Страны Северной Африки и Ближнего Востока переживают волну политических переворотов, которые кое-кто пытается выдать за “революции”. И это несмотря на то, что в центре происходящего стоит борьба за политическую власть, а социальные и экономические требования и лозунги оттеснены на второй план или вовсе исчезли с повестки дня, что никаких органов народного самоуправления не возникает, а попытки экспроприации собственности правящих классов не допускаются самими “оппозиционерами”. Замечательным контрастом по сравнению с нынешними событиями служит революционное восстание в Алжире в 2001 – 2002 гг., подавленное тогдашними властями. О том, как оно происходило – и как может выглядеть настоящая революция в регионе – рассказывается в статье В. Граевского.
Об Алжире редко говорят в теленовостях и пишут в газетах. Внимание журналистов привлекают сенсации, обоюдное зверство на Ближнем Востоке, катастрофы, войны и политические скандалы. Что им за дело до проблем обнищавшей североафриканской страны? Между тем, вот уже почти полтора года там происходит самая настоящая революция, которая по своим масштабам отнюдь не уступает событиям в Аргентине.
По размерам территории Алжир – одно из крупнейших африканских государств. На площади в 2,4 млн. квадратных км. здесь живут около 30 млн. человек, причем 70% экономически активного населения – моложе 30 лет. До 1962 г. страна была французской колонией, затем находилась под управлением однопартийной государственно-капиталистической диктатуры. В 1970-х – начале 1980-х гг. Алжир переживал нефтяной бум. Но когда мировые цены на нефть упали, непрочная алжирская экономика рухнула. Оголодавшее и обнищавшее население вышло в 1988 г. на улицы. Армия стреляла в народ, убив более 500 человек. Через три года, на волне всеобщего недовольства на выборах победили фундаменталисты из Исламского фронта спасения. Исламисты обещали власть Аллаха и рыночные реформы. Однако алжирская армия, которая открыто или скрыто правила страной с момента обретения независимости, не собиралась делиться с ними прибылями от приватизации и зарубежных займов. Военные совершили переворот, и между ними и исламистами началась кровавая гражданская война. Она велась с беспримерной жестокостью и унесла на сегодняшний день от 100 до 200 тысяч жизней. Уничтожались целые деревни, армия обстреливала из пушек и бомбила с воздуха населенные пункты, где, как она утверждала, укрывались повстанцы-фундаменталисты, те, в свою очередь, систематически убивали жителей, которые были недостаточно лояльны или осмеливались не слишком рьяно соблюдать исламские обычаи, расправлялись с женщинами, отказывавшимися носить чадру, с иностранцами и т.д. Простые люди оказались мишенью со стороны обоих воюющих лагерей: это была настоящая классовая война сверху против трудящихся. К тому же им пришлось вынести все тяготы неолиберальных рыночных реформ: закрытие большей части предприятий, безработицу, достигшую 40%, отсутствие минимальных условий, необходимых для нормальной жизни. За 8 лет, с 1991 по 1999 гг. покупательная способность алжирских трудящихся упала на 60%. Между 1999 и 2001 гг. число людей, официально живущих ниже уровня бедности, увеличилось с 10 до 14 миллионов. Почти половина населения жила на менее чем 300 франков в месяц, в то время как плата за жилье в бедных кварталах составляла 800-1000 франков в месяц. Не удивительно, что в одной комнате живут по 7 человек!
МВФ предоставил алжирскому правительству финансовую помощь в обмен на реформу государственного сектора. Это приспособление к новым нормам производства вызывает уничтожение 400 тысяч рабочих мест. С учетом краха промышленного производства в регионе, у уволенных нет никаких шансов найти новую работу.
В сегодняшнем Алжире не удовлетворяются даже самые элементарные жизненные потребности трудящихся – многие семьи лишены чистой воды, жилья, электричества.
Больше всего страдает от этих социальных условий молодежь. Каждый год на рынок труда выбрасываются новые 300 тысяч человек, которые оказываются ненужными. Из-за высокой платы за жилье молодые люди не могут покинуть свои семьи. Им остается продлевать время учебы, отдаляя день, когда им придется стать безработными. Не удивительно, что рано или поздно терпение людей должно было лопнуть. Убиваемые со всех сторон и измученные нищетой и безнадежностью, они решили послать ко всем чертям и военных, и фундаменталистов, и взять свою судьбу в собственные руки.
