Михаил Шрайбман
Те, кто интересуется испанским анархизмом, обычно что-то слышали или читали об Испанской революции 1936-1939 гг и CNT (Национальной Конфедерации Труда). Однако, не менее любопытными представляются другие – гораздо более ранние периоды истории этого движения. А именно -70-80е гг 19-го столетия.
В это время в Испании действовало социал-революционное движение сторонников Бакунина, одно время примыкавшее к Первому Интернационалу. Что интересно в этом гигантском движении, насчитывавшем на пике своего влияния 300 тыс человек, так это его отличия не только от того, что в современном мире называют анархизмом, но и от анархизма времен испанской революции.
Анархисты-коллективисты той эпохи не знали жесткого разделения на стороников профессиональных ассоциаций работников (“рабочих обществ”) и коммунитаристов – сторонников территориальных коммун (общин). Скорее, в их представлениях эти вещи органично сочетались.
Рабочие общества вели борьбу за создание конфедераций самоуправляющихся (т.е. управляемых на основе прямой демократии) территориальных общин. Анархисты в своем манифесте 1882 г писали: “Мы требуем ликвидации всех классов и смешения их в единый класс честных образованных производителей…. Мы требуем, чтобы труд стал основой общества и мир превратился в единую большую федерацию свободных коммунальных рабочих коллективов, с тем, чтобы они могли создавать полностью самостоятельные местные федерации, объединенные в региональные федерации и затем в единую мировую федерацию…”.
Средства производства и земля становятся собственностью всего общества, но используются отдельными трудовыми коллективами. Экономика должна быть построена для удовлетворения человеческих потребностей. Авторитарные органы власти должны исчезнуть, их должны заменить органы, избираемые свободными коммунами. Анархисты выступали против национального патриотизма, за федеративных союз общин всех народов.
Не было и заметного разделения на стороников забастовочной борьбы и восстания. Бакунисты считали забастовки за улучшение условий труда формой “революционной гимнастики”, но при первой возможности пытались превратить их в настоящие восстания с целью установления нового общественного строя или, по крайней мере, в целях исполнения требований трудовых коллективов. Эти черты испанский анархизм сохранил и в первой трети 20го столетия, но в то время уже появились жестое разделение на сторонников исключительно мирных акций и участниками народных восстаний,а так же разделение между коммунитаристами и синдикалистами.
Хоакин Маурин приводит любопытные сведениях о событиях этой эпохи и развитии испанского анархизма 1870х гг. Эти сведения тем более интересны, что Маурин – большевик, враг анархизма, и не скрывает этого. Не смотря на все обвинения, он показывает массовый, упорный и воинственный характер раннего испанского анархизма 19 столетия.
***
“Согласно докладу, сделанному испанским представителем на Женевском конгрессе в сентябре 1873 года, испанская секция насчитывала в то время 270 областных федераций, имевших 567 секций по производствам, 117 смешанных секций разных отраслей и 11 федеративных производственных объединений — в общей сложности 674 секции с 300 000 членов, что в то время равнялось десятой части всех испанских рабочих…
В тех городах, где анархистская пропаганда пустила глубокие корни, начались волнения. В Малаге, Алкое, Валенсии, Картагене, Мурсии и Кадисе они превратились в настоящие восстания. В Андалузии и провинциях Касерес и Бадахос крестьяне приступили к разделу земли. В Севилье комитет общественной безопасности ограничил рабочий день восемью часами и объявил, что отношения между рабочими и хозяевами будут регулироваться на основе принципа «абсолютной свободы». Для начала квартирная плата была понижена наполовину, церковные имущества конфискованы, все пенсии отменены, фабрики и мастерские были закрыты. Местные восстания, происходившие, главным образом, на юге Испании, где больше всего утвердился анархизм, принимали те же формы, что и в Севилье…
После падения республики последовало правительственное распоряжение о роспуске испанской секции I Интернационала, анархисты же, хотя и сохранили свои организации, но также вынуждены были перейти на нелегальное положение, вследствие чего деятельность их значительно сократилась: влияние их распространялось лишь на Андалузию и Каталонию.
Андалузия — южная часть Испании, страна, сохранившая все особенности феодализма, с крупными поместьями, в которых крестьяне подвергались жестокой эксплуатации и жили в полнейшей нищете; раб помещика — крестьянин неизбежно должен был питать чувство возмущения против угнетавшего его порядка. Андалузский крестьянин по своему темпераменту — мечтатель, романтик. Анархистская же пропаганда, обещавшая ему при помощи революции немедленное облегчение его участи, встретила в нем живой отклик. Вот почему анархизм так быстро распространился по всем деревням Андалузии.
