Михаил Магид
Как соотносятся технический прогресс и индивидуальная свобода? Можно ли говорить о свободе личности как об экономическом, а не только политико-идеологическом факторе?
Марксисты-ленинцы обычно меряют прогресс в “тоннах чугуна и стали на душу населения в стране”, в количестве рабочих мест, созданных на фабриках и т.л. При этом, поскольку они считают себя левыми, им очень не хочется признавать эффективность гитлеровского режима, создавшего 5 или 6 миллионов новых рабочих мест. Хотя именно этот режим вытянул Германию из Великой Депрессии, развивал некоторые современные технологии (ракетостроение, производство синтетического топлива и др.), построил сильное социальное государство. Услышав это, марксисты-ленинцы начинают обычно выкручиваться, рассказывая про “регрессивность” гитлеровской системы. Например, начинают рассуждать о том, что успехи социального государства Гитлера связаны с ограбление колонизированных рейхом народов. Это абсолютно верно и гитлеровский режим уже хотя бы только по указанной причине не имеет с нашей точки зрения права на существование. Однако, по мнению тех же марксистов, развитие Англии в 19 веке, оплаченное голодом колоний, из которых в метрополию вывозили продовольствие и прочие ресурсы, было вполне прогрессивным.
Или же марксисты-ленинцы занимают вдруг (сюрприз!) позицию гуманистов: оказывается производство в рейхе было травмоопасным, а вдобавок несчастных рабочих там иногда плохо кормили. И это тоже во многом верно. Но разве при Сталине рабочих города и деревни, инженеров и ученых кормили исключительно черной икрой, белыми грибами и разными паштетами? Голодомор или массовая гибель людей на “стройках коммунизма” вовсе не смущают большевиков. рассуждающих о прогрессивности сталинской индустриализации. Они либо ответят, что “так было нужно для развития промышленности” либо скажут: “не было никакого вашего Голодомора!”. В любом случае они скажут, что “СССР прогрессивен, а Рейх – нет”.
Они, конечно, лицемеры. И все же. Был ли прогрессивен Рейх? Или СССР? Для сторонников анархизма, сторонников самоуправления работников и свободы слова, не существует зон, закрытых для критики. Марксисты-ленинцы уходят от вопроса о прогрессивности гитлеризма, боятся этого вопроса, потому, что в рамках их понимания прогресса, на этот вопрос не найти ответ, который их бы устроил политически.
Прогресс и развитие технологий
Да, производство чугуна, стали и бетона, строительство дорог и ракетостроение, были важны и необходимы столетие назад и остаются таковыми сегодня. В этом смысле Третий рейх и сталинский СССР способствовали прогрессу, развитию промышленности. Только вот, эти системы были разбиты в столкновении с более технически и научно-развитыми обществами Запада.
Сначала империи Запада – США и Англия, объединив усилия с Советским Союзом, разбили Германию и ее сторонников. Причем одним из факторов стал научно-технический перевес Запада. Атомные бомбы, которые американцы сбросили на Японию, были лишь вершиной айсберга, малой частью достижений американского ВПК, чьи преимущества перед Третьим рейхом и Японией становились все более явными к концу войны. Затем страны НАТО одержали верх над СССР в холодной войне (правда, на сей раз, не за 5 лет, а за 40 с лишним лет). Победили они, в частности, потому, что применяемые ими технологии были эффективнее, а производительность труда – значительно выше, чем в СССР. В попытке догнать и перегнать Америку, в ходе гонки вооружений, СССР надорвался экономически, и, в конце концов, развалился под тяжестью собственных противоречий. 70 лет, громадные природные и людские ресурсы – совсем неплохо для того, чтобы продемонстрировать возможности системы, существовавшей в Советском Союзе. Результат налицо – она оказалась неэффективна (1).
