Ксения Лотус
Это был самый весёлый Первомай в моей жизни. В полдень я встретилась с товарищами у метро Place des Fêtes, откуда по традиции стартует анархистская колонна – в том числе, профсоюз CNT и Федерация Анархистов (Fédération Anarchiste). Народа было много – около тысячи человек по подсчётам CNT. В середине колонны шли черноблочники – уже при параде, маски, специальные непромокаемые куртки с капюшонами (называются “ка-уэ”, их обычно покупают в Декатлоне подешёвке (или экспроприируют), перчатки, удобные рюкзаки, лёгкая обувь. Мои товарищи из аффинити-группы Reprendre le Macquis (что можно перевести как “Вернуть себе герилью”) посоветовали мне захватить все эти атрибуты, но спрятать их в рюкзак, а на место сбора прийти “в гражданском”. На мне была яркая куртка под рейвершу из 80х, серебрянные кеды и прочие атрибуты невинной тусовщицы. Как я выяснила впоследствие, такой “камуфляж” очень помогает выходить из оцепления и избегать проверки документов.
Мы двинулись спокойно в сторону площади Республики, откуда должна была стартовать общая демонстрация. Эти полчаса мы шли почти без кричалок – только иногда с черноблочниками мы кричали Алерту Антифашисту и А-Антикапиталисту, ну и ещё “Ни Лепен, ни Макрон, ни родины, ни господина” (по-французски это очень круто рифмуется – Ni Le Pen, ni Macron, ni patri, ni patron”). Ведь одна из главных повесток нашего шествия была показать абсурдность предстоящего второго тура “выборов”, где французам предстоит проголосовать “за банкира против фашистки”. Напоминаю, Макрон преследует ультра неолиберальную повестку, и всем ясно, что после его прихода к власти от социального государства, изрядно пострадавшего при Саркози, а затем при Олланде, не останется ничего.
До Республики мы дошли без приключений и проблем с полицией (хотя омоновцы – по-французски “CRS” загораживали все улицы по ходу нашего шествия. На Республике мы присоединились к “головному кортежу” (так называется ведущая колонна, где по традиции идут автономы и черноблочники). Головной кортеж – важный политический инструмент для автономов: его используют, чтобы показать нашу численность, мощь и готовность к открытому противостоянию и защите остальных демонстрантов в случае нападения полиции. Головной кортеж также необходим для того, чтобы в толпе черноблочников, одетых абсолютно одинаково, отдельные ребята могли совершать вылазки – делать граффити, строить баррикады и отстреливаться от ментов. Чёрный цвет и одинаковая одежда для нас – залог анонимности и безопасности.
Очень важно в чёрном блоке выделить отдельную группу из 5 человек, с которой ты будешь действовать сообща. У каждой группы свои позывные и свой опознавательный жест. Наша группа скромно называлась Запата, а жест – поднятый вверх “пистолет” (указательный и средний пальцы сжаты, большой оттопырен). Эти позывные очень помогли – находить своих в дыму слезоточивого газа не очень легко, люди ориентировались на звук. Меду собой группы кооридинируются по цепному приципу – у одного участника есть контакт одного участника из другой группы, и так далее. Таким образом у нас есть контакты с 5 группами, но если схватят одного из нас, только один участник из другой группы может быть “выдан” (или вычислен по переписке). Мои товарищи, благодаря которым я попала в чёрный блок, пользуются приложением Signal, как и я. Вся организация происходит через это приложение, на данный момент самое надёжное и безопасное в плане шифрования.
Мы двинулись в головном кортеже от Зимнего Цирка (площадь Республики) в сторону Площади Нации. Мы быстро переоделись, прямо на ходу, спрятав цветные шмотки в рюкзаки. Но очень скоро, уже минут через 10 шествия, менты отрезали нашу колонну от остальной демонстрации, разрезав шествие надвое. Мы оказались изолированы, зажаты в “сэндвич”. Очень скоро полиция стала применять слезоточивые шашки, которые падали нам под ноги. Техника работы с шашками простая – если есть надёжные мотоциклетные перчатки с утолщённой защитой – хватать шашку руками и бросать обратно. Если нет – отбивать ногами как можно дальше от скопления людей. Отступать от облака газа нужно медленно – бежать нельзя, потому что при беге вдыхаешь больше газа. Отступать нужно против ветра – если отступаешь поветру, газ преследует тебя, и отступление не имеет никакого смысла. В чёрном блоке важна солидарность – в наших маленьких пятёрках мы должны держаться друг за друга, обычно за рюкзаки, а не за руки.
