скачком. Формирование массовой базы было завершено, а регионалистский подход, которому способствовали общины с их натуральным хозяйством и “индейская церковь“, был преодолен. Настало время вооруженной борьбы. Согласно этой модели, создание военной организации стало последней фазой длительной политической работы по укоренению среди населения. Сегодня сапатистская армия, выросшая из этих массовых организаций, – только одна из структур организации, причем ее видимая часть! Тексты САНО и заявления Маркоса часто упоминают этот пункт. Успех сапатистской организации можно объяснить по большей части политической ловкостью ее активистов в ходе долгого периода укоренения.

Восстание в Чиапасе нельзя отрывать от общего ухудшения ситуации. В начале 90-х годов всю Мексику потрясали социальные движения. Интеграция национальной экономики в североамериканское экономическое пространство ускорила шедшие уже много лет изменения, особенно индустриализацию сельскохозяйственного производства и, как следствие, развал натурального хозяйства. Обнищание мелких крестьян росло, вызывая массовые выступления и восстания. Подавляющее большинство молодежи не имеет возможности пользоваться землей и не находит работы в городах. Следует помнить о том, что 60% жителей Чиапаса моложе 20 лет. Именно они включались в организацию. “Сегодня сапатистская армия состоит преимущественно из этой массы людей – молодых и маргинализированных, современных, многоязычных и с опытом наемного труда. Ее профиль имеет весьма мало общего с тем образом оторванного от жизни индейца, который мы рисуем себе, сидя в Мехико“ (А. Гарсиа де Леон).

Оригинальность САНО – в ее изумительной способности приспосабливаться к новой ситуации, которая сложилась после развала госкапитализма и прекращения раскола мира на два блока. Речь идет о первом авангардистском партизанском движении, которое ищет эффективный способ действий в эпоху “нового мирового порядка“. Ее вожди, несущие на себе отпечаток марксизма-ленинизма, никогда не критиковали эксплуататорский характер рухнувшей системы. Они просто приняли к сведению исчезновение того, что они продолжают считать социализмом. “Советский Союз – все это прошло, социалистического (!) лагеря больше нет; выборы в Никарагуа проиграны; в Гватемале заключен мир; в Сальвадоре это обсуждается; Куба изолирована; никто больше не хочет и слышать о вооруженной борьбе, тем более о социализме; теперь все против революции, даже если она не является социалистической“ (из интервью Маркоса). Что еще остается марксизму-ленинизму, потерявшему свои опоры, как не ухватиться крепко за примитивный антиимпериалистический патриотизм, за расхваливание национального начала и за почтение к парламентской демократии? САНО – это первая “посткоммунистическая“ герилья, бюрократия, которая наживает себе капитал на демократии.

 ***

Контроль над словом – один из аспектов бюрократической натуры САНО. Голоса восставших в Чиапасе ограничиваются одним голосом, который говорит и пишет от имени всех остальных. Некоторые по-элитаристски защищают такое положение, объявляя Маркоса “художником“, “самым лучшим из современных латиноамериканских писателей“, представителем “горстки одаренных молодых людей“. “Он (Маркос) не говорит за них, он превращает своих товарищей в персонажи басен или коротких рассказов. Этой обращенной к общественности, но коллективной субъективностью он находит новый способ сказать “я”, которое гармонирует с “мы”, не подменяя его. Открытое и изменяющееся “я”, которое каждый может взять себе и расширить по-своему, на свой лад“ (Режи Дебре).

Вопреки сказанному, то, что этот момент оправдывается почти всеми активно поддерживающими движение, вызывает особое беспокойство. Некоторые убеждают нас, что Маркос говорит не от имени народа, а как его инструмент. Но как мы можем знать слово народа, если слышим только Маркоса? Ну конечно же, его знает только Маркос!

Так мы попадаем в замкнутый круг. Тем не менее, некоторые доверчивые энтузиасты чувствуют себя как-то неуютно во время спектаклей субкомманданте и особенно усердно стараются доказать нам, что в этой военной организации присутствует “желание избежать опасностей каудильизма“ (Г.Кливер) (“каудильо“ по-испански означает “вождь“). Это мнение опровергает сам субкомманданте: “Новое состоит не в том, что нет каудильо; что действительно ново – так это то, что речь идет о каудильо без лица“. С нашей точки зрения, это еще хуже! В мире Интернета и виртуальной реальности анонимность отнюдь не означает конца вождизма, скорее это абстрактная форма авторитарности. Культ героя не устраняется, а выступает в чистом виде. Современность предстает перед нами, как карикатура из прошлого. Мы полагали, что с большевистским авангардизмом покончено – и вдруг сталкиваемся с авангардизмом Зорро. САНО – это дирижизм (от французского “дириже“ – “руководить“), скрывающийся за демократическими “пасамонтаньяс“ – масками сапатистов.

Внимательное чтение прозы САНО демонстрирует нам однако ясное разделение между “мы“ (армия освобождения) и “они“ (массы). Чтобы исключить любое сомнение, нам объясняют, что организация постоянно консультируется с “базисом“ – существуют плебисциты, собрания, референдумы. Нам говорят о “демократическом политическом процессе“, о “новом политическом проекте“, об “автономной демократии на всех уровнях мексиканского общества“, о “новом политическом синтезе“ и т.д. Но когда уходишь от этих избитых фраз и пытаешься уточнить реальное содержание структур власти, натыкаешься лишь на неопределенные формулировки. Любой внимательный наблюдатель распознает за этой туманностью основные принципы “левого“ маоизма – “торреонизма“ 70-х годов. Сапатистская организация сохраняет верность этой модели: внизу – собрания, наверху – тайные политические комитеты (Главное командование САНО, в которое входят Маркос и его товарищи).

Повсюду в языке САНО натыкаешься на патриотические выражения (По словам Маркоса, страшно то, что для финансового капитала “ничто не свято, ни собственность, ни родина“, именно потому что он глобален, транснационален. – Прим ред.). Один симпатизирующий наблюдатель (Дж. Росс) вынужден был заметить: “Из самого Маркоса сочится маниакальный патриотизм“. Известно, что патриотическая истерия была одним из самых карикатурных пороков “левого“ маоизма. В нашем случае эта тема благодаря ее демагогичности должна компенсировать отсутствие позиции по социальным вопросам. Особенно бросается в глаза отсутствие каких-либо указаний на проект реорганизации производства и общества в целом. САНО, которая стремится изобразить себя представителем бедного крестьянства, традиционно связанного с землей и почвой, ничего не говорит и не пишет против частной собственности на землю, даже не защищает конфискации помещичьих латифундий и захват земли.  Известно однако, что в начале 1995 г. только в одном штате Чиапас бедные крестьяне и полупролетарии захватили более 500 латифундий. Здесь снова можно обнаружить разрыв между организацией и массами. Зато нет недостатка в упоминании якобы легальных социальных достижений сапатистов. На этой почве субкомманданте в маске чувствует себя как дома и принимается перечислять успехи нового управления: “Рубка деревьев была запрещена. Были изданы законы о защите джунглей; запрещена охота на диких животных…, точно так же как выращивание наркотиков и торговля ими; и эти запреты соблюдались… И мы покончили с проституцией; безработица и нищенство исчезли. Дети узнали, что такое сласти и игрушки“. Все это ошеломит того, кто убежден, что проблемы нельзя решить, не устранив их причин. С каких это пор алкоголизм и проституцию можно ликвидировать простым запретом? Как можно декретами устранить безработицу? С каких пор участие женщин в военных операциях и их включение в командную иерархию служит доказательством прогресса в деле женской эмансипации?

Мы знаем очень мало о конкретных условиях социального взрыва, распространяющегося в Мексике. Но ясно, что в решающие моменты мексиканским пролетариям приходится в одиночку противостоять репрессивному аппарату, который защищает частную собственность. Сторонники САНО желали бы, во что бы то ни стало, убедить нас, что она служит инструментом самообороны бедняков против государства и капиталистов. Но действительность выглядит совершенно иначе. Если столкновения происходят вне зоны военного контроля САНО, она в них не вмешивается, и восставших крестьян беспощадно расстреливают. Все это очень далеко от схемы вооруженных групп (существовавших в других местах и в другие времена), которые ставили своей целью противодействие репрессиям на месте. Ведь САНО – это не вооруженная группа в классическом смысле, а вооруженная часть организации, которая контролирует область и проживающее в ней население. Пока мексиканские пролетарии позволяют морочить себе голову и считают САНО своим защитником, им придется дорого платить за это. С этой точки зрения (мы ее разделяем), существование САНО можно рассматривать как тормоз для развития автономных тенденций борьбы. Авангардная организация существует благодаря своей способности заменять автономные силы партийными. Тем не менее, следует признать, что САНО играет двойственную роль в отношении молодых полупролетариев, составляющих ее основу. С одной стороны, она переводит их бунт в милитаристское русло, что позволяет ее вождям контролировать его. С другой, она придает им коллективную идентичность как раз в то время, когда идет сильная социальная дезинтеграция.

***

События в Чиапасе происходят в условиях капитализма, который находится в особой исторической ситуации. В период раздела мира на 2 блока любое стремление к национальной независимости предполагало подчинение той или иной империалистической державе. Цель так называемых освободительных движений состояла в том, чтобы разорвать зависимость той или иной страны от американского империализма. Националистическая идеология отождествляла себя с марксизмом-ленинизмом, который стал в свое время идеологией руководящих слоев новоформирующихся государств. С тех пор, как после краха госкапиталистической системы возник новый мировой порядок, националистическая идеология больше не может требовать такого разрыва. Любая авангардная организация под угрозой гибели должна переработать свою тактику и стратегию. С одной стороны, она продолжает выдвигать на первый план националистические лозунги, чтобы использовать сильные антиимпериалистические настроения в зависимых странах. С другой, она должна включиться в местную политическую жизнь и искать союзников, пользуясь противоречиями внутри правящих классов.

Известно, что военные действия САНО начались как раз в тот момент, когда вступило в силу Североамериканское соглашение о свободной торговле (НАФТА). С формально юридической точки зрения, оно призвано регламентировать уже давно идущий процесс установления контроля США над обоими соседями – Канадой на Севере и Мексикой на Юге. Слабая мексиканская экономика сталкивается с катастрофическими последствиями – закрытием неконкурентоспособных предприятий, разгромом традиционного сельского хозяйства, обнищанием большинства населения. Поскольку для этой экономики характерно сильное государственное вмешательство, к этому добавляется перестройка внутри правящего класса. Обозначился распад завязавшихся в последнее время связей между номенклатурой государственной партии и классом частных капиталистов. Внезапно оказалась под угрозой вся система клиентелизма и коррупции. Распад политического класса (ИРП – Институционально-революционной партии) и сети контроля над гражданским обществом не новы; его уже обозначили студенческие восстания 60-х годов и автономные движения, появившиеся после землетрясения. Но теперь достигнута стадия развала; дело дошло даже до кровавых разборок в верхушке номенклатуры ИРП. Неолиберальная тенденция требует отмены бюрократических ограничений, которые, со своей стороны, составляют условия выживания старых секторов ИРП. Разумеется, основы для союзов между различными тенденциями далеко не однозначны. Многие лидеры неолиберализма сами происходят из коррумпированных и спекулянтских кругов ИРП. Здесь, как и в других местах, члены государственной бюрократии превращаются в рьяных сторонников дикого частного капитализма. Однако, среди мексиканской буржуазии немало и тех, кто не желает просто так подчиниться диктату североамериканского капитализма. Можно предположить, что военная акция САНО и волнение, вызванное ею в кругах мультинационального капитала, служат точкой кристаллизации в конфликте между национальной тенденцией и сторонниками американских интересов. Передача мексиканской нефти в американские руки (под предлогом погашения долгов) оживила антагонизм и усилила националистические настроения среди буржуазии.

