30 мая 2023 в Бешкеке был задержан российский анархист Алексей Рожков. В Кыргызстан Алексей бежал, когда находился под подпиской за поджог военкомата в городе Березовский. Задержание произошло на утро после того, как Алексей продлевал регистрацию. Алексея привезли а государственный комитет национальной безопасности Кыргызстана, где угрожали пытками, если не будет сотрудничать. После этого, его доставили в аэропорт и вывезли в Россию. Встречали ФСБ, “мешок, шокер – все как обычно”…
Когда Алексей был арестован за поджог военкомата он, под влиянием адвоката и родственников, отказался от публичной поддержки и только сейчас у нас появилась возможность рассказать о нем. Публикуем интервью, которое Алексей дал, когда еще находился в Кыргызстане.
Алексей Рожков ответил на решение российских властей о начале полномасштабного вторжения в Украину коктейлями Молотова. 11 марта он поджёг военкомат в пригороде Екатеринбурга. В тот же день Рожкова задержали. Дело возбудили по статье «покушение на убийство»: якобы в здании находился сторож. Молодому человеку грозило до 15 лет заключения.
Полгода Алексей находился в СИЗО. Потом статью неожиданно переквалифицировали на более лёгкую — «порча имущества», и инсургента отпустили под подписку о невыезде. Через некоторое время благодаря поддержке правозащитной организации Алексей Рожков покинул Россию, и мы поговорили с ним.
Расскажи, чем ты занимался до 24 февраля. Была ли работа, какие-то увлечения? Интересовался ли политикой?
Рожков: Я жил в городе Берёзовский — это пригород Екатеринбурга с населением около 100 тысяч. До самого Екатеринбурга можно доехать на автобусе за 20–30 минут. Я работал продавцом-консультантом в магазине DNS.
Увлекался музыкой — я гитарист, басист. Лет шесть назад у меня была группа Tell me the reason. [До 24 февраля] начал записывать сольный альбом, который до сих пор не готов из-за всей этой ситуации с войной, с переездами, с тюрьмой.
Я люблю динамичную, энергичную музыку: это прибавляет мне тонуса, помогает выйти из депрессии, как-то разогреться, расшевелиться.
Политикой интересуюсь с 14 лет. Взгляды с течением времени менялись. Ранее был каким-то демократичным, что ли, более законным. Сейчас могу себя назвать левым анархистом. Я всегда агитировал открыть глаза, посмотреть, что происходит со страной, например, с уровнем жизни. Разговаривал со своей семьёй и знакомыми, друзьями и даже незнакомыми людьми. Рисовал листовки, красил баллончиком. Знаешь, есть такие большие транспаранты, рекламные вывески? Ночью на них забирался и рисовал графитти “Путин – вор” На тот момент он был просто вором. А сейчас он, конечно, не просто вор, а ещё и убийца. Я рисовал на таких билбордах по ночам, чтобы люди начали тоже задаваться вопросами и приходить к такому же мнению.
Расскажи, почему ты решил поджечь военкомат и чего ты хотел этим добиться?
Рожков: С 22 февраля я внимательно следил за независимыми СМИ, группами в соцсетях, каналами. Я ожидал, что в 20-х числах начнётся война, потому что российские войска были сосредоточены в Белгороде, в Беларуси и других приграничных областях. Было очевидно, что начнётся какое-то движение войск. И оно началось 24 февраля. Я стал уходить в депрессию. Постоянно листал каналы, читал новости. С каждым днём мне становилось всё хуже. Я просто понимал, что нельзя оставаться равнодушным. То, что происходит сейчас, – это нелигитимно, это незаконно. Любая война – это смерть для обычных, простых граждан. Война в XXI веке мне кажется вообще какой-то чуждой. Тем более такие нелепые причины [придумали]. Мы аннексировали Крым в 2014 году, и я уже в тот момент сказал, что это всё было сделано зря. Крым не наш и не будет. Будут последствия. И так оно и получилось.
Расскажи, как ты к этому готовился. Насколько это была спонтанная акция?
Рожков: Это произошло достаточно спонтанно. Я даже не разработал план отхода и действовал на незнакомой территории. Мне это казалось каким-то самопожертвованием. Я прекрасно представлял, что я понесу за это [уголовную] ответственность, но у меня не было никакого страха. Я понимал, что, даже если я сгину в тюрьме, всё равно мои действия повлияют на ход событий.