Западные державы, США, Англия и другие, не были и не являются оазисом индивидуальной свободы. Там тоже есть цензура. Не были и не являются эти страны демократическими – реальная власть в них принадлежит банкирам и чиновникам. Но все же граждане этих государств обладают бОльшей свободой критики, чем в Советском Союзе или в Рейхе, более свободны в том, что касается перемещений и обмена информацией, доступа к различным исследованиям и мнениям. Бюрократизм огромных американских компаний (можно сравнивать их с индустриальными гигантами СССР и Рейха) соседствует с динамизмом маленьких лишенных бюрократии коллективов инженеров и ученых. В современном мире такие коллективы называют стартапами; количеством стартапов измеряется успех экономики (разумеется, это – лишь один из показателей).
Это относится не только к США. В мире одну из ведущий позиций по стартапам занимает Израиль; его успехи в войнах с арабами – отнюдь не только результат американской военной и финансовой поддержки, но и результат использования новейших технологий. И так обстоят дела не только в военной области. К примеру, работник израильского сельского хозяйства кормит около 80 человек, а работник сирийского – двух или трех. Сегодня глупые арабы проклинают Америку с ее империализмом, а умные арабы (не испытывающие никаких симпатий к американскому и израильскому империализму) все чаще задают вопрос: как так получилось, что в Средние века приблизительно 9 из 10 ученых были арабами, и, в лучшем случае, лишь один – европейцем, а сегодня – все наоборот? Думаю, мы не ошибемся, если скажем, что одна из причин – огромная неэффективная государственная бюрократия, управляющая обществом и значительной частью экономики арабских стран, ограничивающая свободу слова.
Свобода личности как фактор развития
Индивидуальная свобода – тоже ресурс, причем именно экономический ресурс, как и чугун, как и сталь. Повторим снова: США и Англия – не рай свободных людей. Но их преимущество над СССР и Рейхом в области личной свободы не подлежит сомнению. Свобода критики, свобода передвижений, свобода обмена информацией, свобода от бюрократии, позволяющая создать творческий хаос в небольшом коллективе (девять из десяти таких коллективов сработают вхолостую, тогда как десятый наткнется на гениальную идею, способную изменить человеческую вселенную).
Идеи – тоже экономический ресурс. Для того, чтобы генерировать новые идеи, нужна свобода. Чем дальше, тем больше успех страны, коллектива, общества, связан с новыми технологиями, со способностью данной страны, коллектива и общества генерировать и воплощать в жизнь новые идеи. А с этим в СССР и Рейхе дела обстояли значительно хуже.
Быть может важнейшее измерение свободы – свобода распространения информации. Все более плотная сеть информационных и социальных связей охватывает мир. Все больше человечество превращается в единый организм, в могущественный коллективный интеллект. Ни в коем случае не в том смысле, что каждый индивид растворяется “в общем разуме”. Совершенно напротив: от способностей каждого индивида зависит успешное функционирование системы в целом.
В то же время, как писал современный итальянский леворадикальный исследователь Антонио Негри, невозможно представить себе современное производство выключенным из мировой сети, до такой степени важна сеть для его функционирования. И даже более того: значение связей выросло настолько, что, в каком-то смысле, уже не индивид, а сама сеть генерирует новые идеи. У закрытого изолированного общества, где вопрос о наличии друзей\родственников за рубежом или о наличии родственников-евреев может стать определяющим не только в плане карьеры, но и в плане физического выживания, у подобного общества в современном мире шансов нет никаких.
Анархизм и прогресс
Мы далеки от идеализации современной общественной системы, либеральной демократии и рынка. Один из ведущих теоретиков небольшевистского социализма, эсер Виктор Чернов, писал в своей работе “Конструктивный Социализм”, что капиталистическая система, создавая условия для роста производства и научных исследований, часто лишает исследователя подлинной радости творческого труда, направляя все его усилия, в конченом счете, на извлечение прибыли. Именно этим определяется позиция руководства любой, даже небольшой компании.
