Подлинная музыка народа всегда отражает его желания, мечты и сражения. Когда народ бунтует, бунтует и его музыка. Когда восстание подавлено, музыка утрачивает свое революционное содержание. Она продается и покупается, коммерциализируется, становится товаром.
Классический пример этому – танго. На память сразу же приходят бурные двадцатые годы, Берлин и Париж. Но аргентинское танго – отнюдь не танец оргий, баров под красными фонарями, вперемежку с шампанским и черной икрой. Оно неразрывно связано с культурой аргентинских бедняков. Эротичное, фривольное и, в то же время, бунтарское, протестующее, сопротивляющееся, оно стало частью того, что сегодня называют культурой сопротивления.
Аргентинское танго возникло в последней трети прошлого столетия в рабочих предместьях Буэнос-Айреса и Монтевидео. С самого начала оно было музыкой рабочего класса. Все его первые исполнители были рабочими. Профессионалов-музыкантов тогда не было.
В так называемом “благородном обществе” Аргентины танго было чрезвычайно непопулярно. Его презирали за колкую, эротичную манеру танца, за использование “лунфардо”, языка плебеев Буэнос-Айреса, а в первую очередь, – за социально-критические тексты. Еще в начале двадцатых годов, когда танец достиг Европы и завоевал бары, аргентинский посол в Париже раздраженно отозвался о нем, как об “антиаргентинском” и подрывном.
Название аргентинское танго не должно вводить в заблуждение. Подобно рабочему классу Рио де ла Платы, танго родилось из культурного котла. Индустриализация и возникновение пролетариата в Аргентине были теснейшим образом связаны с иммиграцией. В 1880-е годы в страну приехала 751 тысяча европейцев, в 1887 г. 67% населения Буэнос-Айреса составляли так называемые “иностранцы”, в большинстве своем итальянцы и испанцы. Аргентинское хозяйство требовало все больше рабочих рук, и государство поощряло иммиграцию. В промышленности, которая почти исключительно сосредоточилась в столице и вокруг нее, на рубеже веков работало 75% иностранцев. Ежегодно 32 тысячи иммигрантов прибывали в порт Буэнос-Айреса, неся с собой не только свою рабочую силу, мечты и надежды, но и свою культуру, язык, привычки, танцы, музыку. Танго вобрало в себя эти разнородные элементы, в нем соединились музыкальные формы местных креолов, черных африканцев и приезжих из различных регионов Европы. Своими ритмами и хореографией оно было обязано афроамериканской культуре. Элементы вальса, контрданса, кадрили и польской мазурки придали ему центральноевропейские, а влияние андалусийского танго – южноевропейские, испанские нотки. А бандонеон, инструмент танго, был изобретением немецких переселенцев.
Иммиграция, разрыв с родными местами, обманутые надежды, столкновение с обитателями их новой страны – таковы были темы первых исполнителей, рассказавших о своих собственных переживаниях. Позже первый шок прошел. И все большее место стали занимать социальные и экономические проблемы рабочих. Снова и снова повторялся мотив роскоши и богатства правящего класса и нищеты народных масс.
Положение приехавших в страну было тяжелым. Аргентина отнюдь не была землей обетованной: катастрофические условия жизни и труда, крайне низкие заработки, 16-часовой рабочий день при 7-дневной рабочей неделе, произвольные штрафы при малейшем проступке. В жилищах для рабочих отсутствовали элементарные гигиенические удобства; в огромных залах-“конвентильос” ютилось по 150 человек, отделенных друг от друга только развешенными полотенцами. А пекари, например, не могли позволить себе даже этого, им приходилось ночевать в уголке пекарни, где они работали.
Для консервативных правительств и для предпринимателей никаких социальных проблем в Аргентине не существовало. Соответственно не было никаких социальных прав, охраны труда, минимальной гарантированной зарплаты или легальных профсоюзов. Любые организованные выступления трудящихся жестоко подавлялись. В 1900–1919 гг. правительство 10 раз объявляло чрезвычайное положение. Бесчисленное количество раз полиция и военные (по совместительству – штрейкбрехеры) нападали на профсоюзные бюро. Тысячи бастующих были убиты в столкновениях с полицией.
“Стачка объявлена, голод
Царит в домах,
Тяжел труд
И низка зарплата.
