Есть старый спор о том, что лучше: партизанская война в сельской местности, или партизанская война в городе.
Убежищем для партизан всегда был не лес и не город как таковые, а сложность. Сложность – это всё, что представляет трудности для моделирования и предсказания. Как и в случае современного шифрования, существующие средства управления оказались неспособны эффективно подавлять неповиновение в некоторых средах, потому что не могли эти среды просчитать. Когда среда перестает быть сложной, она перестает защищать.
Сельская местность в Европе почти перестала быть сложной для правительственного контроля, а скоро перестанет быть укрытием любая дикая местность. Рой ботов, сеть датчиков, сквозная идентификация да комплексный мониторинг – и любая зона риска станет прозрачной.
С появлением большого города, стали возможны освободительные революции. Среди спутников Французской революции – трущобы; чтобы защититься от опасности восстания, новое правительство приказало прорубить в городских джунглях проспекты, на которых удобно расстреливать протестующих. Это не очень-то помогло: сложность города куда больше, чем позволяют контролировать такие примитивные средства.
Теперь у них есть нейросети – один из тех прорывных инструментов, которые позволяют далеко отодвинуть порог сложности и контролировать вчера ещё недоступные для управления системы. Камеры+нейросети – первый шаг к тому, что будет уничтожена сложность в городской среде. В частности, анонимность обитателей.
Когда это случится, никакое устойчивое сопротивление не будет больше возможно. Как побочный эффект, будут расти формы спонтанного иррационального сопротивления: самоубийства, бытовые преступления, масс-шутинги. Останется возможность локального стихийного бунта.
Но такие события не будут оказывать значительного давления на правительство. Его поведение станет произвольным, потеряет обратную связь с желаниями обычных людей.
Вот последовательность эффектов:
1. Любое правительство становится человечным в той мере, в какой общество способно протестовать и наносить ему ущерб, когда оно поступает против интересов общества.
2. Мирный протест удобнее для обеих сторон, но его эффективность обеспечивается только потенциальной возможностью общества перейти к крайним мерам – беспорядкам, восстанию, партизанской войне.
3. Невозможность эффективной партизанской войны или масштабного восстания, выбивает опору из-под системы прежнего баланса сил общества с государством; протест оказывается отчасти подавлен, а отчасти бессилен; ещё возможны будут спонтанные всплески, которые будут распространяться быстрее чем правительство успевает реагировать, но это слабое утешение.
4. Правительство теряет обратную связь с обществом и начинает “портиться”: его поведение будет становиться все более эгоистичным, капризным и садистским.
Существует идея, что тотальный контроль избавит нас от преступности. Это не так: на самом деле, он лишь заменит мелких преступников на всезнающих и всемогущих. Какое-то время, ограничивать тиранию будут требования конкуренции в экономике и инновациях, но тем меньше, чем больше производство и инновации будут опираться на роботизацию. Кроме того, правительство всегда нуждалось в том, чтобы к адаптивности его принуждали “нежелательные”. Так, современный Запад с его относительно человечными режимами, был создан чередой переломов снизу: 1790-е, 1848, 1910-е, 1960-е.
Кажется, ни патриотически настроенные чиновники, ни их жертвы ещё не понимают, что они впускают в наш мир.
Заканчивается эпоха гражданского общества – общества, которое делало революции, придумало права человека и верило в то, что правители – это слуги народа. Мы на пороге новой тоталитарной эры. Оставайтесь онлайн.
источник тг канал Анархия+