В центре бунта вновь оказался регион Кабилии в более чем 100 км. к востоку от столицы страны. Кабилия – настоящий сад Алжира. Здесь горы слегка отступают в глубь континента и защищают долины и побережье от жаркого дыхания Сахары. В Кабилии сосредоточена значительная часть населения страны, вынужденного прижиматься к берегу Средиземного моря. И это регион со своими особыми традициями и культурными особенностями. Здесь древнейшее, доарабское население Алжира – берберы – сохранило свой язык “тамазигхт” и сопротивляется насильственной арабизации, которую насаждали и насаждают власти независимого Алжира. Кабилия всегда была очагом бунта: в 1871 г. она поднимала восстание против французских колониальных властей, в 1950-х гг. там находились базы алжирских партизан, боровшихся за независимость, в 1960-х гг. берберское население боролось против столичного диктата, за что поплатилось сожженными и разбомбленными селениями…
В 1990-х гг. кабилы поддержали региональные партии, которые объявили себя альтернативой как военной диктатуре, так и исламистам и обещали демократию. Но и регионалисты-демократы ничего не дали Кабилии. И тогда грянул гром.
Как часто бывает, поводом ко всеобщему бунту стал почти уже привычный эпизод произвола властей. 18 апреля 2001 г. жандармы убили школьника-кабила в городе Бени-Дуала. 21 апреля в другом населенном пункте они похитили трех школьников и избили их учителя. Гнев молодежи выплеснулся на улицы. В течении нескольких недель тысячи молодых людей, школьников, учащихся, безработных демонстрировали, забрасывали коктейлями Молотова и камнями жандармов, громили и сжигали полицейские участки и машины, а также здания государственного управления, суды.
Акции с самого начала носили насильственный и антибуржуазный характер. Улицы повсюду оказались под контролем населения. Гнев простых людей обрушился на всю совокупность институтов государства, как военных, так и гражданских, а также на буржуазию. Люди поджигали роскошные виллы, громили склады и универмаги. Пролетарии разбирали товары, в которых они нуждались, и уничтожали то, что всегда было для них символами угнетения и нищеты – поджигали налоговые офисы, префектуры, бюро политических партий (включая и кабильских демократов-регионалистов).
Войска и жандармерия открывали огонь по демонстрантам, которые кричали им: “Вы не можете нас убить: мы и так уже мертвы! Власть – убийца!” В результате этой “черной весны” погибло не менее 100 человек. На расстрелы люди отвечали новыми демонстрациями и бунтами. Жандармские и полицейские участки превратились в осажденные крепости, которые снабжались на вертолетах из столицы. Кровавые столкновения с полицией быстро вышли за пределы Кабилии и распространились на другие районы страны. Своего пика в этот, первый период движение протеста достигло 14 июня 2001 г., когда на улицы столицы – города Алжир, в котором живут 3 миллиона человек, выплеснулось людское море – от 500 тысяч до 2 миллионов манифестантов. На камни и зажигательные снаряды демонстрантов полиция отвечала слезоточивым газом и водяными пушками, а также настоящими пулями. Несколько складов в Алжирском порту были разграблены.
Восстания весны 2001 г. были стихийным взрывом. Они не контролировались никакой политической партией, никаким идеологическим течением. Фундаменталистов и власть в Кабилии ненавидят, берберским партиям досталось не меньше, чем другим.Попытки изолировать движение, объявив его чисто бберберским, провалились. В крови и дыму черной весны родилась самоорганизация взбунтовавшегося народа.
Она приняла форму возродившейся кабильской родовой общины – ААРШ. Какому-нибудь неуемному поклоннику прогресса эта деталь может показаться дикой, отсталой и консервативной. Но нет: речь идет не о патриархальном фундаментализме или исламском Домострое, а о людях, которые призывают к расширению участия женщин в движении и к их равноправию. Активисты аарш не обожествляют своих старейшин и не собираются замыкаться в узком родовом кругу. Они объединяют свою деятельность с соседями, жителями других общин, округов и областей, создав структуру, которая собирается охватить все общество. Как и в Албании 1997 г. и в Аргентине 2002 г., можно наблюдать возрождение глубинного чувства человеческой солидарности: люди спонтанно восстанавливают местные связи, разрушенные капиталистическим развитием : они отбрасывают прочь не только контроль со стороны центральной власти и политических партий, но нередко и влияние местных авторитетов. И выступая как настоящие стихийные анархисты, то есть сторонники народной самоорганизации и самоуправ-ления, они кладут в основу новой гражданской структуры суверенные и автономные местные общие собрания жителей. Эту форму мы можем обнаружить сегодня в самых разных движениях и выступлениях, в самых разных и таких непохожих странах и ситуациях. Мы можем считать ее самой современной формой социального движения.