Мы оказались отрезаны от колонны профсоюза CGT (самый крупный и влиятельный, проправительственный профсоюз). Задача была примкнуть обратно к CGT и продолжить шествие. Надо было пробить оцепление или заставить полицию “мирным путём” уступить нам проход. После первых слезоточивых шашек начались традиционные кошки-мышки: кто-то из блока кричит “On avance!” (наступаем) – и мы бежим, стараясь прорвать оцепление. На это CRS выпускают на нас новые шашки. При этом колонна CGT и её силовой отряд (service d’ordre) не двигаются и не предпринимают никаких усилий, чтобы как-то защитить нас или прорвать оцепление с их стороны. Потом уже на просторах Фейсбука я нашла комментарии от одного из профсоюзников, который заявлял, что часть колонны пыталась продавить оцепление, но получила отпор. Часть эта, скорее всего, была очень немногочисленна, в сравнении с многотысячной колонной CGT, которой при желании ничего бы не стоило раздавить полицию. При их политическом влиянии (у них “свои люди” во всех министерствах) они могли бы и просто договориться. Могли бы связаться с журналистами, со знакомыми людьми из правительства – но нет. Они просто стояли и смотрели, как по нам стреляют из флэшболов.
Очень скоро после первых слезоточивых шашек полиция начала применять и другие средства – так называемые “гранаты для рассредоточения” (grenades de désencerclement), оглушающие гранаты и флэшболы. Кто-то из черноблочников отстреливался – всем, что попадало под руки – бутылками, гильзами от флэшболов, заготовленными заранее снарядами. Мы поняли, что примкнуть обратно к основной демонстрации не удастся. Хотя нас было около тысячи (по словам опытных черноблочников это был один из самых многочисленных и мощных блоков за многие годы), нам пришлось отступать – то есть, двигаться вперёд по ходу согласованного маршрута – вперёд к площади Бастилии. Но даже видя, что мы спокойно двигаемся по согласованному маршруту, CRS не перестали атаковать нас. Приходилось прятаться за всем, что можно – рекламными стендами, ларьками, автобусными остановками. Они стреляли по нам с примыкающих улиц – внезапно, прямо над нашими головами разрывались гранаты. Слезоточивый газ был повсюду и постоянно – мы передвигались в абсолютном тумане. Меня спасли плавательные очки и техника дыхания, которой меня научил товарищ – поднять язык к нёбу и блокировать по максимуму воздух, не давая ему подступать к носу. Задерживать дыхание по максимуму, дышать короткими неглубокими вдохами, как собака. Не бежать, идти не по направлению ветра.
Никогда, по словам опытных демонстрантов, полиция не была настолько агрессивна. Никогда атаки не были настолько продолжительны (непрерывны!). Мы передвигались практически ползком – одной рукой прикрывая голову, другой рукой держась за рюкзак товарища. Особенно отчаянные отстреливались – в ход пошли Молотовы, которых было заготовлено много. Я слышала крики на английском, испанском, немецком, итальянском – как потом оказалось, на парижский первомай приехали товарищи из других стран. В этом году французский первомай имеет особенное значение для антиавторитарных европейцев в преддверии предстоящих “выборов” между банкиром и фашисткой.
На Бастилии мы смогли передохнуть. Полевые медики-волонтёры пускали по кругу бутылки с раствором маалокса и глазные капли для ребят, у которых не было масок или плавательных очков. Мои глаза были в абсолютном порядке – хорошие плавательные очки защитили их, даже при том, что я ношу контактные линзы. Но горло и лёгкие были забиты газом. В следующий раз нужно запастись маской с фильтром – такие продаются в магазинах для граффити. Было жарко. Я сняла с себя свитер, окружённая ребятами из моей пятёрки – они закрывали меня от камер и телефонов. Снимать в чёрном блоке на телефон запрещено – их просто бросают на землю и разбивают. Пара-тройка ребят, которые снимали на Go Pro, имели специальные опознавательные знаки, означающие, что это “свои” журналисты – их аппаратуру не трогали.