Удивительная мощь творческого интеллекта контролируется в условиях капитализма низкими мотивами, прибылью частного лица, собственника, творческий дух изуродован “грязным материализмом буржуазной культуры”, это “мощь в плену у немощи беззубой”. “Капитализм, – пишет Чернов, – ассимилировал работников экстра-квалифицированного труда очень просто, он расценивал их услуги звонкой монетой соответственно способностям, возбуждая их соревнование золотой ставкой… в области бега в запуски”. Исключительные же таланты в этой области он “втягивал в себя”, совершенно превращая талантливых инженеров, архитекторов и т.п. в равных себе капиталистов. “Нет, не таким путем социализм приобретет нужную ему интеллигенцию. Он должен завоевать ее духовно и морально”. Возможности для такого завоевания Чернов находил в освобождении творческого интеллекта из-под ига бизнеса и в конструктивной работе автономных от собственников и государства организаций работников физического и умственного труда – самоуправляющихся профессиональных объединений работников, кооперативов и т.д.
Будучи в определенной мере согласны с Черновым, мы хотели в этой заметке обратить внимание, прежде всего, на то обстоятельство, что у прогресса есть множество измерений. Системы, добившиеся определенных успехов в области материального производства – Третий рейх и СССР, отстали от конкурентов в других областях. В том, что касается интеллектуального развития, путь закрытых обществ оказался тупиковым. В итоге закрытые общества проиграли конкурентам и были “отбракованы” историческим процессом.
***
Анархистский проект вырастает из непрофсоюзного классового движения, основанное на принципах самоуправления (автономии рабочих комитетов, прямой демократии) и отказа от бюрократии. Только такое движение способно стать ядром будущих анархистских преобразований. Их смысл не в замене одних политиков другими, не в проведении очередных парламентских или президентских выборов, не в национализации (огосударствлении) или приватизации промышленности. Их смысл в социализации (обобществлении) экономики и превращении общества в безгосударственную федерацию самоуправляющихся трудовых коллективов, рабочих советов.
Но без полной свободы слова и критики, свободы собраний и шествий, свободы веры и неверия, такой проект окажется совершенно нежизнеспособным. Если в самоуправляющейся федерации анархистских коммун и трудовых коллективов людям станут грубо затыкать рот, ей – конец. Если анархисты не смогут обеспечить бОльшую свободу слова и более плодотворный обмен идеями, чем при капитализма, они окажутся ровно там же, где в итоге оказались большевики. Они отправятся туда, куда когда-то отправил своих оппонентов большевик Лев Троцкий, “в сорную корзину истории”.
Примечание
1. Об отставании СССР пишет современный исследователь Мануэль Кастельс : “Советский Союз полностью прозевал начало эволюции персональных компьютеров, как, собственно, прозевала его и IBM. Но, в отличие от ШМ, проектирование и производство собственного PC, подозрительно похожего на Apple One, у Советского Союза заняло более десятилетия. На другом конце спектра, в компьютерах высокой мощности, которые должны были быть сильным местом этатистской (т.е. полностью контролируемой государством – прим.) технологической системы, максимальная совокупная мощность советских машин в 1991 г., когда был достигнут пик производства этих компьютеров в СССР, была более чем на два порядка ниже, чем мощность машин одной Cray Research. Что же касается решающего элемента технологической инфраструктуры, то оценка советской телекоммуникационной системы, сделанная Дианой Дусетт в 1992 г., также показала ее отсталость по сравнению с системой любой крупной индустриальной страны. Даже в ключевых военных технологиях к концу 1980-х годов Советский Союз сильно отставал от США. Сравнение военных технологий США, НАТО, Японии и СССР, проведенное Министерством обороны США в 1989 г., показало, что Советский Союз оказался наименее развитой страной в 15 из 25 оцененных технологий и не имел паритета с Соединенными Штатами ни в одной технологической области. Оценка военной технологии, проведенная Маллере и Деляпортом, подтверждает этот факт (53)… Мощная и хорошо оснащенная Академия наук была институтом, ориентированным строго на исследования по своим собственным программам и критериям, не связанным с нуждами и проблемами промышленных