С началом войны спецслужбы намного активнее вербуют журналистов и активистов — как внутри страны, так и за рубежом. «Черта» поговорила с людьми, которых пытались завербовать после 24 февраля 2022 года, и узнала, как работает «импортозамещение» в этой сфере, как изменились методы вербовки и как эффективно им противостоять.
Журналистку одного из независимых медиа Аглаю (имя изменено) пыталисьзавербовать в 2022 году. Сначала у нее провели обыск, во время которого оперативники изъяли телефон и ноутбук девушки. Затем ее отвезли на допрос и запугали уголовным делом.
«Один из полицейских был особенно мил и все время делал вид, что на моей стороне, — вспоминает девушка. — Когда допрос закончился, он пригласил меня выпить кофе. Узнав, что я не пью напитки из одноразовых стаканчиков, потому что это неэкологично, он нашел у коллег кружку. После этого силовик пытался меня успокоить: говорил, что все будет хорошо, что я могу с ним советоваться по поводу каждого текста, советовал писать о проблемах в нашем городе, например о бездомных собаках».
После допроса, обыска и разговоров об уголовном преследовании журналистка решила уехать из России. Она вспоминает, что прямо в момент отъезда из дома ей позвонил тот самый оперативник и предложил погулять с собаками. Аглая отказалась, сославшись на работу, и уехала на машине сначала из города, а потом из страны.
С полицейским завязалась переписка. Она вспоминает, что силовик писал ей «милые сообщения, звонил, пытался объяснить, почему был обыск, успокоить, что уголовного дела не будет». Параллельно, пока девушка еще была в России, звонили его коллеги, которые настаивали срочно прийти в участок, иначе они объявят ее в федеральный розыск.
Аглая смогла беспрепятственно выехать из России. В какой-то момент она поверила, что полицейский искренен, и рассказала ему, в какой стране находится, что видит вокруг и как переживает. Силовик, в свою очередь, присылал фотографии родного города девушки, рассказывал о себе, спрашивал, не злится ли она на него за произошедшее, говорил, что переживает. А еще снова обещал, что уголовного дела не будет.
«Я тогда была одна в чужой стране после резкого незапланированного отъезда из дома и чувствовала себя очень напуганной и одинокой, — объясняет девушка причины общения с полицейским. — А тут был кто-то заботливый, кто обещал, что все будет хорошо, рассказывал какие-то истории. Я была слишком наивной, к тому же в первый раз столкнулась с этой системой, и мне хотелось верить, что все люди вокруг меня хорошие. Тем более он писал каждый день: и утром, и вечером, сложно было поверить, что это нужно ему только по работе».
В какой-то момент девушка скинула ему статью издания «Холод» о том, как белорусская активистка, которая находилась в эмиграции, влюбилась в сотрудника спецслужб. Тот пообещал ей решить все ее проблемы, после чего женщина вернулась в Беларусь. 30 марта 2023 года Гомельский областной суд осудил ее на четыре с половиной года лишения свободы в колонии общего режима.
Аглая предложила полицейскому написать в «Холод» об истории их виртуальной дружбы, чтобы доказать, что не все сотрудники «звери». Он долго сомневался: отмечал, что «ему нравится идея», но при этом также писал, что его за такое «могут с работы попереть». В итоге девушка сама отказалась от этого, «боясь подставить человека».
Между этими обсуждениями силовик рассказывал, что происходит с делом Аглаи: предварительное заседание долго не назначали, и мужчина объяснял, почему так происходит. Говорил, что полицейские неправильно сдали материалы дела и якобы должны были «что-то донести». Через несколько недель он прислал ей документ об отказе в возбуждении дела — вместо этого ожидалось административное разбирательство.
Девушка просила нового приятеля сходить к ее родителям и успокоить — те сильно переживали. Аглая вспоминает, что рассказывала им о переписке с полицейским и говорила, что он ей нравится. Мужчина согласился сходить, но на встрече сказал родным девушки, что женат. Аглая «всерьез расстроилась после этого», но тем не менее они продолжили переписку.