Лето и осень 2001 г. стали временем оформления нового движения – Координации аарш, округов и общин. Оно провозгласило своими принципами независимость от власти и любых партий, отказ от любого союза с политическими формированиями и от подмены движения ими, многообразие. “Движение, – говорится в его Руководящих принципиах , – запрещает себе превращение в политическую партию, в передатчик и подпорку политических партий и любых иных ассоциаций”. Вместо представительной демократии, в основу системы аарш положены горизонтальность и прямая демократия, то есть самоуправление и федерализм. В кварталах и деревнях действуют общие собрания, которые автономно решают все вопросы, касающиеся борьбы и действий на местах. Эти собрания избирают также делегатов на окружные собрания; по такому же принципу собираются областные собрания и межобластные конклавы. Все основные решения принимаются снизу вверх: они обсуждаются и выносятся первоначально на местных общих собраниях, а затем отстаиваются их делегатами на более высоких уровнях, причем делегаты обязаны представлять их, а не высказывать свое личное мнение. Иными словами, они связаны обязательным наказом и могут быть отозваны в любой момент. Функции окружных, областных и межобластных органов движения сводятся исключительно к координации деятельности, ее обсуждению и согласованию, причем решения принимаются с помощью консенсуса (общего согласия). В эти органы координации входят делегаты соответственно от округов или областей, а также члены избираемых президиумов-троек, которые постоянно меняются. “Межобластная координация, – указывается в документах движения, – не образует какой-либо организационной структуры, но служит лишь местом синтеза размышлений снизу с целью объединить действия и соединить пути и средства их осуществления”.
Конечно, аарш, несмотря на глубоко анархистский дух всеобщего самоуправления, нельзя считать осознанно анархистским (анархо-коммунистическим) движением. Они выросли из существующего общества, со всеми его противоречиями, муками и путаницей. Аарш непартийны, но (все еще?) не антипартийны, они против идеологического господства, но не против буржуазной и реформистской идеологии как таковой. И их требования, утвержденные в платформе Эль Ксёр, не предусматривали создания нового свободного общества. Они чисто негативны.
Аарш требуют от властей признать ответственность за массовые репрессии, предоставить компенсацию их жертвам и судить гражданским судом виновников, вывести отряды жандармерии и сил безопасности, прекращение преследований участников бунтов, признания культурных прав берберов и равноправия их языка тамазигхт с арабским, гарантии всех социально-экономических прав и гражданских свобод, прекращения политики недоразвития, обнищания и пауперизации алжирского народа, демократического контроля над всеми исполнительными инстанциями и службой безопасности, прекращения коррупции и выплаты всем не имеющим работы пособия по безработице в размере 50% минимально гарантированного уровня зарплаты. Можно, конечно, считать эти требования реформистскими. Но здесь стоит обратить внимание на немаловажный момент: аарш заявляют, что никаких переговоров с властями относительно этих требований быть не может! Иными словами, эти требования сами по себе не меняют систему, но ставятся они по-революционному и создают революционную динамику. Никаких конкретных реформистских рецептов бунтовщики не предлагают. Логика здесь такова: мы не признаем вашу власть своей , мы не желаем диалога с ней, не несем и не желаем нести за нее ответственность; извольте сделать то, что мы требуем немедленно,нам совершенно все равно, как вы это сделаете; не хотите добром – мы вас заставим! Иными словами, политическая доктрина бунтарей весьма проста: это вызов всей существующей социальной системе.
Движение разработало Кодекс чести для своих делегатов на всех уровнях; за неисполнение его принципов делегаты отзываются. Эти правила запрещают любые прямые или косвенные связи с властью, занятие государственных и политических постов, использование движения в партийных или предвыборных целях, а также участие в борьбе за власть вообще. Делегаты обязались также не придавать движению региональный (чисто кабильский) характер и не узурпировать право говорить от общего имени.
Что касается социально-экономической стороны борьбы, то здесь нет надобности что-либо требовать. При любой возможности люди стихийно обобществляют богатства, в которых они испытывают нужду. Они делают это явочным порядком, с помощью прямого действия.
Аарш заявляют, что их выступления носят мирный характер. В действительности, это далеко не всегда так. Молодежь нередко нападает на жандармские участки, адпминистратитвные здания и поджигает их. Скорее под мирным характером активности подразумевается Не-использование огнестрельного оружия, то есть о полномасштабных военных действиях речь пока что не идет. На практике основная форма борьбы, которую практикует не имеющее оружия алжирское население, – это гражданское неповиновение. Люди бойкотируют власти, официальных лиц и жандармов, не исполняют их приказы и распоряжения. Нередки нападения на тех, кто нарушает или не соблюдает бойкот.
Весной 2002 г. аарш провозгласили бойкот парламентских выборов. К этой мере вынуждены были присоединиться – под сильным нажимом снизу – и кабильские регионалисты. В результате 98% жителей Кабилии не участвовали в выборах. Движение пытается всеми силами, морально и физически изолировать государство, его органы и службы от общества. Власти отвечают арестами активистов движения. В конце июля 2002 г. аарш предъявили государству ультиматум, требуя немедленно освободить всех арестованных. В противном случае они пригрозили начать выдворение представителей государственной администрации из Кабилии…
Алжирские трудящиеся делают лишь первые шаги по пути революции. Но они быстро учатся. Аарш еще говорят по старой привычке о семье демократических народов, но тут же обличают демократические западные державы, упоминают о гипотетических демократических выборах, но признают, что они невозможны и что представительная система ничего не дает, что необходим народный контроль. “Мы весь этот год размышляли, – сказал 24 марта 2002 г. один из бунтарей в столице Кабилии Тизи-Узу. – Вся власть должна уйти, иначе наши проблемы так и не будут решены”.