предприятий72. Лишенные возможности полагаться на работу Академии, предприятия использовали исследовательские центры своих собственных министерств. Поскольку любой обмен между этими центрами требовал формальных контактов между министерствами в плановом порядке, центры прикладных исследований также не имели связи друг с другом. Это строго вертикальное разделение, навязанное институциональной логикой командной экономики, не позволяло “учиться на практике” (learning by doing), что имело критическую важность в стимулировании технологической инновации на Западе. Отсутствие взаимодействия между фундаментальной наукой, прикладными исследованиями и промышленным производством привело к крайней жесткости производственной системы, отсутствию экспериментирования в научных разработках и к узкому применению научных технологий в ограниченных областях именно в тот период, когда развитие информационных технологий опиралось на постоянное взаимодействие между различными технологическими областями на базе их коммуникаций через компьютерные сети… Доступ к международному научному сообществу оставался очень ограниченным и доступным только избранной группе ученых, над которыми осуществлялся строгий надзор. Отсюда следовало отставание в научном “перекрестном опылении”. Исследовательская информация фильтровалась, распространение открытий контролировалось и было ограничено. Бюрократы от науки часто навязывали свои взгляды новаторам, находя поддержку в политической иерархии. Присутствие КГБ в крупных научных центрах было по-прежнему всеобъемлющим, вплоть до конца советского режима. Воспроизведение информации и свободная коммуникация между исследователями и внешним миром долгое время оставались затрудненными, составляя огромное препятствие для научной изобретательности и распространения технологий. Следуя гениальной догадке Ленина о контроле над производством бумаги в качестве базового средства для контроля над информацией вскоре после революции, печатание, копирование и обработка информации, машины для коммуникаций оставались под жестким контролем. Пишущие машинки были редкими и за ними тщательно следили. Доступ к машинам для фотокопирования всегда требовал допуска от служб безопасности – две заверенных подписи для русского текста и три заверенных подписи для нерусского текста. Использование междугородных телефонных линий и телекса контролировалось в каждой организации специальными процедурами, и само понятие “персональный компьютер” объективно подрывало советскую бюрократию, в том числе и научную. Распространение информационной технологии как в машинах, так и в ноу-хау едва ли могло иметь место в обществе, где контроль над информацией играл решающую роль для легитимности государства и для контроля над населением. Чем больше коммуникационные технологии делали внешний мир доступным воображению советских граждан, тем более становилось объективно разрушительным дать такие технологии населению, которое, по большей части, перешло от подчинения террору к пассивной рутине на основе недостатка информации и альтернативных взглядов на мир. Так, по самой своей сущности, советский этатизм не позволил себе распространения информационных технологий в социальной системе, а без этого распространения информационные технологии не могли развиваться за пределами специфических функциональных целей, назначаемых государством, делая невозможным процесс спонтанной инновации путем использования сетевых взаимодействий, которое характеризует информационно-технологическую парадигму. Таким образом, в ядре технологического кризиса Советского Союза лежит фундаментальная логика этатистской системы (в данном случае имеется в виду система, в которой экономику контролирует государство – прим.): подавляющий приоритет военной мощи; политико-идеологический контроль над информацией со стороны государства; бюрократические принципы централизованно планируемой экономики; изоляция от остального мира; неспособность технологически модернизировать некоторые сегменты экономики и общества, не изменяя всю систему, в которой такие элементы взаимодействуют друг с другом. Последствия этой технологической отсталости в тот самый момент, когда развитые капиталистические страны были вовлечены в фундаментальную технологическую трансформацию, имели большое значение для Советского Союза и, в конечном счете, стали одним из главных факторов, приведших к его развалу”
