Редактор A2DAY: Быть может, вы слышали выражение “постанархизм” и недоуменно спрашивали себя “Что же это такое?” Ответим. Например, когда кто-либо заявляет, что конструктивный идеал анархизма – республика с широким гражданским участием в принятии решений, то хочется дописать политическая свобода – это право выбирать себе тирана. Иногда люди почему-то стесняются назвать себя либералами и пишут демагогии вроде этой, лишь бы оправдать свое собственное разочарование. Случается, что тут поделать…
Ошибочное представление об анархии как о «войне всех против всех», примитивном доиндустриальном существовании на обломках павшей цивилизации или же сверхчеловеческом обществе, которому не нужны учреждения и организованный труд, присущи как незнакомым с анархистской философией невеждам, так и многим, казалось бы, сознательным анархистам. Но если эта проблема решается прочтением одной-двух тематических книг, то есть и другая проблема — идеализация сознательности и ответственности «свободных людей», которая поддерживается и этими книгами в том числе.
Анархисты имеют вредную привычку переоценивать спонтанную самоорганизацию и стихийные общегражданские действия, видя в них альфу и омегу революционных перемен, нового общественного устройства и даже экономических отношений. Действительно, история знает множество примеров того, как стихийные народные выступления, «живая» демократия и отсутствие единого центра приводят к невероятным политическим результатам.
Однако мало кто из анархистов отдаёт себе отчёт в том, что эти результаты имеют обыкновение рассыпаться так же резко, как и появляться. Все люди никогда не будут решать все вопросы, и даже прямая демократия не гарантирует правильность принимаемых решений. Анархистам стоит обратить внимание, что никакая революция никогда не удовлетворит их ожиданий — но это не должно отталкивать их от изучения революций и участия в них.
Возлагать все надежды на неподкупные революционные комитеты — так же беспечно, как и оставлять всё как есть в надежде, что прогресс будет сам по себе, без политического участия масс. Наивно было бы надеяться, что революция, помогая людям проявлять самые лучшие качества, избавит общество от бытовых, экономических и насильственных преступлений, а народ, ещё вчера стоявший на баррикадах, завтра не начнёт от усталости и разочарования покидать революционные силы. Реалистичная анархистская программа нуждается в установлении формальных институций, обеспечивающих безопасность, поддержание общественного и экономического порядка и далее по списку.
Если вы верите, что анархия — это удивительный мир неожиданных приключений, вам стоит работать в отрасли освоения космоса, потому что у человечества давно есть приключения и без всякой анархии. Любая политическая организация общества нужна для поддержания удовлетворительного уровня стабильности и порядка, и анархия не может быть исключением. Отличие анархии в методах и ценностях, которые она утверждает.
Анархия и власть
Современные анархистские лозунги «Против любой власти» и «Власть рождает паразитов» подводят к той мысли, что анархистам противна власть как таковая, и в их политическом идеале для неё совершенно не будет места. Чтобы понять, в чём здесь ошибка, следует детально разобрать само понятие.
С одной стороны, власть — power — это возможность принимать решения и переступать через ограничения. Власть над собой, власть над природой, власть над жизнью — нейтральные понятия неполитического толка, которые означают контроль человека над своим характером и телом, безопасность окружающей среды, возможность распоряжаться своей судьбой. Иначе говоря, такая власть равнозначна свободе. Человек, имеющий власть над своим телом, разумом и природой — человек, свободный принимать решения.
С другой стороны, власть — это доминирование, распоряжение чужой свободой. Например, власть над другими людьми, возможность диктовать им свои условия. Когда мы говорим о политической власти, обычно подразумеваем именно это. Но она не всегда подразумевает диктатуру — власть родителей над детьми или же власть врача над больным — те формы распоряжений чужой жизнью, с необходимостью которых никто не будет спорить.
Также власть — authority — это синоним руководства в политической организации общества, независимо от степени его демократичности. В общественном измерении понятие политической власти сочетает элементы всех понятий власти. Политическая власть нормирует другие проявления власти — то есть расширяет или ограничивает их, устанавливает правила употребления, санкции за нарушение и так далее.
Все перечисленные понятия власти не являются чем-то однозначно хорошим или плохим — они совершенно нейтральны, как, например, нейтрально оружие или замок на двери. Оценка политической власти возможна лишь в контексте путей её организации, принципов и принятых решений. Таким образом, власть остаётся неотъемлемым элементом любого общественного проекта: собрание жителей города для принятия общих решений — это такая же власть, как и воля диктатора, принимающего решения за других. Разница между ними сугубо ценностная и техническая.
Известные случаи практического анархизма говорят о демократическом принятии решений там, где это возможно, и авторитарного там, где на кону свобода и жизнь. К примеру, военные и политические решения Парижской коммуны, анархистской Украины и Испании не выносились на референдумы, а советы, которые их принимали, не включали в себя делегатов от абсолютно всех коллективов. И это естественно: не все люди готовы или способны принимать тактические решения, и даже самая демократичная власть нуждается в специалистах, которые будут выносить экспертные решения, и ответственных командирах, которые будут давать приказы.
Озвучим наконец эту простую истину: анархия — это форма власти, которая строится на принципах личной свободы, равноправия и всеобщего участия в принятии решений, но в критических вопросах допускает функционирование учреждений, которые по форме ничем не отличаются от традиционных государственных.
