Редакторы DOXA в суде

Уважаемый суд!

В России сейчас осталось не так много мест, где я мог бы свободно высказаться о том, что происходит в нашей стране. Я бы хотел воспользоваться возможностью сказать несколько слов на открытом судебном заседании. Месяц назад Россия начала так называемую «специальную военную операцию» в Украине. Из-за военных действий в Украине погибли тысячи мирных граждан: только пять тысяч человек, по предварительным данным, погибли в одном Мариуполе. Перед тем, как выступить с последним словом, я бы хотел объявить минуту молчания в память о погибших на этой войне. Я считаю, что каждое публичное событие в России сейчас должно начинаться с такой минуты.

Уважаемый суд!

Уже двенадцатый месяц я и мои друзья находимся под фактическим домашним арестом. Обыски, которые прошли в наших квартирах в 6 утра 14 апреля 2021 года, поделили нашу жизнь на до и после.

Весь этот год мы не могли учиться, работать, встречаться с друзьями, жить свою нормальную жизнь. Помимо работы в журнале я не мог заниматься своими исследованиями, но самое главное — из-за ареста я уже год не могу встретиться со своей любимой девушкой, которая в последние недели была вынуждена эвакуировать семью из Киева.

Алле и Володе пришлось отчислиться с последнего курса в университете. Наташа лишилась работы. Ради чего все это было?

А все из-за короткого видео, которое мы опубликовали в январе 2021 года — видео, в котором мы всего-навсего обратились к властям, а также к университетам и к школам с одним простым требованием: перестаньте запугивать студентов и школьников, перестаньте угрожать им отчислением за участие в акциях. А еще со словами поддержки в адрес самих студентов и школьников, которых несколько недель запугивали власти и администрации учебных заведений.

Мне 24, я совсем недавно закончил бакалавриат, потом магистратуру, я знаю российские университеты, и я знаю вот эту атмосферу страха и самоцензуры, которая в них доминирует. Даже в самых смелых, самых свободных университетах молодым людям внушают эту установку — вы еще молодые, не высовывайтесь, не рискуйте своей жизнью, мы вас отчислим, мы сломаем вам жизнь. Я видел, как эти часто преувеличенные и абсурдные угрозы влияют на молодых людей. Они отнимают у нас свободу и ощущение, что мы можем что-то изменить.

Прямо сейчас страх и самоцензура — главная опора этого режима. Каждый раз, когда люди начинают объединяться ради общих целей, каждый раз, когда они чувствуют, что в их силах что-то изменить, государство мгновенно воспринимает это как угрозу. Для этого режима любая возможность людей свободно объединяться представляет угрозу, потому что он не может управлять обществом, он может управлять только сборищем отдельных людей. На любые попытки объединиться власть мгновенно реагирует при помощи репрессий. Главная цель репрессий — это конечно же страх.

Но почему именно страх? Страх это вообще эффективный инструмент. Страх эффективен, потому что он нас разъединяет. Когда мы объединяемся со своими единомышленниками, мы чувствуем, что вместе мы сильнее, что мы уже не просто отдельные люди, что вместе мы можем больше. А страх снова заставляет нас чувствовать, что мы одни. Страх отдаляет нас друг от друга, он заставляет нас смотреть друг на друга с подозрением. Когда нас запугивают — вызывают на ковер в деканат, чтобы пригрозить отчислением, или избивают в отделении полиции, чтобы выбить пароль от телефона — государство пытается навязать нам ощущение, что на самом деле мы всегда одни.

С этим чувством страха мы всегда наедине. Нет никакого общества, нет никаких общих интересов, вы ничего не можете добиться вместе. Страх заставляет тщательно оценивать личные риски: меня могут посадить, меня могут избить, меня могут уволить или отчислить, с моей семьей могут что-то сделать. Государство как бы говорит: «Есть только ваши личные проблемы, личные риски, личные достижения. Если вы продолжите заниматься только своими личными делами, мы, возможно, не будем лезть в вашу маленькую жизнь. Но как только вы решите, что способны на что-то большее вместе, мы мгновенно ее разрушим». Когда путинский режим громит остатки независимых СМИ, объявляет крупнейшие политические организации экстремистами — это атака против любого свободного объединения людей.

Террор, которым занимается наше государство, только изображает некоторую рациональность. Государство, да и мы, часто оправдываем репрессии: ну да, наверное, не стоило быть таким радикальным, не стоило так резко высказываться, не стоило отбивать задержанных, они знали, на что идут. Но эта рациональность — иллюзия. Задача государственного террора — запугать нас всех, чтобы мы все время чувствовали себя под угрозой, чтобы мы стали цензорами для самих себя — сами оценивали каждое наше действие.

Самоцензура — это не просто установка, которую спускает сверху руководство университета. Самоцензура — это то, что делаем мы, а не они. Это то, как мы реагируем на страх. Политический террор работает, только если мы соглашаемся на эти правила игры, только если мы действительно боимся. Государство не может репрессировать нас всех, ему нужны демонстративные жертвы.