(Маркос подчеркивает в своих выступлениях,что сапатисты стремятся “не разрушить, а защитить мексиканское национальное государство“, тогда как правительство Мексики отдает страну международному финансовому капиталу.- Прим ред.)

Мексиканские социал-демократические левые, сгруппировавшиеся вокруг Партии демократической революции (ПДР), тоже должны были искать новое место на политической сцене. Вначале они искали союза с руководством САНО, предоставив к его услугам свои институциональные связи, свои политические и профсоюзные структуры и влияние в средствах массовой информации. Но союз продержался недолго. САНО не могла допустить, чтобы ее деятельность была интегрирована в национальную стратегию ПДР – партии, которую она считала скомпрометированной слишком тесными связями с определенной частью мексиканской буржуазии. Расхождения усилились после выборов в августе 1994 г, которые принесли поражение ПДР и успех католическо-неолиберальному течению в лице Партии национального действия.

САНО, со своей стороны, не претендует на власть. Это часто подчеркивается как доказательство ее антиавторитаризма. При этом упускается из виду, что ее вожди прекрасно понимают: в нынешней исторической ситуации и при нынешнем положении капитализма они и не могут взять центральную власть в государстве. Усилившись благодаря симпатии, которую вызвало их выступление, сапатисты могут выторговать для себя роль представителей маргинализированных и изолированных слоев пролетариата. САНО превратилась в новую партию мексиканских левых. Что касается Маркоса, то, опираясь на свой харизматический образ, созданный средствами массовой информации, он все больше выступает как вождь и разворачивает в СМИ все свое политиканство.

Наступление мексиканского кризиса и его финансовые последствия разрушили миф о неолиберальном чуде на всем американском континенте. Американские капиталисты, ожидавшие солидных прибылей от НАФТА, столкнулись сейчас в Мексике со взрывоопасной ситуацией. Они тем более напуганы, что в случае подобного взрыва им придется сражаться на два фронта – с недовольством иммигрантов в самих Соединенных Штатах (не только мексиканцев, но и латиноамериканцев вообще) и с угрозой распространения восстания на другие латиноамериканские страны. В любом случае нельзя рассматривать политическое будущее САНО в отрыве от конфликтов внутри господствующего класса по вопросу о независимости от американского капитализма. Действия сапатистов – составная часть этого соотношения политических сил. Главным неизвестным в таком буржуазном политическом сценарии остаются действия мексиканских пролетариев и их способность освободиться из-под контроля со стороны как старых бюрократических организаций (ИРП и ПДР),  так и новых (САНО). Если они начнут действовать автономно, независимо, то быстро обнаружат разрыв между своими классовыми интересами и националистическими интересами этих партий и организаций. В тот самый день можно будет увидеть, как старые лидеры индейцев – “касики“ и новые вожди протянут друг другу руки. Нет ни малейшего сомнения в том, что “очень одаренные молодые люди“ единодушно отвергнут “нереалистические требования” молодых восставших пролетариев. Они станут осуществлять свои собственные амбиции. Ведь как сказал один революционер времен Сапаты (Рикардо Флорес Магон), “культ личности может найти себе приверженцев только среди невежественных людей или среди охотников за постами и привилегиями“.

источник

Сапатисты: Еще один миф левых

20 лет назад в Мексике началось восстание “Сапатистской армии национального освобождения” (САНО). С тех пор сапатисты превратились для левых в один из любимых мифов: им готовы были приписать антиавторитаризм и чуть ли не близость к анархизму. В действительности за масками “пасамонтаньяс” скрывается националистическое реформистское движение.

Этот краткий анализ относительно сапатистов и национализма был написан в конце 2007 г. в качестве дискуссионного материала одним из бывших членов британской местной группы солидарности с сапатистами.

Понять, что именно имеется в виду в Шестой декларации САНО, – задача не из легких. Хотя она начинается с указания на то, что это – “простое слово” (1) САНО, в ней обнаруживается определенное, возможно намеренное, отсутствие теоретической ясности. Это может вызвать вполне понятные проблемы при интерпретации документа и позиции сапатистов.

Данный текст призван дать более детальный взгляд на Шестую декларацию и сапатистов, в особенности того, что касается их воззрений на национализм и государство. Сапатисты неоднократно повторяли, что их слова следует воспринимать всерьез. Так что будет вполне правильно, если мы последуем этому призыву и не будем пытаться обходить встречающиеся трудности.

Неолиберализм и национализм

Шестая декларация важна как попытка очертить движение сапатистов от критики неолиберализма к более четкому отклонению капитализма как такового. Капитализм истолковывается в марксистских, в широком смысле слова, терминах, как “основанный на эксплуатации трудящихся”, а неолиберализм рассматривается как последнее по времени воплощение капитализма. Как было написано в другом месте, неолиберализм представляет собой “хаотическую теорию экономического хаоса, глупый восторг социальной глупости, и катастрофическое политическое управление катастрофой” (2). В Шестой декларации это выражено менее пафосно: “Капитализм сегодня не тот же самый, что прежде, когда богатые довольствовались эксплуатацией трудящихся в их собственных странах; сейчас они идут по пути, который именуется неолиберальной глобализацией. Это глобализация означает, что они контролируют уже не трудящихся одной или нескольких стран; капиталисты пытаются господствовать над всем во всем мире”.

Неолиберализм – который прежде сам Маркос называл “чисто теоретическим дерьмом” (3) – следовательно, отвергнут и увязывается с капиталистическим господством. Однако при этом не учитывается, до какой степени капитализм всегда был глобальной системой и пытался “господствовать над всем во всем мире”, как это демонстрировали колониальная гонка в конце 19 века и империалистическая природа Первой мировой войны. Идея, что прежде богачи эксплуатировали рабочих лишь в их собственных странах, является неточной и позволяет сапатистам вывести ложное разделение между более ранней, менее регрессивной формой капитализма и современным неолиберализмом. Как будет видно далее, это вписывается в их программные представления насчет сравнительно реформистских изменений.

Неолиберализм критикуется, в первую очередь, за то, что он привел к господству иностранного капитала в Мексике. Эта тема повторяется в ряде заявлений Шестой декларации, где говорится о критической роли “иностранцев”:

“Мексика в настоящее время превратилась в место, где люди работают ради богатства иностранцев, в основном богатых гринго, – место, где ты однажды рождаешься и однажды умираешь. Вот почему мы говорим, что Мексика находится под господством США”.

“Они также говорят, что собираются приватизировать – продать иностранцам – компании, принадлежащие государству, чтобы помочь благосостоянию народа”.

“Они также сказали, что границы должны быть открыты, чтобы мог придти иностранный капитал”.

“Политические партии не только не защищают ее, они первые ставят себя на службу иностранцам, особенно из США”.

“Заводы закрываются, и они оставляют людей без работы или открывают то, что называют макиладорами, которые принадлежат иностранцам и платят гроши за долгие часы работы” (Цитаты из Шестой декларации).

Заявления, будто некая однородная “Мексика” находится под господством “иностранцев” или однородных “США” (вместо того, чтобы говорить о верхних и нижних классах), открывают двери языку, который игнорирует реальность или отличает многие правые, ксенофобские партии (4). Откуда происходит хозяин работника – из Мексики, США или даже Индонезии – неважно; важно то, что эксплуатация работника является результатом капиталистических общественных отношений. В Мексике не господствуют США; в ней, как и во всех других странах, господствует капитал.

Конечно, националистический язык не нов для сапатистов. В течение первого года после подавления они говорили о том, что история Мексики, – это “длительное сражение между ее желанием быть самой собой и желанием иностранцев, чтобы она существовала под другим флагом. Эта страна принадлежит нам”. Еще до того, как они заговорили о Мексике как “Родине” и о своей связи с ней, сапатисты могли заявлять, что они “сражаются за Мексику” (5). Так что программное положение Шестой декларации “То, что мы собираемся сделать, – это принять во внимание мысли простых и скромных людей, и, возможно, мы найдем там ту же самую любовь, которую мы ощущаем к своей Родине” – просто очередная формулировка этого общего подхода.

Вышеупомянутые заявления особенно важны на фоне встречающихся иногда утверждений о том, что сапатисты не участвуют в национально-освободительной борьбе (6). Правда, сапатисты не соответствуют обычной национально-освободительной модели, так как Мексика уже официально существует как национальное государство. Тем не менее, они явно рассматривают свою борьбу как продолжающуюся борьбу за омоложение Мексики и устранение иностранного влияния: они считают, что над Мексикой господствуют иностранцы. Даже сами сапатисты считают это одной из форм национально-освободительной борьбы – иначе почему САНО называется армией “национального освобождения”?

Нестыковки в Шестой декларации

Важно отметить, однако, что критика в Шестой декларации не вполне теоретически последовательна. Во-первых, в конце декларации проводится явное различие между “североамериканцами, которые борются в своей стране и проявляют солидарность с борьбой других стран” и “плохими правительствами” “североамериканского народа”. Хотя это заявление не содержит никакого упоминания о классах или какого-либо объяснения, как отличать позитивную борьбу от негативной, по крайней мере, можно предположить наличие существенного различия между американцами и их правительством. Однако, несмотря на это различение, язык, используемый в документе, неоднократно противоречит этому указанию, поскольку США выступают в нем как однородная сущность, бичуемая неоднократно (см. вышеприведенные цитаты).

Это отсылает ко второй непоследовательности. Как уже отмечалось, в документе есть указание на капитализм, как основанный на эксплуатации трудящихся, что ведет к анализу, что “господствовать над всем во всем мире” пытаются капиталисты, а не какое-то конкретное национальное государство. Несмотря на это, неоднократно утверждается, что проблемы в Мексике могут быть решены с помощью реформ в Мексиканском государстве, которые помогут устранить влияние и господство иностранцев, особенно из США. Связь между эксплуатацией трудящегося класса и стратегией сапатистов остается неустановленной. Идея того, что эксплуатируемые трудящиеся могут вести интернациональную борьбу против эксплуатации, не действуя через государство, полностью отсутствует.

Национализация

Как уже отмечалось, в Шестой декларации сравнительно обходится молчанием эксплуатация со стороны мексиканцев. Первичная проблема Мексики в том, что “Неолиберализм также изменил мексиканский политический класс, политиков, потому что они превратились в нечто, похожее на работников магазина, которые должны сделать все возможное, чтобы продать все и продать очень дешево”.

Изменения в форме капитализма привели поэтому к важным изменениям в действиях “мексиканского политического класса” и к необходимости для него “продать все”, причем в декларации дается ясно понять, что эта продажа идет, прежде всего, в руки “иностранцев” (7). Отсутствие контроля со стороны мексиканцев – один из основных элементов стратегии, изложенной в Шестом декларации. В широком смысле слова, это социал-демократическая стратегия, имеющая много общего со многими традиционными социалистическими группами:

“Да – четкой приверженности для совместной и скоординированной защите национального суверенитета, с непримиримой оппозиции попыткам приватизации электричества, нефти, воды и природных ресурсов”.

Хотя между Мексикой и Великобританией нельзя проводить четкое прямое сравнение, призыв к национальному суверенитету и акцент на национализации как чего-то предпочтительного по сравнению с приватизацией, напоминают удручающую, антирабочую политику типа Социалистической рабочей партии Артура Скаргилла, который заявляет о необходимости “обеспечить народу полное возвращение всех богатств, созданных промышленностью и услугами нашей нации” (8).

