Лусио Уртубиа провел свою жизнь в борьбе с капитализмом: грабил банки и подделывал дорожные чеки. Он боролся против режима Франко, нелегально переходил границы, переживал гибель товарищей, участвовал в похищении дипломата, экспроприировал экспроприаторов. Сейчас 89-летний анархист живет в Париже, где основал кооператив.
Родился Луисио в Наварре — автономном сообществе на севере Испании. В конце 70-х своими поддельными дорожными чеками он обвалил акции «Ситибанка». На его веку был ряд налетов на банки и других фальсификаций. Это вылилось в пять международных ордеров на арест, один из которых выдало ЦРУ. При этом всю жизнь он проработал каменщиком.
В 1997 году Лусио купил заброшенный дом в Париже и основал там культурный центр имени Луизы Мишель. Там и проживает.
Интервью Лусио Уртубиа журналу Vice 2014 года
VICE: Какое тихое место! Многие бы убили за возможность жить тут.
Лусио Уртубиа: Я его не заслуживаю. Я чувствую себя таким чертовски богатым! Мы приходим в этот мир голыми и уходим с пустыми руками, потому что мы ничего не заслуживаем. Мы можем быть хорошими менеджерами, и всё. Я всегда был никем. Единственное, что я могу сказать, — мне всегда очень везло. Не ожидал, что доживу до 83 лет! Я не верю в бога, но за этим будто бы что-то стоит.
Как анархист вы не догматик?
Заключения и дискурсы — для священников и политиков. По мне, так мы — это то, что мы делаем. Всем бы следовало открыть свои сердца и дома и не вести себя как идиоты. Все понимают, что надо быть щедрыми, но в то же время нет нужды всё раздавать. В Испании есть поговорка, звучит примерно так: «все бедняки — щедрые», но беднякам нечего раздавать.
Какой вам представляется Франция, в которой вы сейчас живете?
Франция всегда вела себя плохо. Она реакционна. Она плохо обходилась со своими колониями и продолжает вытворять ужасные вещи. Но, в то же время, я люблю эту страну — так же, как люблю Испанию или Наварру. Критика необходима в любви. Если ты любишь, ты критикуешь. Мне бы хотелось, чтобы Франция, Испания, Наварра или Страна Басков были более революционными.
Вы говорите, что мы должны быть мятежниками, но нас так много ограничивает. Например, нужен же банковский счет или кредитная карточка, чтобы платить за электричество.
У меня нет кредитки. Этим всем занимается моя жена. Опасно зацикливаться на таких рассуждениях, нужна нам кредитка или нет. Я провёл много времени с Жан-Марком Руйяном, ответственным за французскую революционную группу «Прямое действие». Он отсидел 28 лет. Мы очень хорошие друзья, и он мне очень нравится, но мне так надоело слушать его болтовню про «вооруженную борьбу». Нам не надо читать лекции, что мы должны делать, а что — нет. Когда придет время, все будут делать то, что считают нужным. Сейчас надо быть разумными прежде всего.
Кажется, что в демократической системе есть табу на слово «насилие». Но за политикой всегда стоит насилие.
Это так, потому что, когда мы говорим о политике, мы говорим о том, к чему испытываем страсть, а страсть связана с насилием. Это смешно, потому что у нас нет абсолютной свободы. Нам часто не хватает силы или смелости на маленькие шажки, а мы жалуемся, что нас слишком ограничивают в больших.
Какие это, например, небольшие дела?
Все должны решать свои проблемы сами, не надо ждать ничего от других. Какая прекрасная идея — ожидать от церкви или какого-нибудь тупого политика, что твои проблемы решат. Кто тебе поможет? Никто. В этом мире надо бороться за всё — покажи, что ты можешь. Некоторые получают всё, что хотят, и ничего с этим не делают. Другие, наоборот, способны сделать очень многое, обладая очень малым. Это жизнь.
Страх будто берет верх, когда доходит до действий.
Если ты ошибаешься, ты за это платишь. Мы достигли момента, когда все достаточно осведомлены о происходящем. Мы уже 60 лет разговариваем и разговариваем. Единственная перемена, которой мы добились, — это постоянно испытывать отвращение. Мы должны вложить всё, чему мы научились, в практику. Нам не надо бояться, что мы поведем себя неуважительно к тем, кто не заслуживает нашего уважения.
Мне повезло быть бедным. Это помогло мне потерять ложное чувство уважения очень быстро, но с умом. Я был в десяти разных испанских тюрьмах. Приходится кусать, когда можешь, и при этом вести себя мудро. Если бы что-то из моих начинаний пошло не по плану, я бы перестал этим заниматься. Но, опять-таки, мне очень везло.
Приведите пример невероятного везения.
Однажды радикальные правые сожгли небольшой печатный станок, за которым занимались одни молодые люди. Он назывался edit17. После того случая товарищи попросили меня помочь им укрепить дверь. Тогда Франция была невероятно богатой и можно было найти всё, что тебе надо. Не то что в Испании.
Я тогда работал на стройке и присмотрел для них подходящую железную дверь. Я поехал на стройку в пять утра и с огромным трудом забрал ее. Но у меня не получалось затащить ее в фургон. И вот рядом со мной остановилась полицейская машина, и меня спросили, что я там делаю. Я был в своей рабочей одежде, и полицейский сказал: «Что ж твой начальник не нашел кого-нибудь, чтобы помочь тебе!» Такие они идиоты. И вышло так, что оба полицейских помогли мне загрузить сворованную дверь ко мне в фургон.
Есть ли искусство подделки?
У меня всегда были знакомые, которые знали, как сделать ту или иную конкретную задачу. Я, например, ничего не знаю о фотогравировке или рисовании — я каменщик. Но у меня получалось найти материалы и сделать всё так, как я хотел.
Ну и, как бы хорошо ты ни подделал документ, всегда будут недостатки. Подделка нужна для того, чтобы обмануть, украсть. Она может быть очень полезной, но никогда не будет в точности такой, как оригинал. Важно выбрать такую, в которой недостатков будет меньше всего.
Чем вы больше всего гордитесь? О чем больше всего жалеете?
Я не жалею вообще ни о чем. Если бы мне пришлось начинать жизнь сначала, я бы всё сделал точно так же. А особенно горжусь я тем, как стоял напротив судьи и говорил: «Да, сэр, я анархист, потому что я верю в анархию».
Когда мы говорили в прошлый раз, вы писали книгу про утопию.
Да, я думаю, я скоро ее опубликую. Она про мою жизнь и людей, с которыми я общался изо дня в день. Я пишу, чтобы не забыть, что со мной случалось. Утопия — это про способность творить посредством того, что люди считают бесполезным. Нет ничего невозможного.