“Решение, за которое выступают аарш, – это переустройство Алжира по горизонтальному принципу с председательством, переходящим от общины к общине…”, – так сформулировал позицию алжирского революционного движения делегат из Эль-Ксёр Али Герби.
Кабилия стала сегодня – наряду с Аргентиной – символом возрождения духа солидарности, этики и эстетики сопротивления. Лимит на революции – как бы этого ни хотелось тем, кто нами правит – не исчерпан.
ULAC SMAH ULAC, что на языке тамазигхт означает: БОРЬБА ПРОДОЛЖАЕТСЯ!
В. Граевский (2002)
ПРИЛОЖЕНИЕ. Статья из французского левокоммунистического журнала о пролетарском восстании 2001 года
Первые пролетарские бунты в Кабилии (апрель 2001)
Первые бунты вспыхнули в Бени-Дуала (регион Тизи-Узу в Большой Кабилии, в 100 км. к востоку от Алжира) после убийства жандармами школьника. Согласно официальной версии, он погиб в результате того, что случайно выстрелил пистолет-пулемет, находившийся в руках жан-дарма (в юношу попало 6 пуль!). С этого момента бунты распространились на многие деревни Кабилии, десятки раненых, значительный материальный ущерб (“Монд”, 24 апреля 2001 г.). Жестокое задержание троих школьников, выкрикивавших враждебные власти лозунги в Амизуре (регион Беджайя в Малой Кабилии, в 250 км. к востоку от Алжира) также вызвало бунты и столкновения по всей Малой Кабилии (Yahoo! Actualites. 26 апреля 2001 г.). В субботу 21 апреля сотни молодых людей, часто школьников, демонстрировали свое негодование, швыряя коктейли Молотова в отделения жандармерии в Бени-Дуала, Эль-Ксёре и Амизуре (“Либерасьон”, 24 апреля 2001 г.).
В воскресенье 22 апреля в Амизуре, несмотря на призывы к спокойствию со стороны семей жертв и руководителей Фронта социалистических сил (ФСС, оппозиционной военному режиму партии), демонстранты атаковали отряд жандармерии, забросав его камнями, и подожгли две машины жандармерии, субпрефектуру, гражданские службы мэрии, разорили здание суда (“Либерасьон”, 24 апреля 2001 г.).
Акции алжирского пролетариата с самого начала носили насильственный и антибуржуазный характер (…). Улицы повсюду оказались под его контролем. Жандармерия быстро перестала быть основной целью нападавших, и гнев пролетариата обрушился на всю совокупность институтов государства, как военных, так и гражданских. Классовое насилие обратилось против буржуазии без исключения (поджоги, экспроприации, разрушения, грабежи, непосредственное присвоение товаров и т.д.).
Как всегда, буржуазия попыталась успокоить пролетариев с помощью кнута и пряника. С понедельника 23 апреля специальные силы по борьбе с мятежом были направлены из Тизи-Узу (столицы Кабилии) в расположенную в 20 км. Бени-Дуала. Одновременно, в порядке жеста примирения, власти объявили 24 апреля о смещении заместителя руководителя службы безопасности префектуры Беджайя, аресте жандарма, виновного в убийстве в Бени-Дуала и принятии специальной программы экономической помощи региону. Они распространили призывы к спокойствию родителей школьника, заявивших о том, что они ограничатся юридическими мерами.
Но ни обещания, ни призывы к спокойствию со стороны родителей жертвы, а также социал-демократических партий и организаций (Объединения за культуру и демократию, ФСС, Берберского культурного движения ), ни отправка сил подавления не смогли воспрепятствовать продолжению бунтов. Нападение на суд показало, что пролетарии не питают иллюзий в отношении результатов юридических мер и намерены вести свою борьбу автономно. Социал-демократические партии продемонстрировали свою неспособность сбить с людей эту решимость и насильственную ориентацию. Написав на своих знаменах “Вы не можете нас убить, мы и так уже мертвы”, пролетарии заявили, что именно нищета, в которую их ввергает капитал, побуждает их к бескомпромиссной борьбе.
Некоторые цифры помогут получить представление о ситуации. За 8 лет, с 1991 по 1999 гг., покупательная способность алжирских пролетариев упала на 60%. Между 1999 и 2001 гг. число людей, официально живущих ниже уровня бедности, увеличилось с 10 до 14 миллионов – при общем числе населения в 30 млн. Почти половина населения живет на менее чем 300 франков в месяц, в то время как плата за жилье в народных кварталах составляет 800-1000 франков в месяц. Не удивительно, что в одной комнате живут по 7 человек!