И после того как моя акция была проведена, Путин признал по «Первому каналу», что в зону военной спецоперации были дислоцированы солдаты срочной службы, и [сообщил,] что они будут оттуда выведены. И те, кто их туда послал, будут наказаны. Это было после моего поджога сказано им. Я поджёг военкомат третьим в России, и вот [пример того, как] несколько людей повлияли на то, чтобы спасти ребят — таких, как мы, такого же возраста. [Срочники] не погибли на войне, никого не убили, их просто перевели обратно в Россию, оставив [в зоне военных действий] лишь контрактников.
То есть ты считаешь, что поджоги военкоматов тоже повлияли на это решение властей?
Рожков: Да, я так считаю. Я в этом уверен.
Как ты чувствовал себя в неволе? Было ли какое-то давление со стороны следственных органов? Что вообще происходило после задержания?
Рожков: Меня задержали, заковали в наручники, обыскали, закинули в автозак, повезли в участок. В участке со мной обращались достаточно плохо. Начальник полиции города Березовский мне угрожал лично, что он меня обоссыт и забьёт палкой. Буквально это были его слова. Но также были и адекватные люди [среди сотрудников], которые не угрожали мне и спокойно со мной разговаривали, поддерживали, чтобы я совсем в шоке не оказался.
В СИЗО-1 Екатеринбурга я сначала попал в карантин. Там мне не дали постельное белье, не дали подушку, не дали одеяла – дали только матрас обоссанный. Слава господу, не провёл там много времени. На четвертый день меня вызвала главный врач психиатрического отделения. Так как у меня есть некоторые заболевания, она вошла в моё положение и меня перевели в больничный корпус, в псих-хату. Там мне, в принципе, нравилось. Несмотря на то что некоторые люди в камере были неадекватными, конфликтов у меня почти не возникало. Сокамерники сидели не первый раз, я единственный был первоходом, то есть попал в тюрьму впервые.
[В СИЗО] мне давали очень сильные препараты, от которых я очень плохо себя чувствовал. Один из этих препаратов — рисперидон, он назначается шизофреникам. Мне давали его в тройной дозе. Я болел, у меня были панические атаки, я задыхался и мучился бессонницей. То есть лечение для меня было неподходящим. Но, тем не менее, я рад, что я попал именно туда, а не к другим заключённым — меня уважали, прислушивались к моему мнению. В целом, всё было в порядке, пока сидел. Фсиновцы в основном были достаточно лояльны, с ними можно было поговорить чуть-чуть во время проверок или когда баланду раздают.В период заключения меня вывозили на стационарное обследование на предмет адекватности в психиатрическую больницу на Сибирском тракте. Я просидел там 21 день. И там фсиновцы вели себя агрессивно и провоцировали многих людей, в том числе меня, на конфликт.
Тех, кто поддавался на провокации, били шокером и запирали в одиночку. Самые плохие, неадекватные фсиновцы, я считаю, были в 10-м отделении психиатрической областной боьницы на Сибирском тракте.
Оказывал ли тебе кто-то поддержку в заключении? Родственники, друзья или, может быть, какие-то правозащитные инициативы?
Рожков: Когда я находился в СИЗО, ко мне пришла адвокатка от Анархического чёрного креста — мне предлагали помощь. Ещё задавали некоторые вопросы: хочу ли я получать письма, помощь, передачки и предать дело огласке? Я отказался от поддержки и огласки, но решил, что было бы неплохо получать письма от людей, которые остались неравнодушными, которые помогают таким, как мы, в неволе. Письма мне действительно очень помогали. Передачами мне помогали родители, неравнодушные люди из Екатеринбурга. Имена не буду называть, но они мне помогали и помогают до сих пор.
Почему ты решил отказаться от поддержки Анархического чёрного креста?
Рожков: Потому что я поддался на уговоры родителей и адвоката. Они были против того, чтобы мое дело было [широко] известно, чтобы якобы не наседать на моего следователя. Они боялись, что он ужесточит наказание, если я буду привлекать внимание общественности. Поэтому из-за давления [родителей и адвоката] мне пришлось отказаться от этой помощи.
При этом, когда ты был в СИЗО, насколько я помню, у тебя было как раз достаточно жестокое обвинение в покушении на убийство, да?
Рожков: Да, у меня была статья 105, часть вторая,через 30 — «покушение на убийство с особой жестокостью из хулиганских побуждений общеопасным способом». От 8 лет и допожизненного.