Со времени роспуска I Интернационала и до начала XX века жизнь андалузских крестьян полна была хаотических неорганизованных действий и анархических выступлений (Идея хаотизма анархистов- навязчивая мания большевика; ниже мы увидим, что автор сам противоречит себе и показывает, что у анархистов была серьезная организация, координировавшая свою деятельность в масштабах страны, хотя инициатива в этой работе принадлежала не начальству, а местным федерациям. – прим).
Строжайшая конспирация, анархистский индивидуализм и пропаганда «прямого действия» привели к тому, что широкие волнения, настоящие крестьянские восстания сопровождались истреблениями урожая, поджогами и убийствами мэров и помещиков.
Зверские репрессии правительства не в силах были остановить роста анархизма в Андалузии. Провал конспиративной организации «Черная рука» (La mano negra), аналогичной сицилийской мафии[3], которой было предъявлено обвинение в бандитизме, закончился присуждением значительного числа активных работников к смертной казни и каторге.
Дух «мессианизма» (избавление извне), которым под влиянием анархизма воодушевлялся крестьянин Андалузии, очень верно охарактеризован историком Маррандом в его описании забастовки в городе Моран, имевшей место в 1892 году. Рабочие приготовились к ликвидации существующего строя. Анархия должна была осуществиться по мановению жезла. К определенному часу должна была свершиться революция, и земля должна быть разделена. Каждому из забастовавших поручалось избавиться от того или другого предпринимателя. Уверенность в победе была настолько сильна, что заключение браков было отложено до окончания раздела земли. Заранее уже были приготовлены списки с распределением земель, мебели, драгоценностей, платья… Слепая вера заставляла их ждать дня последнего искупления, великого дня. Но достаточно было появиться нескольким жандармам; чтобы иллюзии 30 000 рабочих были разрушены (Автор текста не объясняет, как именно 3 жандарма разогнали 30 тыс рабочих, которых десятилетиями не могли сломить полицейские репрессии. Мы не располагаем документами, которые могли бы подтвердить или опровергнуть его версию событий – прим.).
Экономическое положение трудящихся в то время было ужасно. В феврале 1892 года рабочие Хереса, возмущенные эксплуатацией — за 16 часов ежедневного труда им платили 50 сантимов (заработная плата батрака равнялась 25 сантимам в день), подняли восстание.
Следующий факт может дать представление о том, как велика была нищета. Одна крестьянская организация, узнав о прибытии в город анархистского пропагандиста, обратилась к нему с просьбой сделать доклад в деревне, находившейся в 30 километрах от города. Пропагандист согласился и сказал, что отправится туда ближайшим поездом. «Как! Вы едете по железной дороге? — ответили крестьяне. — В таком случае мы отказываемся от вашего доклада — вы не анархист, а буржуй!!!». Настольной книгой, своего рода библией, анархистов Андалузии была «Хлеб и воля» Кропоткина.
Андалузские анархисты организовывались в маленькие группы, мало связанные между собою. Никакого организующего начала, объединяющего руководства у анархистов не было. Все движение носило характер стихийного проявления недовольства на почве нищеты и притеснений со стороны правительства и помещиков.
Цитаделью испанского анархизма была Барселона. Мы уже видели, что после Кордовского конгресса, присоединившегося к Альянсу, анархисты из-за правительственных репрессий вынуждены были перейти на нелегальное положение. В 1874 году в Мадриде нелегально состоялся IV конгресс Испанской областной федерации. Все решения этого конгресса были проникнуты духом подлинного федерализма. Испанская областная федерация не признает никакой власти. Всякий член ее свободен в своей секции, равно как и всякая секция автономна в местной федерации, а последняя в свою очередь в такой же мере автономна в областной федерации. Существуют только соглашения, принятые с общего одобрения, и всякий член организации, вся секция или федерация обязуются выполнять их под угрозой исключения из организации (Оказывается, что организационная дисциплина, и при том весьма суровая, у анархистов была – прим.).
Анархисты были тогда проникнуты воинственным революционным духом. В противовес умеренному социализму, процветавшему в Мадриде, анархисты, укрепившиеся в главном пролетарском центре Испании — в Барселоне — представляли собою элемент, более активный, более воинственный.
