Следует подчеркнуть, что анархисты не против глобализации или международных связей и связей как таковых. Отнюдь нет, мы всегда были интернационалистами, и мы выступаем за «глобализацию снизу», которая уважает и поощряет разнообразие и различия, разделяя мир. Однако у нас нет никакого желания жить в мире, ставшем пресным из-за корпоративной власти и экономического империализма. Таким образом, мы противостоим капиталистическим тенденциям, которые превращают культуру в товар, как она превращает в товар социальные отношения. Мы хотим сделать мир интересным местом для жизни, а это означает противодействие как реальному (то есть физическому, политическому и экономическому) империализму, так и его культурным и социальным формам.
Однако это не означает, что анархисты равнодушны к национальному гнёту, присущему империализму. Отнюдь нет. Будучи противниками всех форм иерархии, анархисты не могут быть сторонниками системы, в которой одна страна доминирует над другой. Кубинские анархисты высказались за всех нас, заявив, что они «против всех форм империализма и колониализма, против экономического господства народов… против военного давления с целью навязывания народам политической и экономической системы, чуждой их национальным культурам, обычаям и социальным системам… Мы верим, что среди народов мира малые так же достойны, как и большие. Точно так же, как мы остаёмся врагами национальных государств, потому что каждое из них держит свой народ в подчинении, мы также противостоим сверхдержавам, которые используют свою политическую, экономическую и военную мощь, чтобы навязать свои хищнические системы эксплуатации более слабым странам. Против всех форм империализма мы выступаем за революционный интернационализм, за создание великих конфедераций свободных народов во имя их общих интересов, за солидарность и взаимопомощь» [цит. по: Sam Dolgoff, The Cuban Revolution: A Critical Perspective, p. 138].
Невозможно быть свободным, находясь в зависимости от власти другого. Если используемый капитал принадлежит другой стране, то человек не в состоянии противостоять требованиям этой страны. Если вы зависите от иностранных корпораций и международных финансов, чтобы инвестировать в свою страну, то вы должны делать то, что они хотят (и поэтому правящий класс будет подавлять политическую и социальную оппозицию, чтобы угодить своим сторонникам, а также сохранить себя у власти). Чтобы самоуправляться при капитализме, сообщество или нация должны быть экономически независимыми. Централизация капитала, подразумеваемая империализмом, означает, что власть находится в руках немногих других, а не тех, на кого непосредственно влияют решения, принимаемые этой властью. Эта власть позволяет им определять и навязывать правила и руководящие принципы глобального рынка, заставляя многих следовать законам, которые создают немногие. Таким образом, капитализм вскоре делает децентрализованную экономику, а следовательно, и свободное общество, невозможными. Таким образом, анархисты подчёркивают децентрализацию промышленности и её интеграцию с сельским хозяйством (смотрите главу I.3.8) в контексте обобществления собственности и самоуправления рабочих производством. Только это может гарантировать, что производство удовлетворяет потребности всех, а не прибыль немногих.
Более того, анархисты также признают, что экономический империализм является прародителем культурного и социального империализма. Как утверждает Такис Фотопулос, «коммерциализация культуры и недавняя либерализация и дерегулирование рынков внесли значительный вклад в нынешнюю культурную гомогенизацию, когда традиционные общины и их культуры исчезают во всем мире, а люди превращаются в потребителей массовой культуры, произведённой в передовых капиталистических странах и особенно в США» [Towards an Inclusive Democracy, p. 40]. Точно так же мы знаем, цитируя Хомского, что расизм «присущ имперскому правлению» и что он «присущ отношениям господства», на которых основан империализм [Imperial Ambitions, p. 48].
Именно в данном контексте объясняется анархистская позиция в отношении национально-освободительной борьбы. Будучи интернационалистами, мы выступаем против всех форм господства и угнетения, включая национальные. Это значит, что мы не безразличны к национально-освободительной борьбе. Как раз наоборот. По словам Бакунина:
«Отечество и народность, как и индивидуальность, — одновременно природный и социальный факт, физиологический и исторический; ни то, ни другое не является принципом. Только то можно назвать человеческим принципом, что универсально и всеобще для всех людей; а национальность разделяет их… Принцип – это уважение, которым каждый должен обладать по отношению к естественным фактам, реальным или социальным. Национальность, как и индивидуальность, — один из таких фактов… Нарушить его – значит совершить преступление… И вот почему я всегда чувствую себя патриотом всех угнетённых отечеств» [The Political Philosophy of Bakunin, p. 324].