Как ты считаешь, реально ли была угроза чьей-то жизни в результате твоей акции?
Рожков: Я считаю, что нет, совершенно уверен в этом. Вообще сомневаюсь, что в здании военкомата действительно была какая-то женщина[-сторож]. В показаниях задержавших меня полицейских, которые помогали тушить пожар, указано, что нигде в помещениях свет не горел и женщину эту они тоже не видели. Поэтому я сомневаюсь в том, что она там была. К тому же в остальных случаях — я мониторил похожие дела — никому не давали такую же статью, как мне. Там не было никаких сторожей. Я был единственным [среди поджигателей военкоматов], кому инкриминировали «покушение на убийство»
Когда тебя отпустили под подписку о невыезде, ты уехал не сразу. Что тебя удерживало?
Рожков: Мне пообещали, что у меня будет лёгкая статья — 167-я через 30-ю, что означает «покушение на уничтожение имущества», со сроком до 5 лет. Но, посмотрев другие случаи, я понял, что рано или поздно всем нам выкатят 205-ю — «террористический акт».
Также я хотел побыть как можно дольше с семьёй, с родными и близкими, чтобы хотя бы как-то восстановить отношения, поблагодарить их. Но в итоге уехал, эвакуировался из страны.
Как вообще близкие отнеслись к твоему поступку и преследованию?
Рожков: Они сказали, что я поступил глупо, что нельзя идти против системы и что я подвёл всех остальных. Мне инкриминировали чувство вины. Но я считаю что спас людей и жизнь — это малая жертва в сравнении с тем количеством людей, которые остались живы благодаря моему поступку. Даже если бы меня застрелили при задержании, я бы все равно добился большего, чем любой другой.
Как ты сейчас себя чувствуешь?
Рожков: Я чувствую себя тоскливо и одиноко. Я нахожусь не в родной стране. Но у меня есть друг — мне повезло, что он тоже оказался здесь по тем же политическим причинам, — он мне помогает, поддерживает. Также меня поддерживают организации по эвакуации. Чувствую я себя достаточно плохо. Но сейчас купил лекарства, назначенные психотерапевтом, и теперь в голове у меня с каждым днём становится все легче и проще. Но бывает накатывает очень сильная грусть. Тоска из-за того, что я одинок и мне пришлось уехать из страны.
Когда мы договаривались об интервью, ты рассказал, что уже после отъезда набил знак анархии на тыльной стороне ладони. Можешь рассказать об этом для интервью?
Рожков: Этот знак мне близок: я сам анархист, левый, разделяю эту политическую позицию. И хоть общество без властных авторитетов и иерархий кажется утопией, но мы могли бы к этому прийти. Власть должна принадлежать народу, а не куче коррумпированных ублюдков, которые совершают ужасные преступления. Мой знак также означает, что я придерживаюсь взглядов людей, которые мне помогали, когда я сидел в тюрьме. Он говорит о том, что я близок к этим людям. И я, в свою очередь, тоже буду помогать политическим заключённым при первой же возможности.
Может быть, ты хотел бы что-то передать украинцам, украинкам?
Рожков: Да, хотел бы. Я хочу, чтобы эти люди знали, что есть несогласные, есть люди [в России], которые не хотят войны с Украиной или вообще какой-либо войны. Я надеюсь, что скоро никто больше не будет страдать из-за этого дерьма, которое устроил Путин. У украинцев неплохо получается возвращать свои территории, уничтожать российские войска. И я думаю, что всё будет хорошо. Рано или поздно. Украинцы — очень сильные замотивированные люди и будут защищать свою территорию до конца. И я за это их уважаю. Я бы поступил на их месте так же.
Осторожно, Киргызстан
Ни одно государство не может быть безопасно для анархиста (как и анархист для государства), но в особенности это касается безвизовых пост-советских государств. 09.06 стало известно, что в Бишкеке задержан еще один российский Анархист Лев Скорякин (вместе с Русланом Абасовым он был задержан за безобидный перформанс у здания ФСБ). 7 месяцнв молодые люди провели в СИЗО, а затем были отпущены с запретом определенных действий. Сейчас Лев находится в известном своей любовью к пыткам, государственном комитете национальной безопасности Кыргызстана. Вероятно, его также хотят передать коллегам-палачам из России.