Почему работники подвергаются меньшей эксплуатации, работая на национализированную, а не приватизированную промышленность, остается неясным. Это предполагает, что государство может предложить рабочему классу что-либо значимое, тогда как, на самом деле, все обстоит как раз наоборот.

Интернационализм

Акцент на национализацию и неоднократные ссылки на “Мексику”, “иностранцев”, “гринго” и “США” предполагают, что национализм имеет большое значение для сапатистов (9). Одним из возможных контраргументов против явного национализма в Шестой декларации служит указание на присутствие в документе интернациональных чувств. Хотя прямо заявляется, что план Шестой декларации – это план “национальной борьбы”, и что она будет включать в себя всех мексиканцев (в том числе в США), сапатисты подчеркивают необходимость международных связей в их борьбе:

“Мы будем ковать новые отношения взаимного уважения и поддержки с людьми и организациями, которые сопротивляются и борются против неолиберализма и за человечество”.

Сюда входит установление связей с тем, кто борется за социальную справедливость в Латинской Америке, Европе и мире, и не просто посылка украшений, нефти или кофе тем, кто ведут борьбу, но путем организации международных встреч, с помощью которого можно извлечь уроки из различных конфликтов.

Тем не менее, хотя такую готовность смотреть за пределы Мексики можно только приветствовать, одно лишь то, что движение или партия видит важность международной солидарности, не означает, что его борьба обязательно идет на интернациональной основе. Многие якобы левые организации борются за реформы своего национального государства, устанавливая связи с другими, имеющими не менее национальную основу группировками. Даже многие фашистские группы видят необходимость международной солидарности. В этой связи возникает важный вопрос о том, что мы считаем интернационализмом. Является ли наш взгляд интернационалистским, если мы обращаемся к националистическим чувствам и к борьбе на искусственной и навязанной нам основе национального государства – или интернационалистский взгляд – это такой, который отвергает это, поскольку оно требует межклассовых союзов и укрепляет национализм? Ответ сапатистов вполне ясен.

Какой вид национализма принимают сапатисты?

Наиболее известный аргумент в защиту национализма сапатистов гласит, что это какой-то другой тип национализма, отличающийся от более реакционного национализма, которые многие отвергли бы автоматически (10). Например, статья на ирландском сайте “Борьба” пытается защитить сапатистов, утверждая, что они “националистические только в смысле рамок своих требований. Они не являются националистическими в смысле шовинизма” (11), как если бы проблема с националистическими взглядами состояла исключительно в вопросе ксенофобии и не имела ничего общего с межклассовой природой таких призывов. Совсем недавно в буклете, который распространялся на последней анархистской книжной ярмарке Великобритании (12), заявлялось: “важно отличать концепцию нации от концепции национального государства” и что “было бы, пожалуй, точнее рассматривать «националистические» разговоры [сапатистов] как относящиеся больше к традиции и культурной идентичности, чем к (ре)конструкции буржуазного государства”.

Комментарии буклета справедливы только в одном отношении: нация может быть и не представлена государством, как, к примеру, курды, и два понятия могут и не совпадать. Но необходимо опять же сосредоточиться на наиболее важном правильном моменте Шестой декларации: если капитализм основан на эксплуатации трудящихся, как концепция нации, как бы ее ни понимали, может соответствовать содержанию борьбы с ним?

Независимо от того, призывают ли сапатисты к национальному государству или нет, основывать Шестую декларацию на национальных программах и национальной борьбе, – это программа, которая действует на основе требований, общих для всех классов, а не классового антагонизма.

Кроме того, предположение, что национализм сапатистов можно определить просто как национализм “традиции и культурной идентичности”, является неверным. С одной стороны, сапатисты явно за сохранения индейского образа жизни и хотят, чтобы он уважался мексиканской нацией – иными словами, их национализм не связан с какой-либо конкретной традицией или культурой, в отличие от относительно широкой мексиканской идентичности, которая может включать в себя много различных образов жизни, одновременно четко отделяя мексиканскую идентичность от других. В этом смысле, “традиция и культурная идентичность” важны. С другой стороны, этот проект требует защиты Мексики как политического конструкта, потому что разные идентичности настолько несоизмеримы – в противном случае, нет ничего, что могло бы связать воедино, скажем, традиции индейцев-майя в штате Чиапас с различными традициями многих людей в кварталах Мехико или тех, кто живет в деревнях пустынного Севера. Ссылки в Шестой декларации на “Родину” или мексиканскую нацию относятся, следовательно, не к некоей культурной идентичности всех мексиканцев, но к политическому проекту, который должен связать различные культуры вместе и дифференцировать мексиканцев от других национальных государств.

Следовательно, национализм сапатистов является не традиционным или культурным, а, скорее, явно политическим. Непосредственная борьба идет за то, чтобы реформировать Мексику и сделать ее нацией, которой мексиканцы смогут гордиться. Это стало ясно с первых дней борьбы сапатистов, как, например, в их декларации о том, что они “наследники истинных строителей нашего народа” (13) и стремятся к тому, “чтобы следующее поколение мексиканцев имело страну, в которой не стыдно жить” (14). Как справедливо отмечает Ментинис, хотя сапатисты явно используют национализм как способ попытаться доказать ценность индейских народов и присвоить национализм, используемый нынешним государством, они “попадают в ловушку оправдания и объяснения национализма, а не пытаются покончить с ним” (15).

Конечно, даже если этот анализ является ошибочным, и программа сапатистов скорее представляет культурнический, а не политический взгляд на национализм, все равно встает вопрос, заслуживает ли он поддержки. Учитывая тенденцию некоторых анархистов поддерживать сапатистов (хотя нередко критически), стоит подчеркнуть позицию двух основных анархистских организаций в Великобритании (16):

“Мы отвергаем все формы национализма, как служащие исключительно расколу международного рабочего класса” (17)

“Революционный синдикализм отвергает все произвольно созданные политические и национальные границы и заявляет, что т.н. национализм является религией современного государства, за которой скрываются материальные интересы господствующих классов” (18)

Эти позиции можно приветствовать; они отражают полное отрицание национализма, независимо от того, связан он с государством или нет, и является ли он, в первую очередь, культурным или политическим (19).

Национализм сапатистов в реальности

К сожалению, взгляд сапатистов на мексиканский народ как на нечто, что следует защищать, широко распространен и лишь усиливает порочные последствия национализма. Присутствие мексиканского флага на публичных мероприятиях, пение национального гимна в начале недели в начальных школах – что общего все это имеет с международной классовой борьбой, не считая ее ослабления?

Если бы в Шотландии существовала подобная группа, драпирующая себя в такие националистические символы, мы бы, без сомнения, выступили с самой серьезной ее критикой. Любое возражение, что они, дескать, просто защищают шотландскую нацию от зла “иностранного” капитала (будь он из Англии, Америки или еще откуда-нибудь) или поддерживают шотландский “культурный” национализм, было бы попросту высмеяно. Почему же мы должны защищать в этом отношении именно сапатистов? Или мы будем теперь терпимо относиться к другим группам, чьи представители заявляют, что они ставят “любовь к родине… превыше всего”? (20).

Мексиканская конституция и национальное государство

Учитывая то, что сапатисты делают упор на автономную организацию и отрицание нынешней политической системы, можно было бы предположить, что борьба сапатистов отвергает национальное государство как таковое. Но изучение воззрений сапатистов на конституцию Мексики ясно показывает, однако, что это не так.

Взгляд на конституции, который содержится в Шестой декларации, таков: прежде она была приемлема, теперь уже больше нет:

“Конституция теперь вся деформирована и изменена. Она уже не та, которая включала права и свободы трудящихся. Сейчас это права и свободы неолибералов, чтобы они могли иметь свои огромные прибыли. И судьи существуют, чтобы служить этим неолибералам, потому что они всегда выносят решение в их пользу, а тем, кто не богат, достаются несправедливость, тюрьмы и кладбища”.

Если конституция “теперь вся деформирована и изменена”, то Шестая декларация характерным образом умалчивает о том, как это произошло, и когда же конституция защищала “права и свободы трудящихся”. Если капитализм является системой эксплуатации (как утверждает и декларация), когда это право не подвергаться эксплуатации было закреплено в конституции Мексики?!

В Шестой декларации провозглашен призыв к новой конституции:

“Мы также собираемся поднять борьбу, потребовав создания новой Конституции, новых законов, учитывающих требования мексиканского народа, коими являются: жилье, земля, работа, еда, здравоохранение, образование, информация, культура, независимость, демократия, справедливость, свобода и мир. Новой Конституция, которая признает права и свободы людей, и которая защищает слабых перед лицом сильных мира сего”.

Этот призыв похож на те, с которыми выступают социал-демократические партии во всем мире. Классовые различия между слабыми и сильными не должны быть уничтожены, но “слабые” подлежат “защите” в конституции. Более того, требования, которые должны быть выдвинуты, – это не требования слабых или трудящегося класса, но “мексиканского народа”, что предполагает общность требований всех в Мексике, независимо от класса.

Таким образом, хотя в Шестой декларации говорится о необходимости говорить с “простыми и скромными из мексиканского народа”, в то же самое время продолжает заявляться, что их программа будет ради “справедливости, демократии и свободы мексиканского народа” – а это уже нечто совсем иное.

Также бросается в глаза, что, в соответствии с отмеченным раннее национализмом, в качестве одного из требований включена “независимость”, тогда как призывы положить конец классовой системы или государству полностью отсутствуют.

Призыв к новой конституции всегда был одним из основных программных требований сапатистов. Самая нижняя точка была отмечена в Пятой декларации, где был сделан идеалистический призыв к Конгрессу “войти в национальную историю как Конгресс, который прекратит повиноваться и служить одному и выполнить свою обязанность подчиняться и служить всем”, в ожидании, что он превратится “в пространство служения Нации, а не очередному президенту” (21). Хотя теперь сапатисты могут требовать новой конституции, а не взывать к имеющейся, это остается призыв к конституции, которая полностью совместима с капитализмом и существованием государства.

Сапатисты и государство

С самого начала своего восстания сапатисты осуждали существующую политическую систему, но не говорили прямо и недвусмысленно о роспуске государственной системы. Можно обличать политическую систему, но это не обязательно означает желание уничтожить государство в целом. В 1994 году Маркос хотел “разрушить это государство, эту государственную систему” (22) – но это нечто иное, чем желание уничтожить государство. Это было ясно из его заявления о том, что, хотя Мексика была “проектом одного определенного класса”, сапатисты фактически стремятся лишь к реформированию государства: “иметь ту же Мексику с иным проектом, проектом, который признает не только то, что это многоэтничное государство – на самом деле, многонациональное – но также то, что необходимы новые концепции, чтобы реформировать конституцию” (23)

Как сапатисты могут быть против государства, если они призывают не только к “той же Мексике”, но и к признанию того, что она является “многонациональным государством”?

Точно так же, во Второй декларации Лакадонских джунглей звучал не призыв к ликвидации государства, а предложение, чтобы Демократический национальный конвент привел к созданию переходного правительства, с тем, чтобы оба они разработали “новую Великую хартию вольностей, которая организует новые выборы”. Разумеется, все это выступало в комплекте с националистическими ссылками на то, что конвент должен быть “плюралистическим, в том смысле, что должны быть представлены все патриотические силы” (24).