Спустя три месяца после обыска суд назначил девушке штраф, и она вернулась в Россию. Перед возвращением Аглая попросила полицейского узнать у коллег из ФСБ, не будет ли у нее проблем при пересечении границы. Тот передал их отрицательный ответ, добавив, чтобы она звонила ему в случае чего. Проблем не было: ее паспорт забрали и попросили подождать, затем позвонили кому-то и пропустили.
«Я вернулась домой, и у меня было счастливое время с родными, — вспоминает девушка. — Но одновременно мне и моей семье было страшно, мы опасались нового обыска и задержания. Я общалась с тем полицейским, мы гуляли с собаками. Романтических отношений не было. В какой-то момент я наконец осознала, что это какая-то лажа, и перестала отвечать на его звонки и сообщения».
«Теперь этот страх будет со мной до конца войны»
Спустя несколько дней, вспоминает Аглая, полицейский написал, что его коллега из ФСБ, который якобы помогал ей с пересечением границы, хочет с ней встретиться. И если она откажется, то у него будут проблемы на работе. «Мне хотелось полностью прекратить это общение, но было одновременно жалко этого полицейского. Поэтому я согласилась встретиться с эфэсбэшником», — рассказывает журналистка.
На встречу в кафе пришел «мужчина в костюме, со стеклянными глазами». «Он казался очень умным, мы с ним обсуждали японских режиссеров и японскую культуру, но при этом он говорил об „СВО“ типичными штампованными фразами из телевизора — это было странно, хоть и предсказуемо. В какой-то момент он начал утверждать, что мои статьи очень непрофессиональны, и в некоторых усматриваются признаки нарушения статьи о дискредитации и госизмене. После этого он предложил несколько вариантов, что можно делать дальше», — говорит Аглая.
Сотрудник ФСБ, по ее словам, предложил ей начать сотрудничество. В ином случае обещал «дать делу ход и создать проблемы» ее знакомому полицейскому. Также он сулил помощь с журналистскими статьями и проверку их на предмет законности. Обещал «подкидывать» какие-то темы, вспоминает девушка. Он дал время подумать над предложением и назначил новую встречу через неделю. Когда журналистка вышла из кафе, ей тут же начал писать и звонить приятель-полицейский. Он спрашивал, как все прошло и какое она приняла решение.
Аглая согласилась на вторую встречу — она прошла в том же кафе у ее дома. Она еще раз уточнила, какие варианты сотрудничества предстоят. Тот сказал, что надо будет встречаться два раза в месяц и отвечать на его вопросы: где находятся коллеги, как финансируется ее издание, какие темы обсуждают. Он снова напомнил, что если она откажется, то у «полицейского будут большие проблемы», а ей самой может грозить уголовное дело. Угроз в адрес ее семьи не было. Уже в тот момент девушка решила уехать из России — осуществить это спустя несколько дней ей помог проект «Вывожук».
Через неделю после отъезда сотрудник ФСБ в сообщении предложил ей встретиться в «том же кафе», а еще через некоторое время полицейский прислал гневное письмо о том, что она его подставила. «Когда я выехала из РФ, я первое время вообще не могла спать: боялась, что к родным придут с обыском или что-то им сделают. Подбросят наркотики, уволят с работы, посадят по надуманному делу. Ведь сейчас „они“ могут делать все, что угодно. Видимо, теперь этот страх будет со мной до конца войны, сейчас в России полное отсутствие закона», — говорит Аглая.
«У людей должно быть несколько „скелетов в шкафу“, чтобы они боялись»
В российском законодательстве не прописано понятие вербовки. Она называется конфиденциальным содействием органам, в том числе по контракту. Завербовать могут любого человека, независимо от его гражданства, положения и убеждений, главный критерий — быть старше 18 лет. Оперативники могут платить или вознаграждать тех, кто помогает им в розыске. В России вербовкой могут заниматься сотрудники МВД, ФСБ, ФСО, таможни, ФСИН, СВР, ГРУ Минобороны и Служба внешней разведки.