МВФ (…) предоставил алжирскому правительству финансовую помощь в обмен на реструктуризацию государственного сектора. Это приспособление к новым нормам производства вызывает уничтожение 400 тысяч рабочих мест. С учетом краха промышленного производства в регионе, у уволенных нет никаких шансов найти новую работу.
Накануне бунтов уровень безработицы уже достиг 40% активного населения. С учетом напряженной социальной ситуации, единственный сектор, испытывающий бум, – это частные охранные общества. В Алжире существует до 80 обществ этого типа, и на них занято иногда до 1500 работников. Наиболее крупными – что характерно – являются общества охраны предприятий…
В сегодняшнем Алжире не удовлетворяются даже самые элементарные жизненные потребности пролетариев – многие семьи лишены чистой воды, жилья, электричества. Наиболее затронута этими социальными условиями молодежь в возрасте до 30 лет, составляющая 70% активного населения. Каждый год на рынок труда выбрасываются новые 300 тысяч человек, которые не нужны ему. (…) Из-за высокой платы за жилье молодые люди не могут покинуть свои семьи. Им остается продлевать время учебы, отдаляя день, когда им придется стать безработными.
Понятно, почему они играют самую активную роль в восстании. (…) Этим пролетариям действительно нечего терять, кроме своих цепей, и единственное оружие, к которому они могут прибегнуть в борьбе, – это прямое действие.
Молодые манифестанты не желают разговаривать с властью, которая их презирает. И они разрушают все, что символизирует государство. Никакого диалога они не хотят (комментарий Радио Франс, 17 июня 2001 г.).
Этот гнев не выражается в каких-либо особых требованиях. Их недовольство носит общий характер и касается экономических, политических и социальных аспектов навязываемой им жизни. Отсутствие точных, конкретных требований или позитивных предложений сильно затрудняет любые попытки реформистов ликвидировать движение. Спрос есть только на оппозицию по отношению ко всему, что исходит от власти. Движущим мотивом движения, несомненно, служит отрицание всего существующего. С самого начала бунтов и несмотря на все буржуазные попытки призывать к спокойствию, осуществить идеологическую поляризацию, примириться, провести реформы и переговоры, пролетарии стоят на почве классовой борьбы (…)
После недели столкновений борьба стала распространяться на всю Кабилию.
Количество целей и объектов нападения росло. Росло число актов экспроприации собственности буржуазии. Пролетарии разбирали товары, в которых они нуждались, и уничтожали то, что всегда было для них символами угнетения и нищеты – поджигали налоговые офисы, префектуры, бюро политических партий и т.д. Через нескольких дней кипели уже все города и деревни Кабилии.
28 апреля людское море затопило улицы Беджайи, в то время как наиболее кровавые столкновения произошли в маленьких городах и деревнях… Вновь были разгромлены общественные здания. В Беджайе манифестанты разрушили Дом культуры, дирекции владений, автовокзал (“Либерасьон”, 30 апреля 2001 г.). Этот день стал самым кровавым со времени начала бунтов, 30 человек погибло. Но соотношение сил начало меняться в пользу пролетариата. Как отмечал один журналист, от 40 до 60 служащих сил безопасности были убиты в четверг 26 апреля в ходе инцидента на юге Тебессы (“Либерасьон”, 30 апреля 2001 г.). Это сообщение промелькнуло всего один раз… Идет ли речь о более последовательном вооружении пролетариата?
Буржуазия в тупике
Тревога и изумление, которые вызвало быстрое распространение движения в лагере местной буржуазии, более или менее парализовали ее. (…) Она никак не могла найти ясную и четкую линию реакции на происходившие события. Структуры интеграции и социального посредничества не работали. По мере развития борьбы они все более отбрасывались в сторону, о чем свидетельствовали разгромы офисов партий, выступавших за независимость Кабилии. Эти факты со всей ясностью показывали, что никакая партия не может ввести движение в угодное ей русло, но прежде всего – о том, что борьба пролетариев Кабилии не является ни национальной, ни ведущейся ради независимости. Лозунг национального освобождения всегда был маневром буржуазии с целью (…) изолировать пролетариат отдельных стран и разгромить его по частям ради своей национальной буржуазии. Эта идеология сегодня отброшена в алжирском движении (…)
По мере распространения движения возможность взять ситуацию под контроль военным путем убывала. Волнения не прекращали вспыхивать в различных регионах, отделенных друг от друга на сотни километров, и силы порядка физически не имели возможности успевать повсюду (…). К тому же, власти городов, где все еще царил социальный мир, опасались, что движение может захватить и их, и не спешили приходить на помощь администрации в других местах.