Действительно, тот, кто захочет найти отрицание государства в любой из шести деклараций, будет искать напрасно: есть много критических замечаний в адрес “партийно-государственной системы” (особенно в начале деклараций), но это скорее отражение недоверия к институциональным партиям и их вовлеченности в нынешнюю форму государства, но совсем не обязательно критика государства в целом. Примечательно, что в Пятой декларации даже утверждается, что:

“Не будет никакого перехода к демократии, никакой реформы государства, никаких реальных решений главных проблем национальной повестки дня без индейских народов” (25)

Разве нас не должна интересовать ликвидация государства, а не его реформы, через “индейские народы” или любую другую силу?

Общая тональность подхода к государству заметна в ссылках на Венесуэлу и на то, “насколько хорошо вы [венесуэльцы] защищаете свой суверенитет, право вашей нации решать, куда ей идти”. Следует признать, что в Шестой декларации очень осторожно говорится о “венесуэльцах”, а не о “Венесуэле”, “Венесуэльском государстве” или о самом Чавесе. Тем не менее, совершенно ясно, что это заявление может относиться только к борьбе, ведущейся через государственный аппарат и в значительной степени контролируемой Чавесом. Только самый оптимистичный и неумный читатель мог бы истолковать этот отрывок, как относящийся к тем немногим, кто храбро борется вне рамок государства и против Чавеса. Кроме того, почему “право нации решать” возведено в принцип и подлежит защите? Если капиталисты – это эксплуататоры, как предполагается в Шестой декларации, почему отстаивается межклассовая концепция национальных прав?

Наконец, как предполагает Ментинис, “национализму сапатистов необходимо государство как основная структура, через которую осуществляется национальный суверенитет” (26). Это наиболее очевидно в его ссылке на утверждения Маркоса 2001 г., что:

“В новых отношениях, предлагаемых нами, представительная демократия должна быть сбалансирована, она должна быть обогащена прямой демократией, с постоянным участием граждан … таким образом, что чередование у власти различных политических сил не будет вредить обществу” (27)

Ментинис совершенно справедливо отмечает, что это ни что иное как расширение либеральной демократии с добавлением более прямой демократии, а не какие-либо фундаментальные изменения. Предположение о том, что национализм сапатистов не призывает к “(ре)конструкции буржуазного государства”, является ложным.

Меняющийся характер программы сапатистов?

Одна из возможных форм защиты от этих критических замечаний – в том, что сапатисты развиваются и постоянно разрабатывают свои анализ и стратегию. В определенной степени, это верно: программа сапатистов не является совершенно статической и неизменной. Как отмечалось ранее, Шестая декларация включает более четкую критику капитализма, а не просто неолиберализма, нежели та, с которой сапатисты выступали раньше. Важно и то, что меньше внимания уделяется выборам как средство изменения общества, чем было принято ранее.

Однако, как было отмечено, в Шестой декларации почти ничего не говорится об уничтожении капитализма в целом и нигде нет призыва к уничтожению государства. Усиленное использование антикапиталистической лексики не изменило основополагающие акценты сапатистов в целом. Шестая декларация одобряет ту же самую основную программу, которую всегда провозглашали сапатисты – националистический и сосредоточенный на государстве взгляд на изменения. Отсутствие фундаментальных изменений можно увидеть в том, что, несмотря на примерно десять лет, прошедших с момента неудачной попытки получить новую конституцию в рамках договоренностей Сан-Андреса, одной из главных целей сапатистов остается призыв к новой конституции.

Возможность того, что сапатисты изменятся в сторону радикально-интернационалистского и анти-государственного подхода относительно мала, если не отсутствует вообще. Но даже если бы возможность такого изменения была, по-прежнему стоит вопрос, имеет ли смысл подписываться под программой, с которой вы не согласны, на том основании, что она может измениться. Если вы принципиально не согласны с какой-либо группой или партией (пусть даже с полностью открытым подходом к принятию решений и внутренней демократией), вы бы стали присоединяться к ней в надежде, что вы могли бы изменить ее программу? Разве подписаться под программой сапатистов (в надежде на ее изменение), при несогласии с ними, не потребует весьма несапатистской утраты “достоинства”? Если, как говорит Маркос, “наше слово – это наше оружие” разве это не влечет за собой отказ подписываться под подходом, с которым мы не согласны? Что еще важнее, каким образом мы можем ожидать, что националистический, реформистский подход превратится в интернационалистский и радикальный?

Выводы

Этот текст не направлен на ожесточенную критику сапатистов и всего, за что они выступают. Их достижения в плане внутренней демократии и низового принятия решений достойны похвалы и не должны игнорироваться. Более того, я знаю по собственному опыту, что их усилия и усилия отдельных лиц и групп по всему миру в знак солидарности с сапатистами значительны. Тем не менее, мы должны серьезно относиться к явным целям их проекта и к тому, можем ли мы согласиться с их видением политических изменений.

Неиерархическое принятие решений является важным, но только тогда, когда те, кто подписался под этим подходом, делают это для того, чтобы реализовать по-настоящему радикальное движение. Есть ли значительные усилия со стороны сапатистов и их сторонников, которые идут в правильном направлении? К сожалению основы того, за что выступают сапатисты (национализм, представление о том, что политика была коррумпирована и нуждается в реформе, призыв к крупным законодательным изменениям через государство) имеют больше общего со многими из левых политических групп в Великобритании, которые традиционно критикуются сторонниками сапатистов, чем что-либо положительное.

С учетом этого, есть два возможных варианта. Или критиковать позиции сапатистов , но в целом поддерживать их, либо вообще перестать их поддерживать. К сожалению, первое возможно лишь в том случае, если считать вопросы национализма, поддержки государства и национализации сравнительно второстепенными. Мы не можем игнорировать такие проблемы только потому, что сапатисты находятся за границей, в более экзотических местах, или потому что мы сами были вовлечены в их борьбу. Мы должны быть честными с самими собой. Поэтому наша задача может быть только в том, чтобы найти такие средства борьбы, которые действительно будут поддерживать те ценности и стратегии, которые имеют для нас жизненно важное значение.

Примечания

(1) Все цитаты взяты из Шестой декларации, если не указано иное. Попутно замечу, что иногда четкость и ясность возможны только с помощью языка, который является «непростым»
(2) Durito. Neoliberalism the Chaotic Theory of Economic Chaos // Ya Basta: Ten Years of the Zapatista Uprising. Р.174.
(3) Durito II [Neoliberalism seen from the Lacandon Jungle] // Ya Basta: Ten Years of the Zapatista Uprising. Р.106.
(4) Разумеется, я не утверждаю, что сапатисты являются правыми или ксенофобами (это совершенно не так). Я лишь указываю на сходство в используемом языке и анализе проблем, связанных с капитализмом.
(5) Цитаты из: A Year of Zapatista Government // Ya Basta: Ten Years of the Zapatista Uprising. Р.114-119.
(6) В буклете, распространявшемся на недавней анархистской книжной ярмарке в Лондоне, говорилось: «Они [сапатисты] не были анархистами, коммунистами, социалистами или сторонниками национального освобождения». Пожалуйста, обратите внимание на то, что это не следует рассматривать как критику всей брошюры. В целом, это весьма ценная работа, которую стоит прочитать.
(7) Так вполне может быть, дело в том, насколько это политически важный вопрос.
(8) Socialist Labour Party: Basic Objectives at http://www.socialist-labour-party.org.uk/myweb7/26%20POLICY%20PAGE.htm
(9) Сохраняющееся значение мексиканской нации для проекта сапатистов иллюстрируется и тем, насколько устарела первоначальная жалоба Маркоса на то, что было необходимо заявить, что сапатисты являются мексиканцами, дабы разоблачить «первые обвинения в адрес сапатизма, что он связан с Центральной Америкой» (первоначально ложно утверждалось, что в САНО состоит много гватемальцев). См.: Interview, 1994 // Zapatistas in their Own Words. Р.9.
(10) Это намеренно игнорируется теми, кто утверждает, что сапатисты защищают индейскую национальность, а не мексиканскую нацию (что очевидно даже при самом поверхностном чтении сапатистских документов). См. такие комментарии, как: «Мы призываем их [индейские народы Мексики] требовать признания в качестве достойной части нашей нации» в Пятом декларации 1998 года – http://www.ezln.org/documentos/1998/ 19980700.en.htm
(11) http://flag.blackened.net/revolt/mexico/comment/why.html
(12) Британская брошюра выбрана в качестве примера просто потому что была «под рукой». Речь не идет об общей критике содержащейся в ней информации. Наоборот, я согласен с большей частью ее содержания и приветствую активность и усилия ее составителей
(13) 1-й Декларация Лакандонских джунглей, 1993 – http://www.ezln.org/documentos/1994/199312xx.en.htm
(14) 2-й Декларация Лакандонских джунглей, 1994 – http://www.ezln.org/documentos/1994/19940610.en.htm
(15) Mihalis Mentinis. Zapatistas: The Chiapas Revolt and What It Means for Radical Politics. London, 2000. P.127.
(16) Разумеется, это не означает обязательную поддержку какой-либо из этих организаций.
(17) Anarchist Federation Aims and Principles – http://flag.blackened.net/af/aims.html
(18) Solidarity Federation Constitution, http://www.solfed.org.uk/pdfs/constitution.pdf
(19) Разумеется, этот полный отказ от национализма разделяют и другие, не-анархистские организации.
(20) Цит. по: M.Mentinis… P.125.
(21) 5-я Декларация Лакандонских джунглей, 1998 – http://www.ezln.org/documentos/1998/19980700.en.htm
(22) Interview, 1994 // Zapatistas in their Own Words. Р.12.
(23) Interview, 1994 // Zapatistas in their Own Words. Р.11.
(24) 2-й Декларация Лакандонских джунглей, 1994 –http://www.ezln.org/documentos/1994/19940610.en.htm
(25) 5-я Декларация Лакандонских джунглей, 1998 – http://www.ezln.org/documentos/1998/19980700.en.htm
(26) M.Mentinis… P.134.
(27) M.Mentinis… P.134

источник

Чего добились сапатисты?

Первого января 1994 года Сапатистская армия национального освобождения (САНО), участников которой называют сапатистами, подняла восстание в Сан-Кристобаль-де-Лас-Касас штата Чьяпас в Мексике. Меньше чем через 14 лет, 13-17 декабря 2007 года, САНО созвала в том же городе международный коллоквиум, тема которого звучала как «Планета Земля: антиглобалистское движение» и на котором проводилось что-то вроде обзора целей — как конкретных, местных, так и всеобщих. Как и многие другие активисты и интеллектуалы, я сам принимал участие в этом коллоквиуме. В ходе его субкоманданте Маркос провел серию из шести дискуссий, которые доступны в Интернете.

В известной степени всех, включая Маркоса, интересовало, чего смогли добиться сапатисты и каковы перспективы антиглобалистского движения в Чьяпасе и в мире. Ответить на этот вопрос непросто. Давайте вернемся в 1 января 1994 года. Восстание было назначено именно на этот день, потому что 1 января вступало в силу Североамериканское соглашение о свободной торговле (НАФТА). Лозунгом дня было ¡Ya basta! («С нас хватит!»). С самого начала сапатисты говорили, что их пятивековая борьба за независимость против унижения и несправедливости сегодня неразрывно связана с мировой борьбой против неолиберализма и империализма, символом и частью которых является НАФТА.