Адвокат правозащитного проекта «Первый отдел» Евгений Смирнов выделил два основных способа вербовки: метод пряника и метод кнута. При первом — обещают официальное оформление, карьерный рост, покровительство или любую другую помощь. Например, одному из подопечных Смирнова силовики предлагали оплатить курсы по фотографии «одного из самых известных фоторепортеров независимых медиа». Иногда договариваются платить деньги — в среднем предлагают пять тысяч рублей за выполнение задания: слить информацию, сходить на встречу или написать что-то в чат активистов.
Также люди часто сами готовы сотрудничать из-за личных побуждений. Например, сотрудник хочет «убрать» неугодного начальника или студент — преподавателя. Или шантаж может эффективно действовать на людей, которые очень держатся за свою работу.
Метод кнута используется, когда на человека есть компромат, а значит, его можно шантажировать. По словам Смирнова, силовики очень редко принуждают к сотрудничеству силой и пытками: «Способов вербовки много. По сути, это все игра с человеческими эмоциями, страхами, слабостями. Они подбирают набор инструментов воздействия на человека, исходя из его личности».
Вербовать россиян после начала войны — как внутри России, так и за рубежом — стали все чаще. Такое мнение в разговорах с «Чертой» высказал не только Смирнов, но и другие опрошенные эксперты: адвокат и основатель правозащитного проекта «Первый отдел» Иван Павлов, специализирующийся на освещении работы спецслужб журналист-расследователь Андрей Солдатов и медиаюрист Галина Арапова.
При этом вербовки происходили всегда и во всем мире. «Просто у российских чекистов больше возможностей, они в меньшей степени ограничены законом», — отметил Павлов.
Силовики пытаются контролировать, что происходит в разных слоях общества, в том числе оппозиционно настроенных, добавляет Смирнов. Поэтому к сотрудничеству, по опыту «Первого отдела», в последнее время принуждали учителей, политических активистов, представителей независимых медиа, сотрудников НКО и технических сотрудников консульств. Также людей вербуют в вузах.
«Главная цель силовиков — собирать информацию, кто чем занимается, какие планы вынашивает. Затем рапорты отдают руководству, а оно — в аналитический отдел. Если видно, что планируется преступление, то создается группа, которая за всем следит и купирует преступление, если ей это надо. Преступление может быть совершено и подконтрольно», — отметил Павлов.
По словам адвоката Смирнова, чаще всего силовики приходят к людям, которые зависят от органов: «Например, могут прийти с оперативно-розыскным мероприятием из-за переводов денег в Украину. Сначала забирают технику, все происходит жестко, говорят, что будут возбуждать уголовное дело. На следующую встречу приглашают и начинают „игры“: „Мы у тебя нашли компрометирующую информацию, у нас есть на тебя все, чтобы возбудить дело по государственной измене или любое другое, но у тебя есть выбор: отправиться в тюрьму или помогать нам в некоторых делах“».
Это подтверждает и медиаюрист Галина Арапова: «У людей, к которым приходят с предложением о сотрудничестве, должно быть несколько „скелетов в шкафу“, чтобы они боялись разоблачения». Адвокат Иван Павлов приводит пример: если человек работает в госорганах и его «куратор» заметил, что тот замешан в коррупционной схеме, то такого сотрудника можно тоже склонить к сотрудничеству и использовать как источник информации.
По мнению Солдатова, «скелеты» вовсе не обязательны. Он отмечает, что силовики могут запугать уехавших проблемами у родственников, поскольку люди редко эмигрируют сразу всей семьей. При этом журналист подчеркивает: иногда достаточно просто напомнить о том, что такая возможность существует, и некоторые уже начинают бояться.
С ним соглашается и Павлов: «Угрозы — их излюбленная тема: они должны чем-то угрожать. Они жонглируют кнутом и пряником. Кнут — уголовное преследование или компрометирующие данные, пряник — некоторое покровительство и решение всех вопросов. Используют качели, чтобы вывести человека из равновесия. Обычно берут человека в нужде, у которого сейчас есть какая-то живая проблема».
«Важно уметь сказать „нет“»
Невозможно описать, как чаще всего происходит первый контакт силовика и информанта, утверждает адвокат Иван Павлов. У сотрудников есть методички, в которых прописаны методы вербовки и установки контакта. Также часто к работе привлекают психологов, которые составляют портрет вербуемого.