На площади Бастилии, на ступеньках Оперы, собралась большая толпа зевак. Мы кричали “Не смотрите на нас, присоединяйтесь!” После короткой передышки мы собрались двигаться дальше по ходу маршрута, когда со всех сторон нас начали выдавливать с площади – точнее, выкуривать, как лисиц из норы – всё теми же средствами – гранатами, слезоточивым газом. Народ доставал молотки и разбирал мостовую на куски – в ход пошло традиционное Оружие Пролетариата. В дыму мы не заметили, что полиция оказалась не только сзади, но и слева – они стали давить нас, как остатки зубной пасты Жемчуг, в узкую Улицу Лиона. Из пятерых товарищей нас осталось трое. Я и пара моих друзей – К и Д. К. уже успел получить флэшболом по бедру. Он с трудом передвигался – гематома мешала сгибать колено. В какой-то момент мы оказались на просвете – полиции удалось разбить нашу колонну надвое, и нас стало меньше, а значит, было проще стрелять по нам и отрезать от остальных. Я помню, что перебегали мы от ларька к ларьку, от остановки к остановке. Кричали “Запата”, чтобы подобрать друг друга в дыму. В какой-то момент мы оказались в дикой давке, зажатые к стене – полиция начала непрерывный обстрел гранатами. От полиции нас с К и Д отделял только один ряд людей – и эти люди получали дубинками по спине. Падали на асфальт, мы старались поднять кого можно. Одна из гранат разорвалась у нас над головой – я услышала тонкий пронзительный звук в правом ухе, писк, который я уже слышала раньше при взрывах и громких резких звуках. Этот писк прошёл только сегодня утром. На пару минут я оказалась в аквариуме – звуки казались глухими, как под водой, тяжело было сохранить равновесие. Я почувствовала, что что-то сильно жжёт мою спину – засунув руку под рюкзак я нащупала тлеющие куски гранаты, которые прожигали мою одежду. Кое-как на бегу мне удалось их выковырять, при том, что мы продолжали передвигаться в дикой давке и в абсолютном дыму. Гранаты продолжали разрываться над головами. К. отстал от нас, я чувствовала, как Д. С силой тянет меня за рюкзак, я тащила её за собой в проход – в арку, где, казалось, был чистый воздух, где можно было передохнуть.
Оказавшись в арке, мы поняли, что мы в западне – нас быстро оцепили с двух сторон ряды CRS. Под аркой нас было около 60 человек. Я пыталась нащупать оставшиеся куски гранаты и обнаружила, что моя футболка разорвана. На пальцах была кровь – но я не чувствовала боли. Почти моментально ко мне подбежал один из волонтёров-медиков, ребята сомкнулись вокруг нас с Д плотным кольцом, чтобы я могла незаметно для полиции снять капюшон и открыть лицо, поднять футболку для обработки раны. Я не понимала сколько именно у меня ожогов. У Д оказалось два крупных ожога на бёдрах и сильный ушиб локтя с гематомой. Несколько ребят из тех, кто оказался под аркой, получили открытые черепные травмы. К счастью, на 60 человек было целых 4 медика, которые смогли наложить минимальные повязки всем раненым. По совету Д я переоделась обратно в цветное. Остальные тоже сняли балаклавы под прикрытием товарищей. Чёрные ветровки, перчатки, очки, балаклавы – всё должно было быть ликвидировано.