Это происходит потому, что национальность «является историческим, локальным фактом, который, как и все реальные и безобидные факты, имеет право претендовать на всеобщее признание». Это значит, что «всякий народ, как и всякий человек, невольно является тем, кем он является, и потому имеет право быть самим собой. В этом и заключаются так называемые национальные права». Национальность, подчеркивал Бакунин, «это не принцип, это законный факт, как и индивидуальность. Каждая национальность, большая или малая, имеет неоспоримое право быть самой собой, жить по своей природе. Это право есть просто следствие общего принципа свободы» [Там же, p. 325].
Совсем недавно Мюррей Букчин выразил схожие чувства. «Ни один левый либертарианец, — утверждал он, — не может противостоять праву порабощённого народа утвердиться в качестве автономного образования – будь то в [либертарианской] конфедерации… или как национальное государство, основанное на иерархическом и классовом неравенстве». Но даже в этом случае анархисты не возводят идею национального освобождения «в бессмысленный символ веры», как это делали многие левые, находившиеся под влиянием ленинистов. Мы не призываем к поддержке угнетённой нации, не выяснив предварительно, «какого рода общество могло бы породить данное “национально-освободительное” движение». Сделать это, как указывает Букчин, означало бы «поддержать национально-освободительную борьбу в инструментальных целях, просто как средство “ослабления” империализма», что ведёт к «состоянию морального банкротства», поскольку социалистические идеи становятся связанными с авторитарными и государственными целями «антиимпериалистических» диктатур в «освобождённых» странах. «Но выступать против угнетателя это не то же самое, что призывать к поддержке всего, что делают некогда колонизированные национальные государства» [«Nationalism and the ‘National Question’», pp. 8–36, Society and Nature, no. 5, p. 31, p. 25, p. 29 and p. 31].
Это означает, что анархисты выступают против иностранного гнёта и обычно сочувствуют попыткам тех, кто страдает от него, покончить с ним. Это не означает, что мы обязательно поддерживаем национально-освободительные движения как таковые (в конце концов, они обычно стремятся создать новое государство), но мы не можем сидеть сложа руки и наблюдать, как одна нация угнетает другую. Мы действуем таким образом, чтобы остановить это угнетение (например, протестуя против угнетающей нации и пытаясь заставить её изменить свою политику и уйти от дел угнетённых наций). Это также не означает, что мы некритично относимся к конкретным проявлениям национальности и народной культуры. Точно так же, как мы выступаем против сексистов, расистов и гомофобов и стремимся помочь им изменить свои взгляды, мы также выступаем против таких черт в народах и культурах и призываем тех, кто подвержен таким бытовым предрассудкам, изменить их своими собственными силами с практической и моральной солидарностью других (любая попытка использовать государственную силу для прекращения такой дискриминации редко работает и часто контрпродуктивна, поскольку она укрепляет такие мнения). Излишне говорить, что оправдание иностранной интервенции или оккупации призывами покончить с такими отсталыми культурными чертами — обычно крайнее лицемерие, и оно маскирует более фундаментальные интересы. Очевидный пример — христианские и республиканские правые и их использование положения женщин в Афганистане для усиления поддержки вторжения 2001 года (вид американского Талибана [запрещённая в РФ организация — А.Р.], открывающего важность феминизма — в других странах, конечно, — был сюрреалистичным, но не неожиданным, учитывая потребности момента и их основу в «государственных соображениях»).
Причина такого критического отношения к национально-освободительной борьбе заключается в том, что она обычно противопоставляет общие интересы «нации» интересам (иностранного) угнетателя и предполагает, что классовые и социальная иерархия (т.е. внутреннее угнетение) не имеет значения. Хотя националистические движения часто пронизывают различные классы, на практике они стремятся увеличить автономию для определённых частей общества (а именно местных элит), игнорируя при этом автономию других частей (а именно рабочего класса, который, как ожидается, будет продолжать подвергаться классовому и государственному угнетению). Для анархистов новое национальное государство не принесло бы никаких фундаментальных изменений в жизни большинства людей, которые всё ещё были бы бессильны как экономически, так и социально. Оглядываясь по всему миру на все существующие многочисленные национальные государства, мы видим те же самые грубые различия во власти, влиянии и богатстве, ограничивающие самоопределение трудящихся, даже если они свободны «на национальном уровне». Кажется лицемерным, когда националистические лидеры говорят об освобождении своей нации от империализма, одновременно выступая за создание капиталистического национального государства, которое будет угнетать своё же население (и, возможно, в конечном итоге само станет империалистическим, поскольку оно развивается до определённого момента и должно искать иностранные выходы для своих продуктов и капитала). Судьба всех бывших колоний даёт достаточно оснований для такого вывода.