Марксисты сказали бы, что анархия — это форма власти, и в этом вопросе они совершенно правы. Какой практический вывод мы можем из этого сделать? Анархистам не нужно отрицать необходимость власти как института, если они хотят быть движущей силой перемен, а не просто критиками, которые изредка кусают общество, как бы требуя, чтобы оно развивалось в нужном им направлении.
Позиция анархистов должна сдвинуться от менторской к ответственной: если мы хотим новый мир, то должны взять на себя тяжёлый груз принятия решений. В противном случае, если анархисты самоустраняются от общественных процессов в период их решающих фаз, от них не будет никакой пользы — в плане влияния на общество либеральные НГО действуют куда эффективнее.
Анархия и государство
Политическая культура восточных славян достаточно скудна — например, понятие государства в ней — это одновременно и самодержавие (вотчина государя), и организация общества как таковая. Латинское stato, от которого происходят все западноевропейские понятия государства (Stadt, state, estado, état) означает условия и состояние общественных отношений. В раннефеодальный период это понятие трансформировалось в сословие, которое определяло место, полномочия и привилегии человека. В позднефеодальный период stato превратилось в институт управления, потеряв всякую связь с античным и средневековым толкованием. Тогда же начались серьёзные конфронтации между абсолютистскими и республиканскими понятиями государства, в которой по итогу победили вторые.
В XIX веке, когда мировая политическая мысль пыталась объяснить феномен Французской революции и смену монархии на республику, государство приобретало свои современные черты, превращаясь из института господства в институт управления. Интересы монархов отступили на задний план — во главу угла был поставлен интерес государства как сложной структуры контроля и учёта, правосудия и насилия, тактики и стратегии. С укреплением всеобщего избирательного права и парламентской демократии, институтов здравоохранения и социального регулирования государство перестало быть вотчиной монарха, а население — его подданными. Такое государство казалось всесильным и всепроникающим, казалось завершённой формой политической организации общества. Но при всех достижениях оно не стало народным.
Анархизм, как социалистическое движение XIX века, презрительно критиковал современный ему институт государства, апеллируя в том числе к общинным традициям более древних эпох, когда между обычным человеком и уполномоченным лицом не было воли государства как бесчисленного количества посредников и бумажной работы. Это хорошо описал русский анархист Пётр Кропоткин в своей работе «Современная наука и анархия»:
«Допустить, чтобы граждане образовали в своей среде союз, которому были бы присвоены обязанности государства, было бы противоречием государственному принципу. Государство требует прямого и личного подчинения себе подданных, без посредствующих групп: оно требует равенства в рабстве; оно не может терпеть “государства в государстве”».
«И это вполне понятно. Местная жизнь развивается из обычного права, тогда как римский закон ведет к сосредоточению власти в немногих руках. Одновременное существование того и другого невозможно; одно из двух должно исчезнуть».
«Если где-нибудь во Франции буря сломает дерево на большой дороге или если какой-нибудь крестьянин пожелает заплатить камнелому два или три франка вместо того, чтобы самому набить щебня для починки его участка общинной дороги, то для этого должны засесть и царапать перьями целых пятнадцать чиновников министерства внутренних дел и государственного казначейства; эти великие дельцы должны обменяться более чем пятьюдесятью бумагами и отношениями, раньше чем дерево будет продано и крестьянин получит разрешение внести свои два-три франка в общинную кассу».
В XXI веке уровень прав и свобод в развитых странах достиг таких высот, что часть классических анархистских претензий к государству попросту теряет смысл. Общинные порядки стали привычным делом западных демократий, сделав традиционные для анархизма апелляции к местной автономии во многом беспочвенными. Конечно, государство как аппарат контроля и принуждения тоже не стояло на месте и развивалось в сторону разветвлённых систем контроля, чем заслужило особую ненависть анархистов.
Сегодняшняя концепция государственной власти серьёзно отличается от той, что была 100-150 лет назад, в периоды расцвета анархизма, и у современных анархистов очень мало идей насчёт того, что с этим делать. Сейчас власть во многих государствах весьма инклюзивна, а механизмы демократии допускают возможности, которые ещё в прошлом веке казались невероятными. Теперь для реального самоуправления в прогрессивных демократиях Западной Европы достаточно брать и самоуправляться, но при этом центральная власть по прежнему остаётся под контролем истеблишмента — потомственных государственных служащих и капиталистов, которые, в основном, и формируют общий политический курс.
Оглядываясь на историческую трансформацию этого института, ставшего сперва вторым именем монарха (вспомним знаменитое изречение Людовика XIV «Государство это я», ознаменовавшее перемещение центра политической власти в руки самодержца), а затем вторым именем республиканской нации (структура которой достаточно быстро определила власть как прерогативу самых богатых), можно уверенно сказать, что ни ветхое феодальное, ни более новое буржуазное понимание государства анархистской политической организации не соответствует. Но если отталкиваться от оригинального понятия государства, как общественного порядка, анархия его отрицать не будет, поскольку несёт в себе один из его вариантов.
По сути анархизм не предлагает ничего кардинально нового. Более того, анархия частично соответствует уже существующим и воплощённым идеям и практикам, точно так же, как в конце XVIII века было с республикой, которая заимствовала античную концепцию о выборной власти и традиционную форму самоуправления, отбрасывая при этом роли патрициев и феодалов. Так, фактически анархия — это республика с широким гражданским участием в принятии решений. Это вовсе не фантастика — вопрос только в том, как обеспечить общественное принятие решений в качестве постоянного элемента политической жизни и сделать такую систему безопасной и стабильной.