«То, что на слуху, — это единичные варианты. Люди, которые соглашаются идти на сотрудничество, дают подписку о неразглашении государственной тайны. Если они рассказывают о сотрудничестве, их могут обвинить в уголовном преступлении со всеми вытекающими отсюда последствиями», — отметил адвокат.
Позже этим документом могут тоже начать шантажировать человека, если он захочет прекратить взаимодействие: например, «слить» информацию о сотрудничестве, чтобы загубить репутацию, или угрожать уголовным делом. «Человека должны напугать, посадить на крючок, чтобы он никому не проболтался», — говорит Павлов. Адвокат Смирнов добавляет, что соглашение о сотрудничестве начали «подсовывать» все чаще после 2021 года, когда прошли протесты в поддержку Алексея Навального.
По словам медиаюриста Араповой, чаще всего силовики приглашают человека «просто выпить кофе и поговорить», — как это было в случае с Аглаей. «Если настойчиво приглашают, человек имеет право идти с адвокатом. Как только он говорит, что придет с ним, то либо сотрудники спецслужб предлагают провести встречу без него, либо отказываются от идеи разговаривать с этим человеком. Просто потому, что никто не будет вербовать при адвокате».
Она рассказывает об еще одном способе отбить желание силовиков вербовать человека — демонстрировать неуравновешенность и неумение «держать язык за зубами». Также можно объявить о намерении обязательно написать в фейсбук о попытке вербовки.
«Люди, которые интересны для такого сотрудничества, должны быть уязвимы, их надо хорошо запугать, они должны бояться. Силовикам для эффективной работы нужны те, кто будет искать информацию, передавать ее и молчать», — уверена юрист.
Правозащитник Смирнов подчеркивает: надо обладать большим мужеством, чтобы отказаться от сотрудничества с силовиками. «Опера — такие же люди, как и мы, и они не любят, когда их водят за нос. Они обычные солдаты и докладывают наверх о том, что у них появился такой-то осведомитель, тратят на него время и силы. Если тянуть время на подумать и потом не выполнять задания или отказаться, то у них может появиться желание делать мелкие пакости. Они — профессионалы в этом деле и учились этому много лет. Поэтому я бы не советовал играть с ними на этом поле».
Он рекомендует сразу же отказываться от сотрудничества, если таково решение «объекта вербовки». В этом случае, по мнению Смирнова, силовикам будет проще, поскольку они не потратят на человека время.
Никаких формальных санкций за отказ от сотрудничества с силовиками не предусмотрено. Арапова советует: важно уметь сказать в таких ситуациях «нет» и не бояться запугиваний, вероятность, что после отказа от сотрудничества возбудят уголовное дело — небольшая, хотя она и остается. Она считает, что если силовики хотят возбудить дело, они и так это сделают. Медиаюрист не советует всем сразу же уезжать из страны, поскольку вербовками силовики занимались уже много лет еще до начала войны, скорее — смотреть по обстоятельствам.
Правозащитники также предлагают бесплатные консультации адвокатов: например, «Первый отдел».
«Если ты ничего не говориhttps://a2day.org/pomoshh-dlya-teh-kto-skryvaetsya-ot-vlastej/шь, тебе пиздец»»
Александр Тепляков в 2019 году начал заниматься политическими стикерами — первую партию напечатали к акции 27 июля против недопуска независимых кандидатов на выборы в Мосгордуму. На стикерах Александр рассказывал о разных кандидатах и призывал к протестам. Делал он стикеры и против поправок в Конституцию в 2020 году, и к митингам Алексея Навального в 2021 году.
После Александр начал распространять стикеры к выборам в Госдуму в сентябре 2021 года. На них он агитировал против «Единой России» и за «Умное голосование». На печать собирали деньги подписчики его канала, а распространять агитматериалы помогали волонтеры.
«25 августа мы с волонтерами решили собраться на Чистых Прудах, однако те, кто заранее поехал за стикерами, сообщили, что там находится несколько автозаков и наряд полиции, — вспоминает Александр. — Поэтому я перенес в последний момент встречу на Трубную площадь, где тоже устраивал сборы. Я пошел на нашу традиционную точку у скамейки, где ко мне подсел мужчина. Он не представился, назвал мое имя, сказал, что все обо мне знает и что разочарован сменой моей точки встречи. А также отметил, что если я не хочу, чтобы меня забрали, надо отдать все стикеры».