Как подчёркивал Бакунин, националисты не понимают, что «стихийное и свободное объединение живых сил нации не имеет ничего общего с их искусственной концентрацией одновременно механистической и насильственной в политической централизации унитарного государства; и поскольку [они] смешивали и отождествляли эти две очень противоположные вещи, [они] не только были поборниками независимости [своей] страны, [они] стали в то же время… покровителями её нынешнего рабства» [цит. по: Jean Caroline Cahm, «Bakunin», pp. 22–49, Eric Cahm and Vladimir Claude Fisera (eds.), Socialism and Nationalism, vol. 1, p. 36].
В ответ на национально-освободительную борьбу анархисты подчёркивают самоосвобождение рабочего класса, которое можно достигнуть только усилиями его членов, создающих и использующих свои собственные организации. В этом процессе не может быть разделения политических, социальных и экономических целей. Борьба против империализма неотделима от борьбы против капитализма. Таков был подход большинства, если не всех, анархистских движений перед лицом иностранного господства — сочетание борьбы против иностранного господства с классовой борьбой против туземных угнетателей. Во многих странах (включая Болгарию, Мексику, Кубу и Корею) анархисты пытались своей «пропагандой и прежде всего действиями побудить массы превратить борьбу за политическую независимость в борьбу за социальную революцию» [Sam Dolgoff, там же, p. 41]. Иными словами, народ освободится только «путём всеобщего восстания трудящихся масс» [Bakunin, цит. по: Cahm, там же, p. 36].
История показала справедливость этого аргумента, а также опасения мексиканского анархиста Рикардо Флореса Магона, что «долг всех бедных – работать и бороться, чтобы разорвать цепи, которые порабощают нас. Предоставить решение наших проблем образованным и богатым классам – значит добровольно отдаться в их когти». Ибо «простая смена правителей не есть источник свободы» и «всякая революционная программа, не содержащая пункта о захвате земель [и рабочих мест] народом, есть программа господствующих классов, которые никогда не будут бороться против своих личных интересов» [Dreams of Freedom, p. 142 and p. 293]. Как подчеркнул Кропоткин, «провал всех националистических движений… лежит в этом проклятии… вот и экономический вопрос… остаётся на стороне… Одним словом, мне кажется, что в каждом национальном движении у нас есть главная задача: поставить вопрос [о национализме] на экономическую основу и вести агитацию против крепостничества [и других форм эксплуатации] одновременно с борьбой против [угнетения] иностранной национальностью» [цит. по: Martin A. Miller, Kropotkin, p. 230].
Более того, мы должны отметить, что анархисты в империалистических странах также выступали против национального гнета как на словах, так и на деле. Например, известный японский анархист Котоку Сюси был подставлен и казнен в 1910 году после кампании против японского экспансионизма. В Италии анархистское движение выступило против итальянской экспансии в Эритрею и Эфиопию в 1880-х и 1890-х годах и организовало массовое антивоенное движение против вторжения в Ливию в 1911 году. В 1909 году испанские анархисты организовали массовую забастовку против интервенции в Марокко. Совсем недавно анархисты во Франции боролись против двух колониальных войн (в Индокитае и Алжире) в конце 50-х и начале 60-х годов, анархисты во всём мире выступали против агрессии США в Латинской Америке и Вьетнаме (без, заметим, поддержки кубинского и вьетнамского сталинистских режимов), против войны в Персидском заливе (во время которой большинство анархистов подняли призыв «никакой войны, кроме классовой войны»), а также против советского империализма.
На практике национально-освободительные движения полны противоречий между своим видением прогресса рядовыми гражданами (их надеждами и мечтами) и желаниями членов/лидеров их правящего класса. Руководство всегда будет решать этот конфликт в пользу будущего правящего класса, в лучшем случае на словах обращаясь к социальным проблемам, постоянно подчёркивая, что их решение нужно отложить до того момента, когда иностранная держава покинет страну. Это даёт возможность отдельным участникам этой борьбы осознать ограниченность национализма и перейти от этой политики к анархизму. Во времена серьёзной борьбы и конфликта это противоречие станет очень очевидным, и на этой стадии возможно, что большое число людей может вырваться из национализма на практике, если не в теории, толкая восстание в социальную борьбу и изменения. В таких обстоятельствах теория может догнать практику и националистическую идеологию, отвергнутую в пользу более широкой концепции свободы, особенно если существует альтернатива, которая решает эти проблемы. При условии, что анархисты не компрометируют наши идеалы, такие движения против иностранного господства могут быть замечательными возможностями для распространения нашей политики, идеалов и идей — и показать ограничения и опасности самого национализма и представить жизнеспособную альтернативу.