Нужно вспомнить, что Чьяпас — беднейший штат Мексики. Население его состоит преимущественно из так называемых коренных жителей Америки. Первым католическим епископом Чьяпаса был Бартоломе да Лас Касас, доминиканский священник, живший в XVI веке и всю свою жизнь посвятивший попыткам добиться (от испанской монархии и церкви) равных прав для индейцев. И с того времени вплоть до 1994 года права эти никогда признаны не были. САНО решила прибегнуть к другим методам. Явились ли они удачными? Мы должны рассмотреть, как разворачивалось движение на трех уровнях: на политической арене в Мексике, в мировой системе в целом и в теоретической области антиглобалистского движения.

Сначала Мексика: вооруженное восстание (как тактика) приостановилось через двенадцать дней и больше никогда не возобновлялось. Понятно, что оно и не будет возобновлено, пока мексиканская армия или вооруженные правые не проведут массированную атаку на автономные сапатистские общины. С другой стороны, мирные соглашения с мексиканским правительством — так называемые «сан-андресские соглашения», предусматривающие признание автономии общин коренного населения, — остались только на бумаге.

В 2001 году сапатисты предприняли мирный поход на столицу в надежде заставить мексиканский Конгресс издать законы, соответствующие содержанию «соглашений». Марш произвел впечатление, но Мексиканский Конгресс никак не отреагировал. В 2005 сапатисты развернули «новую кампанию»: попытались объединиться в союз с группами из других провинций с более или менее схожими целями — снова было зрелищно, но никаких изменений в текущей политике мексиканских властей не произошло.

В 2006-м сапатисты категорически отказались поддержать близкого к левым взглядам кандидата в президенты Андреса Мануэля Лопеса Обрадора, соревновавшегося в жесткой предвыборной гонке с практически признанным победителем, крайне консервативным Фелипе Кальдероном. Это вызвало наиболее сильные разногласия между сочувствующими сапатистам в Мексике и в остальной части мира. Немексиканские их сторонники в большинстве своем сочли, что именно эти действия мексиканцев стоили Лопесу Обрадору выборов. Такая позиция сапатистов обусловлена их глубокой убежденностью в том, что официальная политика ничего не меняет. Сапатисты критиковали всех левоцентристских президентов Латинской Америки, от Лулы в Бразилии до Чавеса в Венесуэле, на том основании, что если при них что и менялось, то инициатива шла сверху и практически не касалась угнетенных низов. Хорошо сапатисты отзываются только о кубинском правительстве, поскольку, как они полагают, оно единственное является антикапиталистическим.

Тем не менее в Мексике им фактически удалось создать автономные индейские общины, которые уверенно существуют, несмотря на постоянные угрозы мексиканской армии. Впечатляет сложность политической организации этих общин и решительный настрой их обитателей. Однако, сколько они просуществуют при отсутствии серьезных политических изменений в Мексике, особенно в свете того, что давление на права индейцев в области самоуправления возрастает, — это вопрос открытый.

Ситуация на мировой сцене несколько иная. Без сомнения, сапатистское восстание 1994 года явилось главной вдохновляющей силой антиглобалистского движения во всем мире. Оно, конечно же, было поворотным пунктом в процессе, который привел к демонстрации 1999 в Сиэтле, сорвавшей встречу ВТО, после чего ВТО и по сей день не смогла оправиться. И если сегодня Всемирная торговая организация ощущает себя полумертвой из-за зашедшего в тупик конфликта Севера и Юга, то за это мы отчасти в долгу перед сапатистами.

События в Сиэтле, в свою очередь, привели к созданию в 2001 году Всемирного социального форума (ВСФ), который стал главным местом концентрации антиглобалистских сил. И несмотря на то, что сами сапатисты никогда не принимали участия во встречах ВСФ, поскольку они прежде всего вооруженная сила, так или иначе, они всегда оставались символом движения и главными его вдохновителями.

Сапатисты с самого начала объявляли, что их цели и задачи имеют мировой — на их жаргоне, «межгалактический» — масштаб. Они поддерживают движение повсюду и сами везде активно ищут поддержки, в чем добились значительных успехов. Но поскольку международные связи за последнее время ослабли, коллоквиум 2007 года был явной попыткой реанимировать их.

Во многих отношениях, однако, наиболее весомый — и наиболее оспариваемый — вклад сапатисты внесли в теоретическую область. Поразительно, что из шести обсуждений, проведенных Маркосом в декабре, первое было посвящено важности теоретизирования для социальных наук. Так как же, по мнению сапатистов, нужно анализировать мир?

Прежде всего они подчеркнули: главное, что сегодня в мире неправильно, — это то, что он капиталистический — именно это нужно менять в первую очередь, для чего придется по-настоящему бороться. Сапатисты, безусловно, не первые, кто утверждает это. Но что же они к этому добавляют? Сапатисты разделяют мнение, сложившееся после 1968 года, что традиционный анализ «старых левых» был слишком узким и рассматривал проблемы и борьбу только городского промышленного пролетариата. Маркос полностью посвятил одно из обсуждений борьбе женщин за свои права. Во время другого он говорил о ключевой роли вопроса о получении сельскохозяйственными рабочими во всем мире контроля над землями. И довольно неожиданно он провел несколько обсуждений под заглавием «ни центр, ни периферия», отрицающих идею преимущества одного перед другим — как в отношении силы, так и в отношении интеллектуального потенциала. Сапатисты объявили, что борьба за права любой угнетенной группы одинаково важна и должна вестись на всех позициях одновременно.

Также говорилось о том, что само движение внутри себя должно быть демократично. Их лозунг «mandar obedeciendo» переводится примерно как «командовать, подчиняясь голосу и желаниям тех, кем командуешь». Это, конечно, легко на словах, но трудно на деле, но, так или иначе, это протест против вертикализма левых, попытка обратить их к «горизонтализму» в отношениях с различными движениями. Некоторые последователи сапатистов говорят, что они далеки от того, чтобы когда-либо захватить государственную власть. Но несмотря на глубокие сомнения в возможности прийти к власти путем «меньшего зла», они надеются на исключение, как в случае с Кубой.

Так было ли все же сапатистское восстание успешным? За единственным возможным ответом обратимся к апокрифической истории о том, как Чжоу Энь-лай предположительно ответил на вопрос: «А что Вы думаете о Французской революции?» — «Еще рано об этом говорить».

источник

Субкоманданте Маркос: последние слова

Между светом и тенью

Товарищ, товарищи!

Добрый вечер, день, утро в любой из ваших географий, времени и прочего!

Доброй глубокой ночи!

Я бы хотел попросить у товарищей, последователей Шестой[1], прибывших из разных мест, особенно тех, кто представляет свободные средства информации, терпения, терпимости и понимания по отношению к тому, что сейчас скажу, потому что это будут мои последние публичные слова перед тем, как меня не станет.

Я обращаюсь к вам и к тем, кто благодаря вам нас видит и слышит.

Может быть, с самого начала или с середины этих слов в вашем сердце появится и будет расти чувство того, что что-то здесь неуместно, что что-то не складывается, как будто не хватает одной или нескольких частей показываемой вам головоломки. Будто просто чего-то не хватает.

Может быть, потом — через дни, недели, месяцы, годы, десятилетия — станет понятным то, о чем мы сейчас говорим.

Мнение моих товарищей из САНО[2] меня в этом отношении не беспокоит, мы здесь к этому привыкли: двигаться, бороться, всегда зная, что всегда чего-то не хватает.

И это всё при том, что — и только пусть никто не обижается — умственные способности сапатистских товарищей обычно намного выше средних.

Кроме того, мы удовлетворены и гордимся тем, что решение о котором мы сообщим сейчас нашим товарищам как из САНО, так и последователям Шестой, является решением коллективным.

Мы рады тому, что о том, что я сейчас скажу, первыми проинформируют всех свободные, альтернативные, независимые средства информации этого нашего архипелага боли, возмущения и достойной борьбы, именуемого «Шестой декларацией».

И если когда-нибудь кого-то ещё заинтересует произошедшее в этот день, он, чтобы узнать об этом, должен будет обратиться к свободным средствам информации.

Начнём. Добро пожаловать в сапатистскую реальность.

I. Трудное решение

Когда наши кровь и огонь окрасили 1994 год, для нас, сапатистов, это вовсе не было началом войны.

Война тех, кто наверху, смертью и разрушением, грабежом и унижением, эксплуатацией и молчанием, навязываемыми побежденным, началась против нас века назад.

1994 год для нас стал лишь одним из эпизодов войны тех, кто снизу, против тех, кто наверху, против их мира.

Это война сопротивления, которая ведется каждый день в каждом уголке всех пяти континентов, во всех их горах и деревнях.

И эта борьба многих, тех кто внизу, борьба ради человечества и против неолиберализма, была и остается нашей.

Вопреки смерти мы требуем права на жизнь.

Вопреки молчанию мы требуем слова и уважения.

Вопреки забвению — памяти.

Вопреки унижению и презрению — достоинства.

Вопреки подавлению — бунта.

Вопреки рабству — свободы.

Вопреки навязыванию — демократии.

Вопреки преступлению — правосудия.

Кто, имеющий в венах хоть немного человечности, мог бы или может сомневаться в справедливости этих требований?

И тогда многие нас услышали.

Начатая нами война дала нам шанс достичь ушей и сердец ближних и дальних географий.

И чего бы ни хватало и ни хватает нам сегодня, нам удалось тогда достичь многих взглядов, ушей и сердец.

В тот момент у нас появилась необходимость ответа на один важный вопрос:

А что потом?

В наших мрачных расчетах кануна восстания не оставалось места ни для каких других вопросов. Так этот вопрос привел нас к следующим:

Готовить тех, кто придет нам на смену к дороге смерти?

Готовить лучших солдат и больше солдат?

Делать вид, что мы за диалог и за мирное соглашение, готовя при этом новые военные удары?

Превратить процесс убивания и умирания в наше единственно возможное будущее?

Или же мы должны каким-то образом попробовать восстановить дорогу жизни, ту, что разрушили и продолжают разрушать те, кто наверху?

Это дорога не только коренных народов, она принадлежит еще и трудящимся, студентам, учителям, молодежи, крестьянам и вообще всем отличным от тех, кто наверху, всем, кто снизу презираем и преследуем.

Cледовало ли нам в очередной раз в истории отметить нашей кровью путь, ведущий других ко Власти, или же мы должны были повернуть наш взгляд и сердце к тем, кем мы являемся сами, то есть коренным народам, хранителям земли и памяти?

Тогда никто этого не услышал, но в этом первом бормотании, являвшемся нашими первыми словами, мы предупредили, что наша дилемма заключается не в том, чтобы вести переговоры или воевать, а в том, чтобы жить или умереть.

Тот, кто заметил тогда, что эта ранняя дилемма была неиндивидуальной, — возможно, тот после этого лучше понял, что происходило в сапатистской реальности последние 20 лет.

Я говорил вам, что мы столкнулись с этим вопросом и этой дилеммой.

И мы выбрали.

И вместо того, чтобы посвятить себя подготовке партизан, солдат и эскадронов, мы занялись подготовкой специалистов по образованию и здравоохранению, и так были созданы основы сапатистской автономии, удивляющей сегодня мир.

Вместо постройки казарм, совершенствования нашего оружия, строительства стен и рытья окопов были построены школы, больницы и медицинские центры — мы улучшили наши условия жизни.

Вместо борьбы за право занять место в пантеоне индивидуализированных мертвых снизу мы решили заняться строительством жизни для всех.

Всё это происходило в условиях войны, которая из-за своей неопределенности была ничуть не менее летальной.

Потому что одно дело — крикнуть на демонстрации «вы не одни!» и совсем другое — столкнуться наедине с корпусом бронированной колонны федеральных войск, как это было в зоне Лос-Альтос и дальше, и гадать повезет ли, если об этом кто-то узнает, и повезет ли чуть больше, если об этом кто-то узнает и возмутится, и повезет ли ещё больше, если тот, кто возмутится, сделает что-то ещё.

