Что такое белорусский панк? Когда и при каких обстоятельствах он появился? Чем они жили и зачем играли панк-рок? Рассказывает Саня из Contra la Contra и Игорь из Hate to State.
Отбитая молодежь с ирокезами, которая пьет пиво ящиками, громкая похабная музыка, драки, шум и кавардак — таково стереотипное восприятие панк-культуры. На самом деле все куда сложнее. «Философия панка – больше, чем шум». Рассказываем о людях, которые одними из первых участвовали в панк-движении в Беларуси.
«Мы люди, которые отвечают за свои слова и поступки и на самом деле хотят что-то изменить в этом мире»Игорь Коник, группа Hate to State
Время ожиданий
Мы с Андреем соседи больше 15 лет. Он — обычный с виду мужчина рабочей профессии возрастом за 40. Рост и комплекция средние. Однажды встречаемся возле подъезда.
— Как сам?
— Да думаю вот что бы такого написать про 90-е.
— Если сам тогда не жил, то так просто не напишешь. Я был неформалом в те времена, панком, ты знал?
– Нет. Расскажешь?
Поднимаемся на седьмой этаж по лестнице. Андрей говорит, что всю сознательную жизнь считает себя панком и больше 15 лет не употребляет алкоголь. Заходим, завариваем чайник травяного чая.
«90-е были сложным временем. Развалилась страна, в которой выросли четыре поколения людей. Казалось бы из ниоткуда взялись десятки и сотни политических организаций, общественных движений и разношерстных фриков. Все чего-то ждали. Перемен.
В движении неформалов — рокеров, металлистов, скинхедов — была полная каша. Все тусовались в одних и тех же местах, ходили на одни и те же концерты. Но было много конфликтов, ведь люди на самом деле расходились. Это было настоящее болото. В определенный момент возникло желание и потребность как можно скорее расставить все точки над „і“. Хотелось открыто говорить о том, что нам не нравится. Про ментов, фашню, чиновников и прочую нечисть. Так и появился наш панк-рок. Мы хотели быть искренними и с собой, и с миром».
Короткий словарь основных понятий панк-движения
DIY (англ. Do It Yourself, «сделай это сам») — принцип панк-сцены, согласно которому вместо того, чтобы пытаться найти пути к коммерциализации деятельности, следует все делать самому, без всяких посредников. Ёмко этот принцип выражен в книге Крейга О’Хары «Философия панка»: «Мы, панки, сами можем устраивать концерты, проводить демонстрации и участвовать в них, выпускать записи, издавать книги и фэнзины, организовывать системы дистрибуции своей продукции, открывать музыкальные магазины, распространять литературу, проводить бойкоты, заниматься политической деятельностью».
От создания собственных нашивок и одежды до организации политических демонстраций
Фэнзин (или зин) — самиздатовский журнал. Некоммерческие, непрофессиональные издания с небольшим тиражом (от нескольких единиц до 200−300 экземпляров), которые делаются, издаются и распространяются непосредственно авторами. В Беларуси с конца 1990-х до начала 2010-х выпускались десятки различных зинов из разных уголков страны, пик их издания пришелся на середину «нулевых». Обычно они создавались по технологии «вырезал-наклеил», то есть, из кусков клеился макет, который после ксерокопировался. Самые известные белорусские зины — Rebel Desire, «Вредина», «Вясковыя Могілкі», Don’t Panic, Xerotica, Defect in Industry, Tryznas Kefiras, I Love Zombie и др.
Самодельные вычурные обложки, эксцентричные названия и низкое качество печати — характерные особенности панк-зинов
Именно так можно было о них узнать
Стрэйт-эдж (англ. Straight edge, «четкая грань», часто сокращается до SxE) — образ жизни, который включает в себя отказ от употребления алкоголя, наркотиков, табака, беспорядочных половых связей. Как правило стрэйт-эйжэры являются вегетарианцами или веганами. Главная идея в том, что при ведении такого образа жизни можно более успешно воплотить идеалы панк-сообщества. Термин появился в США в 80-е и был связан с песней «Straight Edge» группы Minor Threat. В Беларуси первые стрэйт-эйджэры появились в конце 90-х.
