Как ты себя чувствуешь? Предоставляют ли лечение от аритмии?
У меня все в порядке, не болею.
Некоторое время назад я пропил курс витаминов и лекарств от аритмии. Но сейчас аритмия меня не беспокоит, на моем самочувствии не отмечается, так что и в лечении пока не нуждаюсь.
Как выглядит твой день, что ты можешь делать? Российская Общественная наблюдательная комиссия писала, что ты живешь чуть ли не в санатории — как можешь прокомментировать их отчет?
Когда адвокат показал мне текст отчета об их визите, я чуть не оглох от такой наглости. До обеда успеваю почитать, после — гуляю, хожу в спортивный зал. У меня все в порядке, но не настолько, как хотелось бы показать этим правозащитникам с пониженной социальной ответственностью. Их, наверное, можно отнести к той же категории правозащитников, которые голодную забастовку сравнивают с лечебным голоданием.
Конечно, я не могу отрицать факт нарушения ПВР [правил внутреннего распорядка], за которое меня закрыли в ШИЗО. Но это не значит, что я считаю их наказание справедливым. И вообще, мне неизвестно, по какому принципу выбирается наказание — выговор, 3, 7, 10 или 15 суток. Сами же «правозащитники» написали, что за то же нарушение, за которое меня закрыли на Новый год, в следующий раз администрация ограничилась устным выговором. И этот беспредел они, наверное, считают чем-то нормальным и справедливым.
Фонд книг нашей библиотеки действительно очень большой, но большая часть фонда устарела, большинство книг изданы еще в советское время. Конечно, есть и довольно современные книги (я, например, нашел книгу «Вся кремлевская рать» Михаила Зыгаря, 2016), но таких новых книг не очень много. Поэтому мне крайне непонятно, почему администрация мешает мне получить новую литературу, а эти «правозащитники» им потакают.
А то, кто мне делает посылки и передачи, и по сколько раз, их вообще не должно волновать.
Что ты читаешь?
Прошлой весной прочел несколько занятных книг. Особенно хотел бы отметить две книги, которые понравились больше всего: 1) «Роботы наступают: Развитие технологий и будущее без работы» Мартина Форда и 2) «Третья промышленная революция. Как горизонтальные взаимодействия меняют энергетику, экономику и мир» Джереми Рифкин. Обе книги описывают влияние современных технологий на экономику и картину мира в целом: обе не исключают кризиса (или даже полного коллапса) современной капиталистической системы в недалеком будущем. Первая — в результате революционного, подрывного воздействия роботов и искусственного интеллекта на рынок труда и экономику в целом (работы не в состоянии покупать изготавливаемые ими товары; кроме того, оставшиеся без работы пролетарии умственного и физического труда могут решительно заявить о своем праве на часть богатств). Вторая — в том случае, если человечество не прекратит использовать ископаемые виды топлива. Автор приводит неутешительные и, возможно, даже пугающие данные: пик производства нефти — 7 млн баррелей в день — был пройден в 2006 году, а пик производства нефти на душу населения — гораздо раньше, в 1979 году.
Автор первой книги, дабы смягчить негативное влияние роботов на экономику, в результате которого подавляющее количество населения может потерять покупательную способность, предлагает введение безусловного базового дохода для всех тех, у кого нет заработка от предпринимательской деятельности. По сути — это пусть непоследовательная, но уступка социализму, частичное признание права на достаток, о котором писал Петр Кропоткин. Автор второй книги, чтобы предотвратить коллапс, предлагает новую промышленную революцию, которая уже стала возможной благодаря сочетанию новых коммуникационных систем (Интернет) с новыми энергетическими сетями (возобновляемыми источниками энергии), которые могут стать основой для более горизонтальной, а не иерархической, структуры экономики и общества в целом.
Обе книги очень интересны. Будущее бросает вызовы, но эти книги в очередной раз доказывают, что мир не стоит на месте, а постоянно развивается: грани невозможного с каждым днем все отдаляются.
И как бы меньшинству, обладающему властью, капиталом и привилегиями, а также их верным приспешникам, которым достаются крохи с барского стола, не хотелось бы удерживать нас в средневековом рабстве — прикованными цепями к рабочему месту, к пенсии (если повезет дожить), к догмам, предрассудкам и предубеждениям, в страхе и повиновении к властям и законам, от колыбели до могилы, — будущее все равно за свободной формой организации всех сфер жизни общества.
Недавно прочитал случайно обнаруженную в библиотеке книгу «Вся кремлевская рать», написанную Михаилом Зыгарем. Она расставляет по полкам все события, дает представление о том, каким образом принимаются решения, и показывает, кто есть кто в российской политике нашей эры.
Также прочитал книгу «На нарах с дядей Сэмом», написанную Львом Трахтенбергом, русским эмигрантом. Он на своем опыте исследует американскую тюремную и судебную системы. Причем весьма остроумно, с жаргонизмами, шутками, цитатами из книг и т.п.