Александр послушался и тогда мужчина пообещал позвонить, чтобы назначить следующую встречу. Незнакомец позвонил на следующий день и попросил встретиться на том же месте, «чтобы обсудить дела». Александр рассказал товарищам об этой истории, на что один отметил, что его тоже пытались склонить к сотрудничеству. Он посоветовал пойти на встречу и узнать, что силовику требуется, и договорился незаметно сопроводить друга.
Они с силовиком отправились в ближайшую «Шоколадницу». «Он [силовик] начал расспрашивать о моей жизни, чем я занимаюсь, где учусь. Во время разговора я включил запись. Он меня спрашивал о выборах, „Умном голосовании“, как я отношусь к кандидатам, к оппозиции. Когда я пытался уводить тему, он меня возвращал к этому, говорил об угрозе нацбезопасности, о проблемах в стране и как их нужно решать», — рассказывает Александр.
В конце встречи сотрудник дал Александру бумагу под названием «Подписка о сотрудничестве», где было четко указано, что он обязуется ни при каких обстоятельствах не рассказывать о факте сотрудничества с органами внутренних дел. Активист отказался подписывать это, мотивируя тем, что ему это не нужно. На это силовик пытался его «уговорить», но когда понял, что не получится, — попросил Александра написать на себя характеристику — дал стопку бумаг со множеством пунктов, в которых надо было указать, кто он и чем занимается. После этого попрощался. Позднее активист опознал в силовике сотрудника ФСБ Алексея Улыбку, который часто контактирует с разными участниками протеста.
После этого Александр с добровольцами прекратили печатать стикеры: понимали, в чате кто-то «сливает» информацию силовикам. Но выяснить, кто это был, они не смогли. Эфэсбэшник еще несколько раз пытался выйти на связь с Александром, но тот отказывался встретиться.
После начала войны Александр Тепляков собрал около 100 тысяч рублей на антивоенные стикеры и напечатал 16 тысяч штук. С ними его поймали 1 марта 2022 года — вытащили прямо из такси после того, как он их забрал их из типографии. После этого увезли в отдел, где Тепляков снова встретил Алексея Улыбку.
Силовик на этот раз угрожал поменять категорию «В» — ограниченно-годен — в военном билете Александра и отправить на войну. Теплякову оформляли статью 19.3 КоАП РФ о неповиновении сотруднику полиции. Периодически отшучивались, что за это и расстрелять могут.
Потом Теплякова отвели к другому силовику в маске, который начал грубо с ним разговаривать. Активист вспоминает, что тот сказал: «У тебя есть пять минут. Если ты ничего не говоришь, тебе пиздец». Спустя пять минут к активисту вышел известный сотрудник Центра «Э» Алексей Окопный, который, как и Улыбка, часто участвовал в преследованиях людей и наблюдениях на оппозиционных мероприятиях.
Окопный вместе с другим силовиком завел Теплякова в один из кабинетов, посадили на стул и начали «со всей дури»избивать: «Били по голове, ногами. Окопный сказал, что у них нет на это времени, и меня посадили за стол. После этого он достал пистолет, показал патроны, убрал предохранитель и приставил его к ноге. Сказал, что он ебнутый и будет убивать, поскольку у него есть на это право в военное время. Приказал отвечать, иначе будет пиздец».
По словам Теплякова, силовик хотел от него, чтобы он описал ситуацию со стикерами: кто, зачем и как их производит. Александр начал говорить «в общих чертах»: мол, просто был курьером и не знает полной информации. «Я два часа пытался как-то заплести историю, чтобы она не была несуразной. Иногда не получалось, и меня беспрестанно били. Угрожали отвезти на Лубянку и трупом вернуть родителям».
После пыток Александру сказали самому написать бумагу о сотрудничестве — он это сделал, после чего силовики попросили никому об этом не говорить, пригрозив рассказать всем о документе: «Они так делали, чтобы я испугался и замолчал, иначе как будто бы „меня мои же загрызли бы“, как он сам говорил».