Кресты — один из самых известных символов SxE
Анархо-панк — субкультура, которая сочетает анархистскую идеологию и элементы классического панк-рока. Обычно противопоставляется «безыдейному», т.н. «no future» панк-року, который имеет малый уровень политизации и часто высокий уровень коммерциализации групп. Анархо-панки придерживаются антифашистских взглядов, поддерживают борьбу за права животных, борьбу против гомофобии, феминизм, защиту окружающей среды, рабочее самоуправление, антивоенное движение и движение антиглобалистов. Впервые понятие появилось в Великобритании в конце 70-х, в Беларуси — в конце 90-х
В Беларуси и во всем мире
Саня
Отпив чая, Андрей продолжал:
«Все были очень разные. Чуваки от 13 до 40, с разным образованием, все росли в разных семьях. Девушек было меньше, но среди нас царил дух товарищества. Contra La Contra — это был такой ураган. Злые политизированные тексты, жесткие ритмы и надрывный женский вокал. Саня была несравненной».
Сколько тебе лет, где училась и работаешь?
Мне 41. Образование высшее, по образованию историк. Работала много где, но сейчас зарабатываю на жизнь дизайном упаковки.
В каких проектах участвовала?
Музыкальных, экологических, зино-газетно-печатных, антиглобалистских, антивоенных, делала майки и нашивки и сама их распространяла.
Что для тебя панк?
Панк для меня значит три вещи – свободу, радость и сестринство.
Когда ты начала заниматься творчеством? Какие группы, книги, журналы на тебя повлияли?
Я рисую, читаю и музыку люблю с глубокого детства, на самом деле.
Ой, повлияла на меня уйма всего. Сначала это были Operation Ivy, Bad Religion, Rage Against the Machine, Pixies, Nirvana, L7, Bikini Kill и все, что делала Ханна Кэтлин (Bikini Kill, Julie Ruin, Le Tigres), та музыка, которая вертелась вокруг меня. Позже польская панк-сцена — Dezerter, Guernica y Luno, Post Regiment, Złodzieje Rowerow, Kazik/Kult (проекты Казика Сташевского). Еще позже белорусские панки — Deviation, Кальян, Hate to State.
Из книг — Урсула ле Гуин, Курт Воннегут, Милан Кундера. Из журналов — «Контркультура», «Подробности взрыва» и вообще акции тусовки «зАиБи». Ещё меня всегда впечатляли польские акционисты, например, «Оранжевая альтернатива», различные перфомансы, зины, которые как бы не были политическими, но при этом были протестными.
Как ты узнала о существовании панка? И почему влилась именно в политизированное его течение?
О политических и социальных проблемах я начала задумываться еще в школе. И это заставило меня строить жизнь по другим лекалам.
О панк-музыке я узнала лет в 16, когда впервые услышала The Clash. Но чтобы полный отвал башки — это были Opetavion Ivy. Лет двадцать мне было и долго потом из плеера я их не доставала.
В панке как музыке подкупала энергия и искренность. А анархо-панк потому, что это было что-то созидательное, вокруг этого была сформирована целая культура в противовес стайлу «no future».
Расскажи о самых запоминающихся активностях, в которых ты участвовала, когда стало панковать.
Первое, что вспомнилось — в Гродно между горой к новому замку и горой к драмтеатру были заброшенные домики. Там проходили первые концерты, выставки какие-то устраивали. Это был такой сквот гродненский. В 99-м же мы выпустили зин «Рабочий гудок». Он был безыдейный, просто дурка такая, но крутой, на мой взгляд. С 2000 до 2002 пела в группе Contra la Contra. Делала зины, майки, у меня было свое дистро. В 2003 была частью команды, которая делала первый белорусский феминисткий панк-зин Wargazm. Участвовала в различных анархистских демонстрациях в Беларуси.
Много путешествовала и это дело люблю. Люблю рисовать, с детства делала что-то руками и в панк-движении тоже этим занималась.
Как ты стала участницей группы Contra la Contra? Чего вы хотели и что получилось?
Не помню, наверное, пригласили на репу попробовать. Им, видимо, понравилось, как я кричу — так я и осталась. Кроме меня в группу входили Женя и Дима Масали и Васил. Хорошие люди, мои друзья. Тексты в основном писал Дима.
Хотелось, чтобы весело было, чтобы происходил какой-то полезный движ. Поездили здорово: Польша, Литва, Германия, Австрия, Швеция, Дания. Самые крутые были концерты в белостокском сквоте De Centrum и Литве, а больше всего мне запомнился почему-то выезд в Бобруйск в рамках тура по Беларуси в 2001.
Группа распалась потому, что я хотела отдохнуть. Мы были молодые, дикие, но ты устаешь со временем. Распадаются группы, проекты. Ведь многие люди не могут с одним и тем же энтузиазмом делать одно и то же дело всю жизнь, это нормально.
Каково было быть единственной девушкой в группе? Как в тогдашнем панке относились к девушкам и волновали ли их тогда вопросы феминизма и гендера?