В середине июня буржуазия могла констатировать лишь, что потеряла всякий контроль над ситуацией в Кабилии. Весь район по существу был в руках бунтовщиков, репрессивные силы вынуждены были укрыться в укрепленных лагерях.
“Будь то в Тадмаите, Уадиа, Богни, Аин-эль-Хаммаме, Мекле, Ларбаа-Нат-Иратене, Азазге, Беджайе и т.д. …, все отделения национальной жандармерии демонстрируют одну и ту же картину павшей крепости: ворота выбиты, стены разрушены, фасады сожжены… Повсюду все улицы, ведущие к отделению, блокированы остатками сожженных шин, поваленными столбами и деревьями. Торговцы повсюду отказываются продавать что-либо жандармам. Они подвергаются полному бойкоту. Все 36 жандармских отделений Кабилии снабжаются из Алжира на вертолетах или с помощью тяжеловооруженных конвоев. Молодой человек в Тигзирте, бросивший жандарму через стену пачку сигарет, был убит толпой. Выступление превратилось во всеобщее восстание (…) Уже 3 недели на улицах в Кабилии нет ни одного жандарма. Забаррикадировавшись в своих отделениях, они сидят на месте и охраняют свою жизнь. Регион отдан бунтовщикам” (“Суар”, 16 и 17 июня 2001 г.).
Против Кабильского партикуляризма : расширение борьбы на другие регионы
Когда буржуазия сталкивается с радикализацией борьбы в каком-либо месте, она всегда пытается изолировать ее. “Власти опасаются распространения движения, – писал один из спецкоров . – Столкновения уже произошли на окраинах Сетифа, на восточных рубежах Кабилии. В субботу 28 апреля попытки организовать манифестации имели место в Оране, Бумерде около Алжира. В столице царит напряженность” (“Либерасьон”, 30 апреля 2001 г.). Правительство попыталось представить борьбу пролетариев в Кабилии как борьбу берберской национальности, хотя даже честные журналисты замечали, что это далеко не так. “Страх видеть движение распространившимся за пределы Кабилии заставил власти попытаться свести его к чисто языковым требованиям [признания берберского языка], не замечая социальных и политических требований, общих для всей страны. Изолировав Кабилию, Алжир надеется, поднять остальное население против кабильского партикуляризма, чтобы избежать всякого объединения протеста” (“Либерасьон”, 30 апреля 2001 г.). (…)
Однако этот план не удался по ряду причин. Буржуазия навязала одни и те же бедственные условия жизни по всему Алжиру, создав тем самым благоприятные условия для сближения. Пролетарии Кабилии нападали на цели такой значимости, что это делало невозможными подобные маневры буржуазии. Сами журналисты вынуждены были признать: Смута, которую переживает сегодня Кабилия, никак не связана с напряженностью, которая регулярно возникает в этом регионе. На сей раз это не культурные и языковые требования, но настоящий социальный взрыв (…)
Манифестанты не пощадили даже прочно укоренившиеся в Кабилии политические организации, которые еще недавно контролировали и канализировали национальные требования. Они не желают больше слушать разговоров о мирных требованиях и не стесняются заявлять об этом ответственным лицам из Фронта социалистических сил и прежде всего Объединения за культуру и демократию, которая заплатила за свое участие в правительстве (“Либерасьон”, 30 апреля 2001 г.).
“25 апреля города Сиди-Аиш, Эль-Ксёр, Тазмальт, Барбаша, Седдук и Тимезрит были отданы на разграбление молодежи, выкрикивавшей антиправительственные лозунги. Не были пощажены и частные машины, равно как и офисы партий, защищающих берберское и кабильское дело: они подверглись разгрому. (…) Бунтовщики подожгли префектуру в Узеллагене (…) Манифестанты сожгли здание налогового ведомства в Абку и Барбаше в Малой Кабилии. Национальная автотрасса Беджайя-Алжир была блокирована бунтовщиками, которые воздвигли заграждения и остановили движение на протяжении 60 километров” (Монд , 26 апреля 2001 г.).
Нападая на националистические партии, ясно демонстрируя свое отрицательное отношение к национальной борьбе и открыто атакуя непосредственно власть-убийцу [один из лозунгов, который можно повсюду встретить в Кабилии], пролетарии способствовали расширению и всеобщей поддержке их борьбы. Разыграть националистическую или автономистскую карту не удалось. С конца апреля под прицелом оказался весь правящий класс – как автономистские, так и правительственные фракции (…). В течении мая и июня манифестации происходили почти по всему Алжиру, включая саму столицу, несмотря на то, что многие из них были запрещены властями. По заявлению организаторов, они хотели мирных демонстраций (…) Но спокойствие (…) было весьма относительным и непродолжительным. Попытки сбить накал движения провалились, и с середины июня столкновения возобновились, приняв отчасти повстанческий характер. На сей раз они распространились на многие другие регионы Алжира.