Полиция держала нас в оцеплении, а значит, собиралась проводить обыски. Как мне объяснили товарищи, в таких ситуациях “сэндвича” (nasse) возможно несколько исходов – один из них – массовое задержание. Это самый привычный для россиян вариант. Но самый нежелательный для меня – из-за моих документов и риска не получить следующий вид на жительство. Я уже имела подобные проблемы с визой из-за предыдущих опытов (оккупации в 2010-2011 году). Второй вариант – нас будут выпускать по одному (называется “фильтраж”) с проверкой сумок и документов. Это тоже не лучший вариант. Третий возможный исход – коллективный отказ от предъявления документов – в этом случае нас могут либо винтить, либо отпустить. Однако в нашем случае полиция получила приказ выпустить нас.
Мы оставили нашу мышеловку в новом образе – черноблочники стали цветными, в том числе от синяков и ожогов. Мы с Д нашли К и стали подсчитывать потери. Я обнаружила, что мой рюкзак прожгло насквозь – поплавило лежащую внутри пластиковую бутылку с водой, прожгло мою толстовку и футболку. Если бы не было рюкзака, мои ожоги были бы намного сильнее. Д практически не могла передвигаться – пришлось разорвать джинсы на месте ожога. Мы поняли, что придётся идти в больницу – продолжать бегать от полиции в таком состоянии для Д было невозможно. Что касается меня, я не могла нести свой рюкзак – спина горела адски, футболка прилипала из-за крови. Пришлось двинуться в сторону ближайшей больницы Сант Антуан.
В приёмном покое мы встретили ещё полсотни товарищей – у кого-то были открытые черепно-мозговые травмы, у кого-то ожоги, с нами была шестнадцатилетняя девчонка с открытой раной от гранаты на щеке, ещё одному парню гранатой разорвало челюсть – он не мог закрыть рот. Как сказали врачи (Д услышала их разговор в коридоре), он рискует остаться с серьёзными проблемами на всю жизнь – челюсти очень тяжело срастаются.
Мы с К и Д просидели в больнице 5 часов в ожидании врача. Первого мая больница работала в полсмены. Все врачи оказались очень солидарны. Нам удалось получить медицинское освидетелствование травм и справки о применении к нам насилия. Сегодня, 2 мая, мы и ещё десятки жертв вчерашнего ментовского беспредела, собираемся на встречу “Ассамблеи раненых”, где будем подавать коллективный иск и организовывать дальнейшие акции.
Как говорят другие участники демонстрации, которым удалось избежать столкновений на улице Домениль, столкновения продолжались вплоть до 6 вечера.
16h30. Основная масса демонстрантов (профсоюзники) наконец-то догоняет головной кортеж. Полиция окружает журналистов и фотографов, оттесняя их.
17:00 Второе крупное столкновение – 500 метров до площади Нации. CRS начинают применять дубинки вслепую. Применяют флэшболы. Раненые падают на землю, крошатся фотоаппараты и камеры. В ответ в полицию летят молотовы.
18:00 – демонстрация наконец доходит до площади Нации сквозь густую дымку слезоточивого газа. Услышав, что в этот же самый момент студенты пытаются оккупировать факультет Жусьё (Jussieu), часть демонстрантов отправляется им на помощь.
Сегодня с утра я пыталась найти хотя бы одну публикацию в крупных СМИ о вчерашних событиях. Все издания пишут о 6 раненых полицейских, а также о порше, который заклеяли протестными стикерами. О разбитых витринах банков и магазинов. Но ни слова о разбитых головах, челюстях, о выбитых глазах, сломанных руках, об ожогах, открытых ранах сотен и сотен демонстрантов. Ни слова о пяти задержанных, которым грозят месяцы, а то и годы тюрьмы. Нас называют “профессиональные вандалы”, “агрессоры”, “хулиганы” – никто не любит анархистов. И даже в ответ на фотографию моей спины с кровоточащими ожогами пара “друзей”-либералов находит наглость написать “сама виновата” (ага, это как с изнасилованием, да? Типа юбка слишком короткая была? Сама виновата?)
Да, возможно, они правы. Да, мы сами виноваты – потому что не идём до конца. Потому что нас может быть больше. Мы можем быть дружнее, солидарнее, сильнее, сплочённее. В следующий раз я буду готовиться лучше, я знаю, чего ожидать от “демократического государства” и как готовиться к его тёплому приёму – обжигающему, сверкающему, громыхающему приёму.