Вполне нормально было. Тогда вопрос волновал мало, потому что нас было мало, а девушек вообще на пальцах пересчитать. Лично мне казалось, что мы все просто друганы-пацаны, и вообще кого здесь могут обидеть, как, зачем? Не знаю, волновали ли моих соратников эти вопросы и даже сейчас не знаю, насколько волнуют. Я тоже к этому не сразу пришла.
Мне кажется сексизм везде был, и есть, и будет, к сожалению. Рецептов давать не буду, они всем известны.
Про жизненный надлом и про то, почему в какой-то момент перегорела.
Игорь Коник
Андрей вскакивает, разгоряченный нахлынувшими воспоминаниями:
«Первый раз я услышал и увидел Hate to State ли в 98-м, то ли в 99-м. Пришел я на обычную тогда вечору в клуб „Резервация“, или тогда она уже стала „А-клубом“, я точно не помню. Играл какой-то рок. Неожиданно для нас в конце на сцену вышли Hate to State. Это был угар, они порвали зал. Их выступление я помню как сегодня, это было так ярко, что ничего кроме них я вспомнить не могу».
54 года. Образование среднее специальное. Минчанин. Работаю электриком, ремонтирую автоматические линии на Минском электротехническом заводе имени В. И. Козлова. Трудовой стаж больше 30 лет.
Впервые я взялся за гитару, когда мне было лет десять. Мы даже собрали школьную рок-группу. Это было следствием моего желания бунтовать, ведь нас теснили в такие рамки, что мы должны были чуть ли не строем ходить на эти все утренники, пионерские зарницы, участвовать в каких-то военизированных играх. И такое давление требовало какого-то выхода. И наш «волосотизм», музыка, которую не могли терпеть родители — это был наш бунт тогда.
Был такой журнал «Ровесник» и это был уникальный источник информации для своего времени, там писали о западной музыке. Я с нетерпением ждал каждый выпуск. Собирали постеры и статьи о западных рокерах, тех же Kiss или AC/DC, и они оставляли сильное впечатление. Доставали кое-что из музыки на бобинах — помню, как услышал первый альбом Motörhead, это был просто апофеоз музыкального безумия для меня. Это была музыка, которая противостояла официозу, который в то время все слушали.
При этом я очень люблю классику, но не всю — скажем, Моцарта, я никогда не стал бы слушать, а Шнитке и Шостаковича слушаю с удовольствием. Особенно люблю Кшиштофа Пендерецкого, это такой хардкор в классической музыке. Вообще же из классики можно взять множество идей для создания музыки, панк-хардкора в том числе.
Про панк я узнал почти со времени его появления. О нем писали в 70-е, были какие-то программы по радио, например, на «Голосе Америки». О том, как эта музыка звучит я узнал намного позже. Пластинки ко мне не попадали, но было такое представление, что это должна была быть какая-то неимоверно дикая музыка. Услышал я настоящий панк уже после того, как отслужил в армии в 1985-м. В Минске на Володарского по вторникам и пятницам была такая толкучка, где собирались барыги пластиночные. И там под видом хэви-метала мне втюхали U.K. Subs. И я сразу понял, что, конечно, никакой это не хэви-металл. Начал искать информацию, достал другие пластинки — Agnostic Front, D.R.I., Cryptic Slaughter. И понял, что это как раз та музыка, которая мне интересна.
И на такой же ярмарке мы познакомились с двумя парнями и собрали группу, которая называлась Green Brain Art’s Band Inc. Мы начали играть весной 91-го, давали много концертов и были довольно известны, даже Артемий Троицкий нас знал. Панк был у нас такой безыдейный, мы не знали о DIY, об анархо-панке, но по звучанию это был панк-рок в чистом виде. В 1993 группа распалась и я уже не думал продолжать делать какую-то музыку.
Как образовалась тогда группа Hate to State и как она существовала? Как вы создавали музыку?
Был у нас такой товарищ еще по «Зеленым мозгам» — Витя «Мао» Жаркевич. И он уехал на четыре года в Германию, жил на сквоте. Когда он вернулся мы встретились и много обсуждали ситуацию — групп нет, движуха на нуле, ничего нет. А потом решили, что ныть нет смысла и надо создавать свою группу. Первые репетиции состоялись весной 97-го года. И вот это уже был панк и по духу, и по музыке, и по текстам. Был такой чувак, который писал в «Музыкальную газету» под псевдонимом Баралдой Мерген. И первые репетиции проходили у него дома, он должен был быть у нас гитаристом. И когда я пробил нормальную репетиционную точку на своем заводе, оказалось, что играть он совсем не умеет. Мы его пытались научить, но безрезультатно. Пришлось гитариста заменить. Вообще у нас сменилось семь барабанщиков, четыре гитариста и две вокалистки, и только я и Мао были бессменными участниками.