12 июня бунты вспыхнули в Хеншеле (в 550 км. к востоку от Алжира), в Оресе (1 человек погиб), в Аин-Факруне (в 500 км. к востоку от Алжира) и в Сур-эль-Гозлане (в 130 км к югу от Алжира). Два дня спустя, 14 июня столкновения между пролетариями и специальными нарядами полиции разразились в самом Алжире.
На камни и зажигательные снаряды демонстрантов полиция отвечала слезоточивым газом и водяными пушками, а также настоящими пулями. Несколько складов в Алжирском порту были разграблены. Это было наиболее значительное столкновение со времени начала бунта в Кабилии 18 апреля. “На улицах Алжира названия городов звучали как новости с фронта (…). В Хеншеле 1 человек погиб , – говорит один. В Скикде баррикады , – откликается второй. Сур-эль-Гозан разрушен. И Аннаба тоже. В настоящий момент бунт широко разлился за пределы Кабилии, где он не стихает уже в течении 45 дней” (“Либерасьон”, 14 июня 2001 г.). В этой манифестации 14 июня в столице приняли участие, по разным данным, от 500 тысяч до 2 миллионов человек. Все предыдущие демонстрации в городе следовали по маршруту, предписанному государством. Эта же была первой, свернувшей с него и направившейся к президентскому дворцу. (…)
Особенности движения
(…) Одно из главных достоинств нынешнего алжирского движения состоит, безусловно, в том, что оно служит живым отрицанием буржуазного мифа об устаревании пролетарской борьбы. (…) Характерные черты современной борьбы пролетариата проявились и в движении в Алжире: прежний арсенал социал-демократии бессилен перед лицом решительного и насильственного действия пролетариата; бунт не выдвигает никаких конкретных особых целей и не предлагает никакого позитива; пролетарии непосредственно экспроприируют собственность буржуазии, чтобы удовлетворить свои насущные потребности.
Наряду с этими общими чертами современной борьбы, и схожестью ситуации с аргентинской, движение в Алжире демонстрирует силу куда большую, чем та, которая характерна сегодня для этой борьбы вообще.
Прежде всего, даже когда эффект неожиданности прошел, буржуазия не смогла перейти в эффективное контрнаступление. В отличие от того, что произошло 10 лет назад после бунта в Лос-Анджелесе (США), все попытки буржуазии расколоть движение, отделив большинство пролетариев от их наиболее активной части, до сих пор провалились. (…)
Нынешний бунт напоминает аналогичное выступление в Алжире осенью 1988 г., повлекшее за собой расстрел толпы армией и гибель 500 человек (…). Однако сегодняшняя борьба по ряду пунктов превосходит предшествовавшее. Прежде всего, национальные чувства и национальное освобождение больше не служат источником надежды для пролетариев, которым 40 лет независимости Алжира принесли лишь дополнительную нищету и репрессии. Кроме того, исламистская идеология утратила популярность после того, как Исламский фронт спасения (…) дискредитировал себя. Сегодня исламистам уже не удается эксплуатировать требования алжирской молодежи (“Фигаро” , 5 июля 2001 г.). Сами пролетарии критикуют уступки президента Бутефлики исламистам, особенно в связи с правительственным указом, который запрещает обниматься на публике. Наконец, берберские сепаратисты дискредитированы, в их способность осуществить реальные перемены никто не верит. Несмотря на берберские акценты в программе ОКД, ее участие в правительстве никак не изменило условия жизни в Кабилии. Напротив, пролетариат сегодня критикует ее за причастность к осуществлению программ жесткой экономии.
Точно так же, роль армии в свирепых репрессиях 1988 г. сегодня повернулась против нее, поскольку в нынешних бунтах участвуют и солдаты. (…) Это сдерживает потенциал военных репрессий (…). Как замечает один социолог, я не думаю, что они будут стрелять в алжирский народ. Напротив, спецслужбы или жандармерия могут стрелять. У рядовых чинов – в отличие от генералов – есть родственники, и те живут в полном дерьме. А если появятся убитые, молодежь перевернет все, так что это было бы авантюрой (“Либерасьон”, 14 июня 2001 г.).