Для анархистов ключевым вопросом является вопрос о том, существует ли свобода для абстрактных понятий, таких как «нация», или для индивидов, составляющих национальность и дающих ей жизнь. Борьба с угнетением должна вестись на всех фронтах, как внутри страны, так и на международном уровне, с тем чтобы рабочий класс мог воспользоваться плодами свободы. Любая национально-освободительная борьба, основанная на национализме, обречена на провал как движение за расширение человеческой свободы. Таким образом, анархисты «отказываются участвовать в национально-освободительных фронтах; они участвуют в классовых фронтах, которые могут быть или не быть вовлечены в национально-освободительную борьбу. Борьба должна распространиться на создание экономических, политических и социальных структур на освобождённых территориях, основанных на федералистских и либертарианских организациях» [Alfredo M. Bonanno, Anarchism and the National Liberation Struggle, p. 12].
Украинское махновское движение хорошо выразило эту точку зрения, когда оно боролось за свободу во время русской революции и гражданской войны. Украина в то время была очень разнообразной страной, в которой проживало много различных национальных и этнических групп, что делало этот вопрос особенно сложным:
«Очевидно, что каждая национальная группа имеет естественное и неоспоримое право говорить на своем языке, жить в соответствии со своими обычаями, сохранять свои верования и ритуалы… одним словом, поддерживать и развивать свою национальную культуру во всех сферах. Очевидно, что эта четкая и конкретная позиция не имеет абсолютно ничего общего с узким национализмом “сепаратистской” разновидности, противопоставляющим нацию нации и подменяющим искусственное и вредное разделение борьбой за достижение естественного социального союза трудящихся в одном общем социальном сообществе.
На наш взгляд, национальные стремления естественного, здорового характера (язык, обычаи, культура и т. д.) могут получить полное и плодотворное удовлетворение только в Союзе национальностей, а не в их антагонизме…
Быстрое строительство новой жизни на [либертарных] социалистических основах неизбежно приведёт к развитию культуры, свойственной каждой национальности. Всякий раз, когда мы, повстанцы-махновцы, говорим о независимости Украины, мы помещаем её в социально-экономическую плоскость трудящихся. Мы провозглашаем право украинского народа (и любой другой нации) на самоопределение, а не в узком, националистическом смысле… но в смысле права трудящихся на самоопределение. Мы заявляем, что трудящиеся города и села Украины своей героической борьбой показали всем, что они больше не хотят терпеть политическую власть и не нуждаются в ней, что они сознательно стремятся к либертарному обществу. Мы, таким образом, заявляем, что вся политическая власть… должна рассматриваться… как вражеская и контрреволюционная. До последней капли своей крови они будут вести с ней ожесточенную борьбу, отстаивая свое право на самоорганизацию» [цит. по: Alexandre Skirda, Nestor Makhno Anarchy’s Cossack, pp. 377–8].
Таким образом, в то время как анархисты разоблачают национализм за то, чем он является, мы не пренебрегаем основной борьбой за идентичность и самоуправление, чем национализм не является. Мы поощряем прямые действия и дух восстания против всех форм угнетения — социального, экономического, политического, расового, сексуального, религиозного и национального. Этим методом мы стремимся превратить национально-освободительную борьбу в освободительную борьбу человечества. И, борясь против угнетения, мы боремся за анархию, свободную конфедерацию коммун, основанную на рабочих местах и общественных собраниях. Конфедерация, которая поместит национальное государство, все национальные государства в мусорное ведро истории, где им и место. Эта борьба за народное самоопределение, поэтому, рассматривается как часть более широкого международного движения, ибо «социальная революция не может быть ограничена одной изолированной страной, она по самой своей природе интернациональна по своим масштабам», и поэтому народные движения должны «связать свои чаяния и силы с чаяниями и силами всех других стран», и поэтому «единственный путь к освобождению лежит в братстве угнетённых народов в международном союзе всех стран» [Bakunin, цит. по: Cahm, там же, p. 40 and p. 36].
А что касается «национальной» идентичности внутри анархистского общества, то наша позиция ясна и проста. Как отмечал Бакунин в связи с польской борьбой за национальное освобождение в прошлом веке, анархисты, как «противники всякого государства… отвергают права и границы, называемые историческими. Для нас Польша только начинается, только действительно существует там, где трудящиеся массы есть и хотят быть поляками, она кончается там, где, отказываясь от всяких частных связей с Польшей, массы хотят установить другие национальные связи» [цит. по: Jean Caroline Cahm, там же, p. 43].
источник тг-канал Конфедерация анархистских движений