Мао приносил текст, я наигрывал музыку и так получались песни Hate to State. На концертах он читал свои стихи и объяснял наш посыл, так как тексты у нас очень простые, но на самом деле они несли большой смысл. Просуществовали мы вообще почти три года и дали свой последний концерт в 2000 году в Минске вместе с группами Правакацыя и Call Centre из Финляндии, много гастролировали. Самым ярким за все время был наш первый выезд в Москву в 1998, кстати. В 2013 мы возродили группу ради одного концерта в честь моего 50-летия. Потом я занимался многими другими проектами, делал музыку, зины, дистро.
Чем запомнилась первая поездка в Москву?
В 1998-м в Минске был фестиваль «nuCLEAR free land». И с нами там выступала московская группа «Три Креста». Мы там стусовались. Они забрали все наши кассеты, пару десятков и повезли в Москву. Осенью нам позвонили, сказали, приезжайте к нам выступать. Для нас это было событие, мы растерялись даже немного, но раз позвали, то надо ехать.
Тогда было так, что если панки, то надо бухать. Мы стартовали от вокзала и проезжая возле ГУМа (расстояние между ними чуть больше двух километров — прим. авт.) забросили первую бутылку водки под сиденье уже. Я помню только до Борисова что было, дальше провал. У Мао была какая-то потасовка с пограничниками, ему очки разбили, хотели забрать паспорт, но я этого уже не помню, так как был в полном неадеквате. Когда приехали в Москву даже не понимали где находимся, потом проспались. Перед началом концерта смотрим — в зале кто с молоком, кто с чаем, никто не заливает.
А как концерт начался был такой угар — у нас в Минске такого пьяные панки и близко не делали. Такая отдача бешеная. Вокалисту не давали подойти к микрофону, кричали наши тексты. Все танцевали, все друг друга поддерживали. И это заставило пересмотреть мое отношение к стимуляции алкоголем. После я узнал о стрэйт-эдж, отказался от алкоголя, стал вегетарианцем, так как задумался о том, что мы потребляем продукты убийства. Я понял, что трезвая жизнь и вегетарианство — это путь сопротивления масс-культуре и официозным таким давлениям тоже, хотя сам я себя никогда стрэйт-эйдзером не называл. И мы эти идеи привезли в Минск. Были даже в начале 2000-х такие концерты, на которых все были с крестами на руках (символ стрэйт-эдж движения — прим. авт.).
Были ли антифашистские идеи важны для вас в то время?
Hate to State с самого начала был антифа-группой. Панк-движения как такового тогда не было, были концерты, но на них собиралась очень разная публика. Тогда даже бывало такое, что панки рисовали свастики как Сид Вишез в фильме. Но это была такая форма сопротивления коммунизму. Ведь эти все комсомолы, соцсоревнования, когда человек должен был жить по каким-то инструкциям, которые ему сверху кто-то дает — это была еще одна форма фашизма. И эта вся символика тогда воспринималось без опаски, так как это не был идейный какой-то фашизм, а было обезьянничание такое. Первый концерт, на котором была стычка с ультраправыми прошел в клубе Cosmpolitan, на его месте нынче Дом Москвы. Выступали мы, Deviation из Гродно и Twin Pigs из Ивацевич. Туда пришли какие-то наци, начали зиговать. И они там хорошо получили в пятак. После этого случая антифашизм стал нормой в панк-роке.
Про панк как феномен, коммерческую музыку и то, как можно что-то изменить
Допиваем чай, моего собеседника заметно клонит в сон. Я надеваю куртку. Андрей останавливает меня:
«Постой, сказать хочу. Это не просто музыка, ты понял? Мы были против творчества ради творчества. Мы хотели делать то, чего до нас здесь не делали. Толчком ко всему этому замуту было то, что внутри многих из нас на разном уровне назревал протест против того, что происходило в музыкальной сцене Беларуси и в культурном и политическом поле вообще. Нам было что сказать миру, мы были готовы сделать что-нибудь, чтобы вокруг нас вещи менялись к лучшему. Мы хотели сказать „нет“ богемности, комфортности, которые ведут к загниванию. Мы были искренни и с собой, и с миром. Ну, теперь пока».
Желаю Андрею доброй ночи, пожимаем руки. Выхожу, начинаю спускаться по лестнице. В голове пульсирует мысль — искренен ли с миром я?