(…) Но это, конечно, еще не значит, что все предрешено. До сих пор не было пока ни одного признака братания или по-раженчества в армии, тем более случаев, когда бы пролетариат захватил оружие армии (…)
Буржуазия тоже извлекает уроки из прежних сражений. (…) Все фракции буржуазии, которые сменяли друг друга у власти в колониальном и постколониальном Алжире, были кровавыми. (…) Их прибыли в Алжире подкреплялись массовыми бойнями (как в Сетифе), затем – национальной независимостью и, наконец, диктатом армии. На протяжении десятилетий алжирских пролетариев убивают совершенно неприкрыто, жестоко и брутально. Целые деревни регулярно сжигаются, практика пыток повсеместна. Изменяется только оправдание. Вот уже 10 лет после появления Исламского фронта спасения убийства происходят под прикрытием поляризации: правительство против исламского фундаментализма (…)
ИФС усилился в контексте растущего недовольства пролетариев Алжира с начала 1980-х гг. Практика этой организации с самого начала состояла в том, чтобы перевести борьбу пролетариата в религиозную плоскость, под флагом того, что лишь борьба за суверенитет Алжира может принести утешение, в то время как языческая жизнь лишает его. (…) Выгоды перевода проблем в религиозное русло были признаны и в рядах правящего тогда Фронта национального освобождения, который в те же годы непрерывно финансировал сооружение новых мечетей и религиозных школ, способствуя тем самым развитию ИФС.
(…) Благодаря ИФС, пролетарские выступления в октябре 1988 г. были, в конечном счете, переведены в русло борьбы на выборах. (…) ИФС заявил, что настало время установить суверенитет Аллаха и в парламенте. (…) Он выиграл муниципальные выборы в 1990 г. и первый тур парламентских выборов в декабре 1991 г. Второй тур в январе 1992 г. так и не состоялся. Он был отменен в результате захвата власти буржуазной фракцией, сплотившейся вокруг армейского руководства. (…)Началась война между буржуазными фракциями армии и ИФС. (…) [В ходе ее и армия и исламисты совершали массовые убийства населения: войска истребляли жителей, якобы поддерживавших фундаменталистских повстанцев, а исламисты убивали людей, нарушавших мусульманские обычаи, заподозренных в сотрудничестве с властями или отказавшихся оказать им поддержку. Погибло не менее 100 тысяч человек. Среди берберского населения Кабилии росло недовольство обеими враждующими сторонами].(…)
Органы движения – аарш
(…) Печать упоминает лишь одну-единственную структуру нынешнего движения – племенные комитеты (аарш). Именно они издавали призывы к проведению многих манифестаций. (…) Мы очень мало знаем об этих комитетах. Они являются возрождением древней деревенской общинной структуры, исчезнувшей более века назад после подавления восстания в Кабилии в 1871 г. (…) французскими генералами. Согласно печати, их возрождение объясняется желанием почерпнуть в местной культуре формы представительства, которые позволят преодолеть административное деление. Лежащая в основе аарш ссылка на кровную связь позволяет объединить селения, находящиеся в родстве, но разбросанные по различным местным административным единицам и субпрефектурам (…). Возрождение этих традиционных социальных структур вызывалось двойной необходимостью: во-первых, тем, что бунтовщики категорически отвергают любые формы легальной политической организации, и во-вторых, необходимостью преодолеть разделения… (“Ль Энтеллижан – Жён Африк”. №2113. 10-16 июля 2001 г.). (…) Итак, возрождение междеревенских структур (…) служит, по меньшей мере, выражением реальности борьбы против изоляции и легальных политических организаций.
Как это обычно бывает во всех платформах, выросших из актуальной борьбы, в платформе комитетов наблюдается смесь требований, основанных на реальных нуждах нашего класса, и других, заимствованных из буржуазной поляризации и местного партикуляризма. Они требуют вперемежку немедленно вывода жандармерии, государственной компенсации жертвам репрессий, отмены судебного преследования манифестантов, признания берберского языка тамазигхт национальным и официальным языком, прогресса свободы и справедливости, принятия экстренного плана для Кабилии и введения пособия по безработице для всех лиц, не имеющих работы… (Там же).
В настоящий момент функция комитетов деревень является оборонительной, утверждает комментатор, пытающийся обвинить движение в политической незрелости. Он пишет с пренебрежением об успехе аарш : “…Это пестрая смесь различных требований, ни в коей мере не основанных на какой-либо перспективной идее или на политической программе” (Там же). Эта структура (объединяющая 2 тысячи делегатов) действительно заявляет, что переговоры вести не о чем и, с нашей точки зрения, именно в этом ее сила. Отсутствие политического проекта в буржуазном духе для нас служит сигналом отказа участвовать в управлении существующим обществом (…) Аарш отвергают процесс выборов и разделение ответственности с власть имущими.
Нам трудно оценить наличие противоречий в рядах аарш, а этот аспект полностью игнорируется в информации агентств печати и их комментариях. В любом случае, мы не можем свести эти органы к некоторым из их призывов к мирным манифестациям (…) либо к декларациям тех или иных их представителей , вероятно, кандидатов на роль посредников между ними и государством. Ведь находящиеся в них пролетарии не только сжигают офисы автономистских партий и дома берберской культуры, но и под шипение коктейлей Молотова отказываются от специальной программы экономической помощи региону, которую предложили власти в первые дни бунта. (…)
Октябрь 2001 года
(Communisme. Fevrier 2002. No52)