И в это время танкетки оказываются остановлены сапатистскими женщинами, которые ввиду отсутствия моторизированного автопарка при помощи града камней и упоминания какой-то матери заставляют стальную змею отступить.

В это время в северной зоне Чьяпаса создаются и растут группы «белой гвардии», превращающиеся в ультраправых боевиков, в зоне Цоц Чох не прекращаются нападения «крестьянских организаций», которые и не пытаются выглядеть независимыми, и в зоне Сельвы Цельталь — комбинация между группами ультраправых боевиков и «контрас» [3].

И одно дело — кричать на митинге «все мы Маркос!» или «не все мы Маркос!» в зависимости от случая, и совсем другое — быть преследуемыми целой военной машиной с оккупацией деревень, с прочесыванием гор, с использованием дрессированных собак, с винтами военных вертолетов, раскачивающих кроны сейб, с объявлениями предложения компенсации за то, что «живым или мертвым», возникшими в первые дни января 1994 г. и достигшими максимально истерического уровня в 1995 г., …и всё, что происходило потом в Пограничной Сельве: нападения на крестьянские организации, использование ультраправых боевиков, милитаризация зоны, угрозы.

Если во всей этой истории есть какой то миф — то это не миф маски, а ложь, повторяемая с тех самых пор и подхваченная многими людьми даже с высшим образованием; ложь о том, что война против сапатистов продолжалась всего 12 дней.

Я не буду приводить здесь детального анализа. Любой серьезный человек, обладая хоть немного критическим мышлением, может восстановить всю эту историю и выполнить все несложные упражнения по сложению и вычитанию, чтобы сказать, кого в результате было больше — репортеров или солдат с полицейскими и чего было больше — фраз одобрения или оскорблений с угрозами, и за что назначалась цена — за то, чтобы увидеть его без маски, или за то, чтобы «живым или мертвым».

В этих условиях, иногда за счет наших собственных усилий, а иногда благодаря щедрой и бескорыстной поддержке людей со всего мира, нам удалось продвинуться в этом строительстве, правда, пока еще далеко не законченном, но уже определенном, — создании того, чем мы являемся.

Поэтому то, что «мы здесь, всегдашние мертвые, умирающие снова, но на этот раз чтобы жить», — это не удачная или неудачная фраза. Это реальность.

И почти через 20 лет после этого… 21 декабря 2012 года, когда в очередной раз политика совпала с экзотерикой в своем привычном предсказании привычных катастроф для привыкших к ним тех, кто снизу, мы повторили опыт 1 января 1994 г. и без единого выстрела, без оружия и не произнеся ни единого слова, вновь заняли города, ставшие колыбелью расизма и высокомерия.

Если 1 января 1994 г. тысячи мужчин и женщин без лиц атаковали и вынудили сдаться гарнизоны, защищавшие города, 21 декабря 2012 г. десятки тысяч молча заняли здания, где праздновалось наше исчезновение.

Одного только неоспоримого факта того, что САНО не только не ослабла и тем более не исчезла, а наоборот выросла количественно и качественно, должно было бы хватить, чтобы любой минимально мыслящий человек понял, что за эти 20 лет внутри САНО и наших общин что-то серьезно изменилось.

Может быть, многие подумают, что мы ошиблись в выборе и что армия не может и не должна заниматься вопросами строительства мира.

Этому действительно есть множество причин, и главной была и остается та, что таким образом мы сами себя обрекаем на то, чтобы исчезнуть.

Может быть, так оно и есть. Может быть, мы ошиблись, выбрав культ жизни вместо поклонения смерти.

Но мы делали наш выбор, не обращая внимания на голоса снаружи. Голоса тех, кто воспевает и требует смертельной борьбы, когда все смерти при этом обычно чужие.

Мы сделали этот выбор, глядя на себя и слушая себя, оставаясь сами собой, то есть коллективным Вотаном[4].

Мы выбрали бунт, то есть жизнь.

Это не значит, что мы не понимаем, что война тех, кто наверху, всегда стремилась и стремится навязать нам свою логику.

Мы знали и знаем, что вновь и вновь сумеем защитить себя и наш выбор в том, чтобы быть такими, какие мы есть.

Мы знали и знаем, что для защиты жизни придется платить нашими жизнями.

Мы знали и знаем, что умираем ради жизни.

II. Поражение?

Говорят, что мы для себя ничего не добились.

Нас не перестает удивлять полное непонимание рассуждающих на эту тему.

Они думают, что дети наших команданте должны наслаждаться поездками за границу, учебой в частных колледжах, для достижения потом высоких назначений в бизнесе или политике. Что вместо того, чтобы возделывать землю, добывая пищу трудом и потом своим, они должны красоваться в социальных сетях, развлекаться в гламурных заведениях и хвастаться роскошью.

Возможно, наши субкоманданте должны были бы рожать детей и передавать им по наследству должности, посты, назначения, дворцы и храмы, как это делают политики всего спектра.

Может быть, нам следовало бы, как руководству СИОАК-Х[5] и других крестьянских организаций, пользоваться привилегиями и получать денежную поддержку и финансирование проектов, оставлять себе их львиную долю и раздавать крохи рядовым участниками в обмен на подчинение преступным приказам сверху.

Но это правда, мы ничего этого для себя не добились.

Трудно поверить, но через 20 лет после «ничего для нас» оказывается, что эти слова — не лозунг, не фраза, удобная для песен и транспарантов, а реальность. Реальность.

Если быть последовательными, то это — поражение, предательство себя — это путь успеха, путь ко Власти.

Но мы туда не стремимся.

Нам это неинтересно.

В этом смысле мы предпочитаем победе поражение.

III. Смена власти

За эти 20 лет власть в САНО менялась множество раз и по-разному.

Некоторые отметили только наиболее очевидный аспект: смену поколений.

Сейчас борются и руководят сопротивлением те, кто в начале нашего восстания были детьми или еще не родились.

Но некоторые аналитики не заметили других переходных моментов нашей власти:

Классового: от образованного среднего класса к индейцам-крестьянам.

Расового: от руководства движения метисами к полностью индейскому руководству.

И самое главное — изменения идейного порядка: от революционного авангардизма к принципу править подчиняясь; от планов по захвату власти наверху к практике строительства власти снизу, от политики профессиональной к политике повседневной, от лидеров к народам, от крайнего мачизма к прямому участию женщин, от насмешек над другими, отличными, к культуре уважения и защиты разнообразия.

Не буду больше распространяться на эту тему, потому что именно наш школьный курс «Свобода согласно сапатистам» дает возможность проверить, чьё мнение на организованной территории весит больше — чьё-то персональное или всей общины.

Лично я не понимаю, почему многих думающих людей, утверждающих, что историю делают народы, так пугает существование правительства народа без «правителей-специалистов».

Почему народное, коллективное руководство, определяющее собственные шаги, вызывает у них такой ужас?

Почему они отрицательно качают головой в отношении этого нашего «править подчиняясь»?

Культ индивидуализма находит в культе революционного авангардизма своё самое фанатичное выражение.

Именно то, что индейцы сами собой командуют и один из этих индейцев стал и представителем и руководителем их движения, — именно это приводит их в ужас и отталкивает, и в конце концов они уходят в поисках тех, кому нужны авангарды, каудильо и лидеры. Потому что среди левых тоже есть расизм и больше всего его как раз среди тех, кто считает себя самыми главными революционерами.

САНО к таковым не относится. Поэтому кто угодно не может быть сапатистом.

IV. Изменчивая и регулируемая голограмма. То, чему не бывать

До рассвета 1994 г. я провел в этих горах 10 лет. Я был знаком и общался со многими из тех, в чьей смерти мы умирали всё это время. С тех же пор я знаком и общаюсь с другими, которые, как и мы, сегодня здесь.

Многими бессонными ночами я сталкивался с самим собой, пытаясь переварить рассказанные мне истории, миры, нарисованные молчанием, руками и взглядами, их настойчивые попытки показать нам что-то другое, далекое, запредельное.

Тот мир, такой другой, такой дальний, такой незнакомый, он был только мечтой?

Иногда я думал, что все они ушли слишком далеко вперед, что эти слова, которые вели и ведут нас, происходят из времен, когда еще не было календарей и слова блуждали в смутных географиях, и все они всегда были о юге, достойно представленном во всех системах координат.

Потом я узнал, что речь шла вовсе не о каком-то неточном и поэтому невозможном мире.

Этот мир уже шагал вместе с ними.

Разве вы еще не видели его? Не видите?

Мы не обманули никого из тех, кто снизу. Мы не скрываем, что мы армия со своей пирамидальной системой, ее центр — это командование, и решения принимаются сверху вниз. Мы говорим об этом, чтобы не строить из себя никаких суперлибералов или следуя моде самоотрицания.

Но каждый сегодня может увидеть, являемся ли мы армией, кому-то что-то навязывающей или кого-то к чему-то насильно принуждающей.

Я должен сказать об этом, потому что я уже спросил на это разрешения у товарища Повстанческого Субкоманданте Мойсеса:

Ничто из того, что — к счастью или к несчастью — было нами сделано, не стало бы возможным, если бы Сапатистская Армия Национального Освобождения с оружием в руках не выступила против негодного правительства, используя своё законное право на насилие.

Насилие снизу против насилия сверху.

Мы — военные и как таковые знаем, в чем состоит наша роль и наше время.

На рассвете первого дня первого месяца 1994 года, армия гигантов, то есть восставших индейцев, спустилась в города, чтобы мир вздрогнул от их шагов.

Всего через несколько дней после этого, когда еще не была смыта с городских улиц кровь наших павших, мы поняли, что снаружи нас не видели.

Привыкшие смотреть на индейцев сверху вниз, они не поднимали взгляда, чтобы увидеть нас.

Привыкшие к нашему униженному смирению, они не нашли в своем сердце места, чтобы понять наш достойный бунт.

Взгляд не видевших нас остановился на единственном метисе в маске.

И тогда наши руководители и руководительницы сказали:

«Они видят только всё такое же мелкое, как они сами. Сделаем тогда кого-нибудь таким же маленьким, как они, и тогда они его увидят и через него увидят и нас».

Так начался сложный отвлекающий маневр, этот прием жутчайшего и прекраснейшего колдовства, зловредный фокус, рожденный индейским сердцем; индейская мудрость бросала вызов современности на одном из основных ее бастионов: в средствах массовой коммуникации.

Так началось создание персонажа, известного как «Маркос».

Прошу вас следить за мной в следующем рассуждении:

Предположим, что существует какая-то другая, нетрадиционная форма нейтрализовать опасного преступника. Например, создав для него смертельное оружие, заставить его поверить в то, что оно настоящее, убедить его в том, чтобы он, опираясь на эту уверенность, выстроил все свои планы, и всё это только для того, что когда он соберется выстрелить, это «оружие» даст осечку и вновь станет тем, чем и было всегда, — иллюзией.

Вся система и прежде всего её средства информации играют в создание знаменитостей, которые потом с такой же легкостью разрушаются, если не вписываются в логику этой системы.

Их власть заключалась (сейчас уже нет, их отодвигают социальные сети) в том, чтобы решать, что и кто имели право на существование в выбираемый ими момент, они и только они решали, что называть, а что замалчивать.

Но не воспринимайте моих слов слишком серьезно, ведь как показали эти 20 лет, я совсем ничего не смыслю в этих средствах массовой информации.