При столкновении
С кровавым исходом
Человеку мстит
Закон капитала”
Так пелось в одном из танго.
В 1902 г. парламент страны принял позорный закон об иностранцах, который позволял высылать из страны нежелательных иностранцев, “нарушающих общественный порядок”. В 1910 г. закон запретил все анархистские организации страны. Вершиной государственных репрессий стало подавление стачки металлистов Васены в 1919 г., вошедшее в историю страны как “трагическая неделя” (в ходе нее погибла тысяча рабочих), и забастовки сельскохозяйственных рабочих Патагонии в 1921 г. (когда армия расстреляла две тысячи бастующих). В текстах исполнителей танго много говорилось об убийствах товарищей. Уругвайский певец Карлос Молина пел: “Это произошло на просторах Патагонии, большая бойня пролетариата. / Это произошло в Аргентине Иригойена, при либеральном и демократическом режиме”.
Все это способствовало развитию радикального, революционного движения трудящихся. С самого начала и вплоть до 1930-х годов аргентинские профсоюзы вдохновлялись идеей анархизма, то есть борьбы против государства и капитализма вплоть до их полной ликвидации и возведения на их обломках свободного общества без классов, без государства, без эксплуатации.
“Беспощадная война буржуазии,
Которая питается кровью
бедного пролетария.
Одни издыхают
от тяжелого труда,
а другие проводят всю жизнь,
не ударив палец о палец.
Справедливо и почетно то,
что народ борется за свою жизнь”.
“Вставай раб, беззаконный титан. Исполни свое пророчество и объяви буржуазии священную войну”.
Так пелось в танго.
Большинство аргентинских рабочих (250 тысяч в 1922 г.) было организовано в анархо-синдикалистскую Региональную рабочую федерацию Аргентины (ФОРА) – профсоюзное объединение, которое открыто провозгласило своей целью социальную революцию и анархический коммунизм. Начиная с первой всеобщей забастовки в истории страны в 1896 г. и вплоть до 1930 г., когда диктатура генерала Урибуру разгромила независимое профсоюзное движение, анархистские профсоюзы провели бесчисленное множество стачек, всеобщих стачек и восстаний. в 1902 г. во время всеобщей забастовке в Буэнос-Айресе обитатели Ла Бокки, квартала танго, поддержали бастующих рабочих и вступили в уличные бои с полицией и штрейкбрехерами. “Да здравствует социальная революция!” – неслось из всех переулков квартала.
Революционные настроения, надежды на скорую революцию, преобладавшие среди рабочих Аргентины, звучали в их танго. В песне “Воздух вскоре сгуститься” (она все еще популярна) пелось:
“Сынок из богатого дома,
короче шаг.
Денежные мешки вскоре
будут сброшены в яму.
Деньги в банке,
машина и вилла
очень скоро исчезнут
без следа.
Кажется, час настал,
и коммунистический гнев идет сюда”.
Анархизм оказывал сильное влияние на культурную жизнь аргентинских масс. Многие исполнители танго были сторонниками анархо-синдикализма или даже членами ФОРА. К анархистскому движению принадлежали и такие знаменитости, как М. Ромеро, Х.Г. Кастильос и Хуан Филиберто, которые стали профессиональными музыкантами. Композитор-анархист Луис Тейссейре создал в рамках ФОРА профсоюз музыкантов, защищавший права людей искусства.
Отклики на реальные события, на восстания, стачки и уличные бои с полицией, на аресты забастовщиков, на выселения рабочих и неправедные приговоры аргентинской буржуазной юстиции – все это характерно для раннего танго и делает его частью подлинно народной культуры. Лишь много позднее, в конце 1930-х годов, когда властям удалось приручить аргентинское рабочее движение и, вместе с ним, аргентинское танго, и лишить их социально-критического содержания – лишь после этого танго перекочевало из пригородов в салоны высших слове общества. Утратив грозную гневность, оно приобрело “камерную музыкальную утонченность” и было объявлено “национальным культурным достоянием”. Но и после этого танго не покорилось полностью. Уже в 1976 г. военной хунте пришлось запретить многие известные танго: “Аквафорте”, “Аль пье де ла Санта Крус”, “Пан”, “Пахарито” и другие.