Все, что общество может противопоставить этому страху, — это солидарность. Тоже загадочное, нерациональное чувство, что вообще-то мы не одни. Даже когда мы действуем отдельно, за нашими спинами — тысячи наших единомышленников, которые чувствуют, что это общее дело, чувствуют, что к ним на помощь придут, даже если их отчислят, даже если будут давить, если похитят и будут пытать в отделении.

Солидарность — ровно в этом и заключалась идея нашего видео. В нем мы, конечно, не призывали ни к каким митингам — мы просто хотели, чтобы другие студенты и школьники почувствовали, что они не одни, что у них есть поддержка. Чтобы эти угрозы от руководства вузов и школ не посеяли в них вот это разрушительное зерно самоцензуры.

Наш журнал никогда не цензурировал себя и не шел на компромиссы, потому что в конечном итоге самоцензура приводит к беспомощности. Из-за иррационального страха вы сами отказываетесь от того, чтобы действовать и на что-то влиять. Когда вы постоянно идете на компромисс с сильным противником, вы постепенно отступаете, и в конце концов вы оказываетесь на краю обрыва. И в конце уже никакого другого выхода — только спрыгнуть самому или ждать, когда вас с него столкнут.

Мы многое узнали за эти 12 месяцев. Благодаря Следственному комитету, который собрал для нас эти материалы в нашем деле, мы впервые узнали про реальный масштаб давления на молодых людей в нашей стране. Мы увидели, что запугивают не просто в отдельно взятых университетах и школах, а что это уже государственная программа террора в адрес молодых людей. Профилактические беседы про митинги, пропагандистские лекции про войну, вызовы протестующих студентов на ковер — это все уже давно поставлено в российских университетах и школах на такой конвейер, масштабы которого мы не могли себе представить. Как мы и говорили в нашем ролике: «Власть [действительно] объявила войну молодости».

Но также мы снова узнали, что мы не одни. Что это в интересах власти внушать нам, что мы меньшинство, что есть некий «народ», от которого протестующие далеки. Это убеждение глубоко укоренилось среди многих, даже среди противников этой власти. Но в свидетелях — молодых людях, которых задерживали на акциях протеста в январе — мы видели обычных подростков из обычных семей. У кого-то мать работает на почте, у кого-то отец военный пенсионер, у кого-то — водитель автобуса. И на самом деле общество — это и есть мы, от лица общества говорят наши действия, а не результаты опросов, на которые отвечают под воображаемым дулом автомата.

12 месяцев преследования, домашний арест, десятки допросов, десятки судебных заседаний, 212 томов уголовного дела, которые мы были вынуждены читать — все это было довольно суровым испытанием для нашей идеи солидарности, идеи про то, что вместе мы можем многое. Но я думаю, что мы справились — с первого нашего дня мы видели, как сотни тысяч людей нас поддерживают, как студенты и преподаватели российских вузов, несмотря на запугивания, выступают в нашу поддержку, как сотни людей продолжают приходить на наши суды спустя год после дела. Мы выжили, мы сохранили рассудок, мы не сдались.

Сейчас, когда наше государство развязало так называемую «спецоперацию», ставки очень сильно повысились. Наше государство — это теперь не просто бездельник-полицейский, который машет дубинкой направо и налево, это теперь самая настоящая диктатура, это военный преступник. У государства получилось запугать очень многих, заставить замолчать и никак не высказываться об этой войне. И в эти дни я думаю об одном: как противостоять настолько сильному страху. Как продолжать действовать и поддерживать других людей, когда всем нам хочется сбежать, спрятаться в кокон, сделать вид, что всего этого нет. Россияне не поддерживают войну — они настолько сильно против этой войны, что некоторые из них даже не могут поверить, что она происходит перед их глазами.

Конечно же, я могу рассказать, что я думаю по поводу нашего дела. Что это обвинение бессмысленно, что его в принципе невозможно доказать. Обвинение не нашло ни одного подростка, который увидел наш ролик, вышел на акцию, заразился коронавирусом и умер, потому что таких людей не существует. Но я уже слабо понимаю, какие слова должны прозвучать в этом суде, чтобы они были услышаны.

Поэтому вне зависимости от приговора, я обращаюсь к молодым людям по всей стране с призывом — тем же самым призывом, который эксперт со стороны обвинения посчитал призывом пойти на конкретные митинги: «Не бойтесь и не оставайтесь в стороне». Страх — это единственное, что позволяет им нас разъединять. В последние недели мы видели много примеров героизма, когда молодые люди, часто девушки, продолжали выходить на акции и протестовать против войны, несмотря на десятки тысяч задержаний, обысков. Которых пытали в отделениях полиции, но которые не сдавались и продолжали борьбу. В эти дни у нас нет морального права остановиться, сдаться и испугаться. Сегодня каждое наше слово должно быть настолько сильным, чтобы останавливать пули.

Главный вопрос нашего поколения — это не просто вопрос о том, как нам оставаться достойными людьми при фашизме. Как совершить правильные поступки и не совершать неправильных. Это вопрос о том, как нам строить солидарность и объединяться в обществе, которое несколько десятилетий беспощадно уничтожалось. «Молодость — это мы, и мы обязательно победим», — такие слова звучат в конце нашего ролика. И правда, кто, если не мы.