Последняя книга, которую я прочитал — «Над кукушкиным гнездом» Кена Кизи. Опять о карательной системе, но теперь — о психиатрии. Лечит ли психиатрическая система? Или она только наказывает и изолирует «ненормальных» от «здорового» общества?
Как к тебе относятся другие заключенные? Какой фактор имеет для них большее значение — то, откуда ты, или твои взгляды?
С другими заключенными, в большинстве случаев, у меня нет конфликтов.
Бывают иногда споры относительно «Крымнаша» с особо твердолобыми. Когда такое происходит и у собеседника не остается аргументов, любят говорить, что нас — украинскую молодежь — учили истории по другим учебникам, «промывали мозги».Но это, пожалуй, исключение. Ведь здесь у нас многонациональный коллектив (некоторое время в нашей секции из восьми человек находились представители шести национальностей: русские, башкир, татарин, азербайджанец, украинец (я) и китаец) и здесь не принято делить людей на расы, нации.
Как ты изменился за эти пять лет?
Мне кажется, что за эти пять лет я почти не изменился: будто законсервировался в жестянке.
Мне о себе трудно судить. Наверное, со стороны виднее.
Пять лет прошло с начала аннексии Крыма. Как ты сейчас вспоминаешь те события? Изменилось ли твое отношение к ним?
Во время Майдана мы встречались в пабе: обсуждали события и то, каким образом можем проявить солидарность, иногда смотрели прямые включения. К сожалению, в Крыму почти ничего нельзя было сделать. С началом аннексии мы продолжили собираться, уже на улице, но на встречах уже были другие люди. На них обсуждались события в Крыму.
Я присутствовал далеко не на всех встречах: мне было не очень интересно — там предлагали разрисовывать стены в сине-желтые цвета, вывешивать флаги; кто-то предлагал создать проукраинскую политическую партию по российскому законодательству. Все, что мы могли сделать — участвовать в антивоенных мероприятиях, где мы были готовы к защите других протестующих от титушок. Но когда на митинги начало приходить титушок гораздо больше, чем митингующих, легальные средства борьбы себя исчерпали.
Нет, за эти пять лет мое отношение к тем событиям не изменилось. Я знал, что такое современная Россия. Потому что нам приходилось проводить акции памяти наших товарищей из антифашистского движения, убитых за свои убеждения нацистскими шлюхами; участвовать в акциях солидарности с заключенными в РФ товарищами.
То, что происходит в Крыму последние пять лет, не идет ни в какое сравнение с любым другим регионом России — хуже, пожалуй, только в Чечне.Помню, сразу после так называемого «референдума» пара товарищей из Крыма предложила мне поехать с ними во Львов на постоянное место жительства, но я отказался от предложения, потому что в Крыму осталась семья, девушка, в которую я был тогда влюблен, друзья и подруги, которых я очень сильно любил. Сейчас, наверное, я бы воспользовался приглашением, ведь на свободе от меня было бы больше пользы — и для семьи, и для движения.
Какие события в Украине для тебя имеют значения, что пытаешься отслеживать и почему?
Меня интересует все, что происходит в Украине, но, к сожалению, получается отслеживать только через «Новую газету», и она в последнее время не поступает, говорят — кончился срок подписки.
Больше всего меня беспокоит рост ультраправых, которые из-за некоего недоразумения называют себя «бандеровцами».Проблему ультраправого насилия невозможно решить с помощью правоохранительных органов. Как показывает исторический опыт многих стран, очень часто легавые и ультраправые стоят по одну сторону баррикад. И это неудивительно — ведь и те, и другие отстаивают интересы правящего класса. Общество должно научиться самостоятельно защищать себя — так, как на Майдане.
Украина сейчас готовится к выборам — президентским и парламентским. Какие изменения в Украине хотел бы ты увидеть?
Прежде всего, мне хотелось бы увидеть рост уровня жизни рядовых граждан и безопасные улицы — без ультраправого террора. Но, как писал Марк Твен: «Если бы от выборов что-нибудь зависело, нам бы не позволили в них участвовать». Выборы сковывают народную инициативу, перекладывают ответственность на власть.
Мы сможем добиться всего не на выборах, а путем ежедневной борьбы за свои интересы, за свои права.
Что бы ты хотел сказать другим политзаключенным и остальных украинцам?
Хотел бы передать украинским и российским политзаключенным, что вопрос с нашим освобождением может затянуться на годы, возможно, даже до того времени, когда Путлера свергнут. Возможно, некоторым из нас придется отсидеть весь свой срок.
Но все, что произошло и происходит — не зря. С той стороны тюремного забора борьба продолжается, именно в это время строится новый мир — мир, где не будет ни господина, ни холопа, ни каких-либо заключенных. Нам надо быть готовыми к тому, чтобы пополнить ряды этих строителей свободного мира.
Надо время в тюрьмах использовать с максимальной пользой. Да и вообще — пытаться жить более полной и яркой жизнью — хотя бы назло врагам. А украинцам — привет от Тараса Григорьевича: «Боритесь — поборете!»