После Окопного пришли двое следователей. Активист вспоминает — те якобы были в шоке от того, что с ним сделали, и говорили, что против таких методов. Только в полночь к нему впустили адвоката от правозащитного проекта «ОВД-инфо». Адвокат подтвердила, что видела Теплякова в тот день. По ее словам, он выглядел потерянным и испуганным, но на нем не было видимых следов избиения. На следующий день суд назначил Теплякову 10 суток ареста и отправил в спецприемник.
8 марта Александра вывели из спецприемника и завели в служебное помещение, где он снова встретился с Улыбкой. Тот спрашивал о работе Теплякова, его взглядах, Александр отговаривался, что ничего не знает и не понимает. Улыбка снова заставил его подписать бумагу о сотрудничестве. 11 марта Александр вышел из спецприемника и спустя несколько дней уехал из России. «На этом все закончилось, и с тех пор со мной никто не пытался связаться. У меня, конечно, до сих пор есть страх, что они могут что-то сделать родителям».
«Агентов надо как-то импортозамещать»
После начала войны силовики стали жестче и грубее, говорит расследователь Солдатов. Он считает, что это связано с тем, что Россия находится в состоянии войны, и сотрудникам органов можно делать гораздо больше, чем в мирное время. «Силовики ведут себя более жестко, поскольку им кажется, что это абсолютно оправдано», — считает Солдатов.
Кроме того, они стали чаще использовать тактику запугивания. Это, по словам Солдатова, связано с тем, что люди стали теперь бояться всего. «Сейчас практически любого человека практически за любое высказывание можно привлечь к уголовной ответственности. Если он занимает активную позицию, то он может подумать, что где-то на него может быть компромат, и согласится сотрудничать». Например, человек может бояться, что у него в телефоне найдут высказывания в поддержку Украины или он мог неосторожно что-то сказать во время телефонного звонка.
Еще одно изменение, которое отмечают правозащитники, — стали вербовать больше бизнесменов. Смирнов связывает это с изменением логистических цепочек после введения санкций. У оставшихся в стране предпринимателей силовики узнают, какие сейчас есть контракты, банковские счета, схемы вывода денег за рубеж.
«Например, знакомый мне человек после начала войны переориентировался на поставку техники в Россию. В момент растаможки товара в России к нему подошли сотрудники ФСБ, они стали намекать, что в нынешних условиях очень сложно работать и легко допустить нарушение закона, а это будет дорого стоить. Но якобы они могут ему помочь избежать сложностей и очередей на таможне, если будет выполнять их просьбы и возить для них некоторые вещи, которые они попросят», — вспоминает правозащитник.
Как рассказал Андрей Солдатов, после начала войны в Европе уменьшилось число российских силовиков. Это связано с высылкой дипломатов, сложным получением виз, закрытием российских компаний. При этом потери надо как-то восполнять. А значит силовики все больше проникают в оппозиционные круги.
«Один из вариантов — проникновение в среду миграции, и вербовка людей, которые собираются уезжать или уже уехали, среди активистов или айтишников. Для этого проникают в оппозиционные круги или просто переправляют российских разведчиков за рубеж под видом эмиграции. Дальше те могут заниматься саботажем или традиционным шпионажем», — отмечает журналист.
Это, по словам Солдатова, «вынужденная мера», поскольку традиционные методы работы под дипломатическим прикрытием перестали работать. Тем не менее их надо как-то «импортозамещать» — и быстрее всего сделать это через эмигрантов.
Это подтверждает в интервью проекту «Гулагу.нет» 39-летний бывший сотрудник контрразведывательного подразделения управления ФСБ по Дагестану, старший лейтенант Эмран Наврузбеков, который покинул Россию в 2017 году. В 2023 году его депортировали обратно в РФ, но он смог снова сбежать.
Солдатов в связи с этим напоминает опыт белорусских коллег, где часто встречались «агенты» внутри политической миграции: «Это приводит к паранойе, спорам, подозрительности. Это эффективная тактика, поскольку она сеет недоверие, разрушает возможности нормально работать».