Таким образом, СупМаркос из официального представителя превратился в персонаж, отвлекающий внимание.

Если путь войны, то есть смерти, занял у нас 10 лет, путь жизни оказался дольше и потребовал куда больших усилий, не говоря о крови.

Потому что, верьте мне или не верьте, умереть легче, чем жить.

Нам требовалось время, чтобы выжить и чтобы найти тех, кто сможет увидеть нас такими, какие мы есть.

Нам требовалось время, чтобы найти тех, кто будет смотреть на нас не снизу вверх и не сверху вниз, а наравне, в глаза, по-товарищески.

Я вам говорил, что тогда и началось создание персонажа.

В один день у Маркоса были голубые глаза, в другой — зелёные или карие или черные, всё зависело от того, кто брал интервью и фотографировал.

Так он становился запасным игроком в профессиональных футбольных командах, продавцом из провинциального магазина, водителем, философом, кинорежиссером и прочее, — всем тем, что можно найти в платных изданиях этих календарей различных географий. У нас был Маркос на каждый случай. То есть на каждое интервью. И поверьте, это было непросто, в те времена не было Википедии, и когда к нам приезжали из Испании, нам приходилось с огромным трудом добывать информацию, чтобы узнать о том, был ли El Corte Ingles характерным видом закройки костюмов в Англии, продуктовым минимаркетом или провинциальным магазином.

И если вы мне позволите охарактеризовать Маркоса как персонаж, я бы сказал без колебаний, что это просто ряженый.

Чтобы некоторые из вас меня лучше поняли, скажем, что Маркос был несвободным средством массовой информации (внимание: «несвободным» — не значит «платным»).

В создании и сохранении персонажа мы допустили некоторые ошибки.

В течение первого года мы, как говорится, исчерпали репертуар всех возможных «Маркосов». Таким образом, в начале 1995 года у нас с этим уже были проблемы, и одновременно с этим процесс самоорганизации наших селений делал свои первые шаги.

Так что в 1995 г. мы уже не знали, как быть дальше. И в этот момент Седильо «разоблачает» Маркоса тем же научным методом, которым он находит человеческие останки, то есть по подсказке экзотериков-ясновидцев[6].

История жителя Тампико нам дала некоторую передышку, хотя последующая фальсификация <…> вызвала у нас опасения, что платная пресса разоблачит и «разоблачение» Маркоса и докажет, что это ещё одна фальшивка. Но, к счастью, этого не случилось. Средства информации продолжили выдумывать и повторять массу фантастических историй.

Спустя некоторое время, житель Тампико добрался до наших краев. Мы пообщались с ним вместе с субкоманданте Моисесом. Тогда мы ему предложили провести совместную пресс-конференцию, чтобы он смог освободиться от принудительного назначения на эту должность и чтобы всем стало ясно, что он и Маркос — разные люди. Он не захотел. Он приехал, чтобы остаться здесь жить. Несколько раз он выезжал отсюда и его лицо можно найти на фотографиях похорон его родителей. Если хотите, можете взять у него интервью. Сейчас он живет в одной из наших общин, в… А, я забыл, он не хочет разглашения своего точного адреса. Мы больше ничего рассказывать о нем не будем, и если когда-нибудь он сам захочет, то расскажет историю своей жизни после 9 февраля 1995 г. А нам не остаётся ничего другого, как поблагодарить его за то, что он сообщил нам информацию, чтобы мы могли время от времени подпитывать «уверенность» других в том, кем СупМаркос на самом деле не является, поскольку на самом деле он — ряженый или голограмма, а не университетский преподаватель из штата Тамаулипас.

Тем временем мы продолжали искать, искать вас — тех, кто сейчас здесь с нами, и тех, кого здесь сейчас нет, но он всё равно с нами.

Мы выдвигали всё новые и новые инициативы для того, чтобы найти другого, другую, чтобы найти товарищей. Различные инициативы в попытках найти взгляд и уши, которые нужны нам и которых мы заслуживаем.

Всё это время развитие наших общин продолжалось, и происходили перемены, о которых говорилось много или мало, и которые вы здесь видите напрямую, без посредников.

Но в этом поиске другого мы раз за разом терпели поражения.

Те, кого мы находили, хотели или руководить нами, или подчиняться нам.

Были те, кто приближался к нам, но только для того, чтобы нас для чего-то использовать, или для того, чтобы с нашей помощью посмотреть назад, из чувства ностальгии то ли антропологической, то ли политической.

Так, для одних мы были коммунистами, для других троцкистами, для других анархистами, для других маоистами, для других миленаристами — и оставим здесь место для всех остальных «измов», которые придут вам в голову.

Это происходило до появления Шестой декларации Лакандонской Сельвы, на сегодняшний день самой удачной и самой сапатистской изо всех наших инициатив.

Благодаря Шестой декларации мы нашли наконец тех, кто смотрит нам прямо в глаза, кто приветствует и обнимает нас вот так, на равных…

Благодаря Шестой декларации мы нашли наконец вас.

Наконец мы нашли тех, кто понял, что мы никогда не искали ни поводырей, чтобы вести нас за собой, ни стада, которое мы должны вести к земле обетованной. Ни хозяев, ни рабов. Ни каудильо, ни безголовых масс.

Но оставалось увидеть, готовы ли они увидеть и услышать нас таковыми, какие мы есть на самом деле.

Здесь, внутри, развитие наших общин было просто впечатляющим.

Поэтому возник этот школьный курс «Свобода согласно сапатистам».

Очень быстро мы поняли, что уже появилось поколение, способное смотреть нам в глаза, слушать и говорить с нами, не ожидая, что мы кого-то «направим» или «возглавим», и не претендуя на руководство нами или подчинение нас себе.

И Маркос как персонаж перестал быть необходим.

Был подготовлен новый этап сапатистской борьбы.

Вот так это всё случилось, и многие из вас, наши товарищи по Шестой декларации, лично и напрямую знакомы с этой историей.

Многие скажут, что эта игра в персонаж была неуместна. Но если мы честно проанализируем реалии тех дней, то мы вспомним, сколько людей благодаря ужимкам этого ряженого с симпатией или же антипатией все-таки обратили на нас внимание.

Так что смена власти происходит не по причине болезни, смерти, внутренних разборок, чистки или очистки.

Она происходит в полном согласии с логикой внутренних изменений, происходящих в САНО.

Я знаю, что это не совпадает с квадратными схемами, принятыми обычно наверху, но это нас на самом деле меньше всего волнует.

И если это разрушает ленивые и интеллектуально ущербные версии профессиональных сплетников и сапатологов <…>, ничего не могу поделать.

Я не болен и не болел, я не умер и не умирал.

А точнее, «столько раз меня убили, столько раз я умирал, и опять я здесь…»[7].

И если мы подпитывали эти слухи, то только потому, что такова была часть плана.

Последний из фокусов голограммы заключался в симуляции смертельной болезни и даже некоторых смертей, которыми я умер.

И разумеется, фраза «если позволит его здоровье», которую субкоманданте Мойсес использовал в коммюнике, сообщая Службе Национальной Безопасности о моем возможном появлении, была нашим эквивалентом «если народ того захочет» или «если опросы мне будут благоприятствовать» или «если Господь мне позволит» и подобных клише сегодняшних политиков.

И если можно — хочу дать один совет. Старайтесь развивать в себе чувство юмора, и не только потому что это полезно для физического и психического здоровья, но и потому что без чувства юмора сапатизм понять невозможно. А тот, кто не понимает, — тот обычно осуждает, а тот, кто осуждает, — обычно приговаривает.

На самом деле это была самая простая часть работы над персонажем.

Чтобы усилить слухи, было достаточно только сказать некоторым конкретным людям: «Я расскажу тебе этот секрет, но пообещай мне, что ты никогда и никому этого не скажешь».

И, разумеется, рассказали.

Главными невольными помощниками в распространении слухов о болезни и смерти были «эксперты-сапатологи», которые в… хаотическом Мехико уверены в своей близости к сапатизму и в своем глубоком понимании его внутренних процессов, кроме, разумеется, полицейских, работающих за зарплату журналистов, журналистов, работающих за зарплату полицейских, и журналистов, работающих только за зарплату, причём маленькую, как у журналистов.

Мы им всем благодарны. Мы благодарим их за умение держать язык за зубами. Они сделали именно то, чего мы от них и ожидали. Единственное плохое во всей этой истории, это то, что я очень сомневаюсь, что в будущем кто-нибудь доверит им какой-то настоящий секрет.

Наши убеждения и практика заключаются в том, что для восстания и борьбы нет необходимости ни в лидерах, ни в каудильо, ни в мессиях, ни в спасителях. Для борьбы необходимо только немного стыда, чуть-чуть достоинства и очень хорошая организованность.

Всё остальное или идет на пользу коллективу или просто излишне.

Особенно комичными выглядели результаты культа личности среди аналитиков и политологов наверху. Вчера они говорили о том, что будущее нашего мексиканского народа зависит от союза между двумя персонажами. Позавчера они говорили, что Пенья Ньето уже независим от Салинаса де Гортари, не замечая, что, критикуя Пенья Ньето, они начинали поддерживать Салинаса де Гортари и, критикуя этого последнего, они переходили в лагерь сторонников Пенья Ньето. Сейчас они говорят, что надо ставить больше на тех, кто контролирует сферу телекоммуникаций, поэтому ты можешь быть или за Слима или за Аскаррага-Салинаса. Или брать ещё выше и срочно определиться: ты с Обамой или ты с Путиным.

Те, кто со вздохами не перестают смотреть наверх, могут продолжать поиски своих вождей и дальше, они и дальше могут думать, что на этот раз результаты выборов уже точно будут уважаться; что сейчас на президентских выборах Слим поддержит, наконец, левых; что сейчас в игре Тронов появятся битвы и драконы, что в телесериале-комиксе «Ходячие Мертвецы» Киркман покажет, наконец, что-то комичное; что сейчас уже наверняка инструменты, сделанные в Китае, не будут ломаться с первой попытки использования, что футбол сейчас, наконец, перестанет быть бизнесом и опять станет спортом.

И может быть, в каком-то из этих случаев они и угадают, но не надо забывать, что при этом все они остаются не более чем зрителями, то есть пассивными потребителями.

Те, кто любил или ненавидел СупМаркоса, теперь знают, что любили или ненавидели голограмму. Поэтому вся эта любовь или ненависть были вполне бесполезны, бесплодны, пусты.

И поэтому не будет ни дома-музея, ни мемориальных табличек в местах, где я родился и рос. Никто никогда не признается в том, что он был субкоманданте Маркосом. Его имя и должность никому не будут переданы по наследству. Не будет оплаченных поездок для заграничных конференций. Не будет доставки на лечение в лучшие из клиник. Не останется ни вдов, ни наследников. Не будет похорон, почестей, статуй, музеев, премий и ничего из того, что создается системой для укрепления культа индивидуума и для презрения всего коллективного.

Этот персонаж был создан, и сейчас мы, сапатисты, его создатели, решили от него избавиться.

И если вам понятен этот урок, который дают нам наши товарищи, значит вам понятен один из основных принципов сапатизма.

Вот так все сложилось за эти годы.

Мы увидели, что ряженый, персонаж, голограмма уже больше не нужны нам.

И мы стали думать и ждать соответствующего момента: точных календаря и географии, чтобы показать кем мы на самом деле являемся для тех, других, настоящих, кто нас поймет.

И только что Галеано[8] своей смертью указал нам эту географию и этот календарь: «здесь, в Ла-Реалидад, сейчас, в боли и возмущении».