На конгрессе 1874 года при обсуждении вопроса о всеобщей стачке анархисты признали всеобщую стачку, но только как «мирное» средство борьбы, которое, однако, не должно заменять настоящую революцию. Первые проявления впоследствии столь резко отрицательного отношения анархистов к экономическим забастовкам обнаружились еще на первом конгрессе, который признал необходимым сокращение частичных забастовок, имеющих смысл только, как агитационное средство…
Как мы уже указывали выше, областная федерация была вынуждена работать нелегально. Революционному анархизму, по самой своей сущности, такая форма борьбы как нельзя лучше подходила. Реакционная политика правительства, а также федералистские тенденции анархистов заставили их отменить национальные конгрессы, заменяя их частичными районными съездами, которыми руководили представители Федерального Совета. Таким образом, руководство оставалось целиком в руках анархистов: они вырабатывали порядок дня, они же руководили и прениями на этих съездах. Рабочий делегат, участник этих районных съездов, был одновременно и делегатом Социалистического Альянса, который на предварительных совещаниях анархистов предрешал работу этих съездов.
Все решения съездов проникнуты были духом бланкизма. В виде примера приводим постановления, принятые на конференциях 1878 года:
«Каталонская конференция подтверждает резолюции, принятые на конференциях 1876 и 1877 годов по вопросу о тактике, которая преследует цель как можно больше использовать всякое (даже самое незначительное) повстанческое движение. Совещание призывает Федеральный Совет и революционный комитет развить максимальную деятельность в этом направлении».
«Конференции Валенсии, Мурсии и восточной части Андалузии также эту тактику одобряют».
«Конференция Новой Кастилии заявляет, что в настоящий момент материальные средства и соответствующие политические условия отсутствуют для проведения такой тактики и что она приложит все усилия к достижению более благоприятной ситуации»…
«Западно-андалузская конференция единогласно высказывается за пропаганду путем прямого действия, за применение террора и за организацию для этой цели содружеств».
Кроме того, всеми совещаниями была принята следующая резолюция:
«Конференция приветствует всех, кто имел достаточно мужества и силы воли организовать покушения на жизнь угнетателей и эксплуататоров человечества и, в особенности же, на врагов анархо-коллективизма».
Три основных момента характеризуют начальный период развития анархизма в Испании: террористические акты, помощь политическим заключенным и организация анархистских школ. Эти три момента продолжают и до настоящего времени быть основными в анархистском движении. Можно сказать, что анархизм в Испании не выходил из этих рамок.
Анархисты захватили в свои руки рабочее движение, стараясь всячески использовать его для своих террористических целей. Ни в одном отчете их конгрессов мы не находим ни малейшего интереса к экономическим проблемам; когда они говорят о забастовках, то исключительно лишь для того, чтобы вынести осуждение такому методу борьбы.
В 1881 году, когда правительственные репрессии несколько ослабли, анархисты созвали в Барселоне национальный конгресс, на который «авторитаристы» (марксисты – прим.) не были допущены. На конгрессе было представлено 200 секций в лице 140 делегатов. Все представители, за исключением восьми «авторитаристов», заявили себя анархистами-коллективистами.
На этом конгрессе организация присвоила себе новое название: Федерация Трудящихся Испании”.
***
Как видим, испанские анархисты 1870х- начала 1880х гг организуют региональные конференции и всеиспанские съезды, согласовывают свои действия и вводят суровую дисциплину в своих организациях – ее нарушителей исключают. Они активно занимаются экономическими стачками, хотя рассматривают их лишь как средство подготовки ко всеобщей стачке и восстаниям. Об этом стоит сказать потому, что большевик Маурин в указанном тексте противоречит сам себе, обвиняя анархистов то в дезорганизации, то в наличии жесткой организации, то говоря об их отрицании забастовок за зарплату, то подчеркивая, что они ими занимались. Но интересно не это.
С самого начала своей деятельности в Испании, анархисты занимались не только забастовками, но и организацией восстаний и нападений на хозяев фабрик или поместий, т.е. на тех, кого они считали начальниками и эксплуататорами. Они не были политическими вегетарианцами, но не были и “террористами” в том смысле, который сегодня вкладывают в это слово – на мирных обывателей, на простых граждан, они не покушались.
С другой стороны, испанские бакунисты с самого начала стремились охватить своей деятельностью все области человеческой жизни. Они защищали рабочего Барселоны и крестьянина Андалуссии (два крупнейших центра испанского анархизма) от низких зарплат и произвола хозяев, добивались понижения квартирной платы, обучали работников грамоте, создавали школы (значительная часть населения Испании была неграмотной), распространяли идеи нового социального учения, организовывали экономическую взаимопомощь для нуждающихся членов “рабочих обществ”. Это была плотная сеть социальной поддержки, без которой выживание людей в суровых условиях второй половины 19-столетия было бы затруднено.