V. Боль и возмущение. Шептания и крики

Добравшись сюда, в Ла-Реалидад, мы почему-то, не сговариваясь, начали говорить вполголоса, почти шепотом, хотя никто не просил нас об этом.

Шепотом говорила наша боль и наше возмущение.

Мы как бы не хотели помешать Галеано шумом, чуждыми для него звуками.

Как будто наши голоса и шаги могли позвать его.

«Подожди, компа[9]», — говорило ему наше молчание.

«Не уходи», — шептали слова.

Но есть и другая боль, и другое возмущение.

Скольких мужчин, женщин, детей, стариков, историческую память наших народов избивают, казнят, бомбят, расстреливают, рубят на куски мачете, окружают ложью, добивают, волокут среди проклятий, бросают истерзанными на пустырях, находят, хоронят — и всё это прямо сейчас, сегодня, в других уголках Мексики и мира.

Только некоторые из имен:

Алексис Бенумена, убит в штате Мехико.
Франсиско Хавьер Кортес, убит в штате Мехико.
Хуан Васкес Гусман, убит в Чьяпасе.
Хуан Карлос Гомес Сильвано, убит в Чьяпасе.
Компа Куй, убит в столичном округе.
Карло Джулиани, убит в Италии.
Алексис Григоропулос, убит в Греции.
Ваих Вахди аль-Рамахи, убит в лагере для беженцев Рамалла. 14 лет, убит пулей в спину, выпущенной с наблюдательного поста израильской армии в момент, когда не было ни демонстраций, ни протестов, ни вообще никого на улицах.
Матиас Валентин Катрилео Кесада, мапуче, убитый в Чили.
Теодульфо Торрес Сориано, компа из Шестой, пропавший без вести в городе Мехико.
Гуадалупе Херонимо и Урбано Масиас, крестьяне из Черана, убитые в Мичоакане.
Франсиско де Асис Мануэль, пропавший без вести в Санта-Мария Остула.
Хавьер Мартинес Роблес, пропавший без вести в Санта-Мария Остула.
Херардо Вера Орсино, пропавший без вести в Санта-Мария Остула.
Энрике Домингес Масиас, пропавший без вести в Санта-Мария Остула.
Мартин Сантос Луна, пропавший без вести в Санта-Мария Остула.
Педро Лейва Домингес, убит в Санта-Мария Остула.
Диего Рамирес Домингес, убит в Санта-Мария Остула.
Тринидад де ла Крус Крисостомо, убита в Санта-Мария Остула.
Крисофоро Санчес Рейес, убит в Санта-Мария Остула.
Теодуло Санчес Хирон, пропавший без вести в Санта-Мария Остула.
Лонхино Висенте Моралес, пропавший без вести в Герреро.
Виктор Аяла Тапиа, пропавший без вести в Герреро.
Хасинто Лопес Диас «Хаси», убит в Пуэбле.
Бернардо Васкес Санчес, убит в Оахаке.
Хорде Алексис Эррера, убит в Герреро.
Габриэль Эчеверриа, убит в Герреро.
Эдмундо Рейес Амайя, пропавший без вести в Оахаке.
Габриэль Альберто Крус Санчес, пропавший без вести в Оахаке.
Хуан Франсиско Сисилиа Ортега, убит в Морелосе.
Эрнесто Мендес Салинас, убит в Морелосе.
Алехандро Чао Барона, убит в Морелосе.
Сара Робледо, убита в Морелосе.
Хувентина Вилья Мохика, убита в Герреро.
Рейнальдо Сантана Вилья, убит в Герреро.
Катарино Торрес Переда, убит в Оахаке.
Бети Кариньо, убита в Оахаке.
Юри Хааккола, убит в Оахаке.
Сандра Лус Эрнандес, убита в Синалоа.
Марисела Экобедо Ортис, убита в Чиуауа.
Селедонио Монрой Пруденсио, пропавший без вести в Халиско.
Непомусено Морено Нуньес, убит в Соноре.

Мигранты, похищенные вооруженными группами и, вероятно, убитые в одном из уголков мексиканской территории.

Заключенные, которых пытаются похоронить заживо: Мумия Абу Джамаль, Леонард Пелтиер, мапуче Марио Гонсалес и Хуан Карлос Флорес.

Не прекращаются похороны голосов, которые были жизнью — чтобы заставить их замолчать, их сбивают с земли и захлопывают за ними решетку.

И с каждой лопатой земли, падающей на их могилу, система говорит им: «Ты ничего не стоишь и никому не нужен, никто тебя не оплакивает, никого не возмущает твоя смерть, никто не последует твоим шагам и не подхватит твоей жизни».

И, бросая на могилу последнюю горсть земли, она заключает:

«Даже если найдут и накажут нас, твоих убийц, я всегда и без труда найду новых, которые устроят на тебя засаду и повторят кровавый танец, покончивший с твоей жизнью».

И добавляет:

«Это мелкое карликовое правосудие вершится только для того, чтобы платные средства информации немного успокоили мнение обывателя перед приближающимся разгулом хаоса, — оно не пугает меня, не мешает мне, я остаюсь неуязвима».

Что мы можем сказать этому телу, которое в забвении хоронят в любом уголке мира?

Что у нас есть только наша боль и возмущение?

Что важна только наша ярость?

Что пока мы шептали нашу историю, мы не расслышали его криков и его боли?

У несправедливости есть множество имен, и крики ее жертв доносятся непрерывно и отовсюду.

Но наши боль и возмущение не мешают нам слушать.

И шепот наш служит нам не только для сожаления о несправедливых смертях наших павших.

Мы говорим тихо, чтобы услышать боль других, сделать нашим их возмущение, и продолжить этот сложный, длинный и извилистый путь, стараясь превратить правду этих голосов в материал для освободительной борьбы.

Мы стараемся помнить о том, что, пока кто-то говорит шепотом, кто-то кричит.

И только внимательное ухо может услышать это.

Пока мы сейчас здесь слушаем и говорим, кто-то кричит от боли и от возмущения.

И так же, как необходимо научиться смотреть и видеть, наш слух тоже должен настроиться на нужную частоту.

Потому что пока кто-то отдыхает, кто-то продолжает восхождение.

Чтобы увидеть это, достаточно опустить взгляд и поднять как можно выше сердце.

Можете?

Сможете?

Мелкое правосудие немного похоже на месть. Мелкое правосудие распределяет безнаказанность, потому что, наказывая кого-то одного, оно освобождает от ответственности всех остальных.

Правосудие, которого мы хотим и за которое боремся, не ограничивается тем, чтобы найти убийц компы Галеано и увидеть, как они несут заслуженное наказание (чего им не избежать, и пусть ни у кого не остаётся на этот счет иллюзий).

Терпеливый и упрямый поиск правды вместо чувства облегчения от смирения с судьбой.

Настоящее большое правосудие не имеет ничего общего с похороненным телом товарища Галеано.

Потому что мы спрашиваем себя не о том, что нам делать с его смертью, а что мы должны сделать с его жизнью.

Прошу прощения, если я вступаю сейчас на скользкую почву общих фраз, но этот товарищ не заслуживал смерти, тем более такой смерти.

Все его усилия и мечты, вся человеческая самоотдача каждого прожитого им дня, невидимые ни для кого, кроме нас, были ради жизни.

И я могу сказать вам, что был он человеком совершенно особенным, и кроме того — и это главное чудо — в индейских сапатистских общинах есть тысячи товарищей, таких же особенных, с такой же убежденностью, ясностью, чувством долга и единственной целью — свободой.

И возвращаясь к грустному — если кто-то и заслуживает смерти, то это тот, кого нет и никогда не было, за исключением скоротечного гламура в платных средствах массовой информации.

Уже наш товарищ, командир и представитель САНО субкоманданте Мойсес, сказал нам, что, убив Галеано или любого из сапатистов, те, кто наверху, хотят уничтожить САНО.

Причем они хотят нас уничтожить не столько как армию, сколько как бунтаря-безумца, который строит и защищает жизнь там, где те, кто наверху, пытаются превратить всё в пустыню для горнодобывающей, нефтяной и туристической промышленности, где убивают землю и тех, кто на ней живет и работает.

И субкоманданте Мойсес сказал, что мы пришли сюда как САНО, чтобы открыть могилу Галеано.

Мы думаем, что чтобы Галеано жил, один из нас должен умереть.

И для того чтобы эта незванная гостья, именуемая смертью, осталась довольной, на место Галеано мы подставим другое имя, и так Галеано останется жить, а смерть вместо жизни унесет с собой только имя, буквы лишенные всякого смысла, без собственной истории, без жизни.

Поэтому мы решили, что Маркос прекратит своё существование сегодня.

Чтобы он не заблудился, его уведут за руку Тень Воина и Светлячок, с ним уйдут Дон Дурито и Старик Антонио.

Девочки и мальчики, собиравшиеся раньше, чтобы слушать его сказки, не будут по нему скучать, потому что они все уже большие, они уже сами всё прекрасно понимают и, как и он, борются за свободу, демократию и справедливость, поскольку именно это и есть главное занятие любого сапатиста.

Котопёс, а не лебедь споёт ему сейчас свою прощальную песню.

И, наконец, те, кто сможет, поймут, что не уходит тот, кого никогда не было, и не умирает тот, кто никогда не жил.

И смерть уйдет, обманутая индейцем, боевое имя которого было Галеано, и он опять будет ходить по этим камням, которые сложены на его могиле, и будет учить всех, кто этого захочет, основным азам сапатизма, а именно — не продаваться, не сдаваться, не опускать рук.

Ах, смерть! Как будто не очевидно, что тех, кто наверху, она всегда освобождает от любой ответственности, за исключением надгробной молитвы, серого почтения памяти, бесплодной статуи, музея на страже добродетели усопшего.

И нас? Нас смерть обязывает только той её частью, которая остается в ней от жизни.

Так что мы здесь, в Ла-Реалидад, продолжаем заниматься обманом смерти.

Товарищи, учитывая всё раньше сказанное, сейчас, в 02:08 25 мая 2014 года на юго-восточном фронте САНО, я объявляю о прекращении существования того, кто был известен как субкоманданте Маркос, самопровозглашенный «субкоманданте из нержавеющей стали».

Вот.

От моего имени уже не будет говорить Сапатистская Армия Национального Освобождения.

Счастливо и навсегда прощайте… или до встречи, те, кто понял, знают, что это уже неважно и вообще никогда не было важным.

Из сапатистской реальности, Субкоманданте Маркос. Мексика, 24 мая 2014 г.

P.S. 1. — “Game is over”?

P.S. 2. — Шах и мат?

P.S. 3. — Вне игры?

P.S. 4. — А вон там кто-то виден… табака, народ, пришлите.

P.S. 5. — Ммм… кажется, это и есть ад… Пипорро! Педро! Хосе Альфредо![10] Что?! За мачизм?! Не может быть, не верю, да я никогда…

P.S. 6. — То есть, как ряженый, избавившийся от нарядов, я смогу, наконец, прогуляться голым?

P.S. 7. — Послушайте, здесь очень темно. Огонька не найдётся?

(…)

(слышен голос в режиме off-line)

Доброй глубокой ночи, товарищи. Меня зовут Галеано. Субкоманданте Галеано.

Кого-то ещё зовут Галеано?

(слышны голоса и крики)

А, поэтому мне говорили, чтобы, когда я рожусь заново, сделать это коллективным образом.

Ладно, тогда так тому и быть.

Счастливого пути. Берегите себя, берегите нас.

С гор юго-востока Мексики, Субкоманданте Галеано. Мексика, май 2014 г.

Примечания

---