«Появились баркашовцы. Нападали первые»
Если зайти в интернет, то можно найти мою фотографию 1997 года: молодой, длинноволосый, в черных очках, выступаю на митинге. Через год я был арестован: Бутырка, Нижегородская психбольница. Потом десять лет в заключении в Украине и новый срок в России. Я и не ждал, что мне придется попасть в такой штопор.
Как я начал политическую жизнь? Я никогда ничего не имел. Я мог податься только в леваки — это не вопрос эстетики. И что у нас тогда было в Нижнем Новгороде? Отдельно взятые люди: демократы, левые. Году в 1989-м, когда стало что-то можно, они начали объединяться в «Демсоюз». Нациков я тогда встречал в основном на фотографиях. Была у нас национал-христианская фракция из трех человек. Из них двое стали сотрудничать с КГБ, а третий — энтээсовец, пошел учиться на историка. В Москве видел Игоря Сычева из «Памяти» — смешные ребята, похожие на клоунов. Но в 1993 году появились баркашовцы — эти были несимпатичны. Нападали первые: пришлось войти с ними в противостояние.
В 1990-е шел протест против реформ Гайдара. Резко упал уровень жизни, молодежь была без работы, студенты без перспектив. Массовые акции, перекрытия магистралей, студенческие волнения и протесты шахтеров не прекращались. Но были сильны не столько леворадикалы, сколько традиционные коммунисты, как анпиловцы, у которых с левыми имелись свои противоречия. Приди к власти Анпилов с Баркашовым? Возможно, задавили бы нас.
«В лечебнице психиатрической мне было замечательно»
В 1993 году приняли Конституцию, она предусматривала какие-то права и свободы европейского плана. Эпоха перемен. При Боре Ельцине считалось: живем со всеми в мире. У Бориса Николаевича был друг Билл, друг Гельмут. Тогда было ФСК, впоследствии ставшее ФСБ, но они занимались криминальными структурами, и им было не до политики, не до радикалов и экстремистов.
Какая была судебная политика? Дела по 205-й статье Уголовного кодекса о терроризме разваливались в суде. Игорь Губкин с компанией заложили под памятник Петру I 20 килограммов пластида — страшно подумать, сколько бы им наваляли в наши дни. Но их под подписку выпускали! Вспомним Андрея Соколова, который подорвал мемориальную плиту династии Романовых; ему предъявили часть 4-ю 205-й, где срок от 8 до 15 лет. Переквалифицировали на вандализм. Он около года отсидел.
Когда в декабре 1998 года меня впервые арестовали, подкинув наркотики, нормально было сидеть. Девяностые — золотое время для зэков. В Бутырке разве что было тяжело от переполнения камер. И в лечебнице психиатрической мне было замечательно. Администрация набивала карман, и ей дела ни до чего не было.
Но когда я освободился летом 2002 года, то увидел, что меня хотят снова закрыть. Возбуждали дела в занюханных городишках типа Пензы. Поэтому в сентябре я оказался в Украине. К концу года был уже в тюрьме.
«Правительство карикатурное»
Украину я не воспринимал как что-то другое, считал ее отделение явлением временным. Что такое, например, Одесса? Это часть нашей общей истории. Украину я знал хорошо, уже бывал в ее различных частях: в Киеве, Одессе. Люди говорили больше по-русски; в Киеве «мову» редко слышал. Ну, в Ровенской области, в деревнях, разве немного чувствовалось от мужичков, «вуйков», отстраненность; а Львовская область по виду похожа на Австрию. Чувствовал себя там как дома, подумаешь, правительство какое-то карикатурное.
В Украине шла своя политическая борьба. Прошла акция «Украина без Кучмы!». Осенью была «Восстань, Украина!» — удивительный блок из Компартии, Юли Тимошенко, Соцпартии и «Нашей Украины» Ющенко. Как она такая появилась? — в наши дни трудно вообразить. Выступления в центре Киева собирали от полумиллиона до миллиона человек. Но перемен это не принесло.
На этом фоне, можно сказать, появилось наше движение повстанческого типа. «Одесское дело №144», по которому нас судили, — брутальное ли оно? Дело как дело. Режим Кучмы такое пресекал. Факты по «Делу №144» широко известны, подробно их комментировать незачем. Все, что пишут, в общем-то, правда — экспроприации, схроны оружия, а одиннадцать арестованных силовики пытали, Сергея Бердюгина — насмерть. Лично я успел познакомиться лишь с некоторыми участниками: в декабре меня уже арестовала СБУ.
Половина из нас были местные, один с Приднестровья, остальные — россияне. Почему началось в Одессе? Город был разорен. Андрей Яковенко, что шел у нас за «паровоза», был всю жизнь моряком дальнего плавания. Крупнейшее в мире «Черноморское морское пароходство» обанкротили, а суда продали по цене металлолома, 30 тысяч человек оставили без работы. «Я тогда понял, что произошло что-то неслыханное, надо с этим бороться», — сказал он. И пошел в КПУ (Коммунистическая партия Украины. — Прим. ред.). Партия тогда была не такая клоунская, как стала потом. Яковенко сделали секретарем горкома, дали помещение. Потом собралась группа, которая, начитавшись газет «Совет народных депутатов» Игоря Губкина, решила что-то делать в плане вооруженной борьбы. Возможности были — рядом Приднестровье, откуда оружие везли. В Тирасполе еще десять лет назад «Калашников» за 500 баксов продавали, «Муху» в два раза дешевле, чем в Одессе. Да что угодно.
«Одесситы» — хорошие ребята. Говорят, что они — сталинисты, красно-коричневые? Ничего подобного. В таких делах всегда собирается сборная солянка.
«Из-под пола невыносимо воняет дохлая крыса»
К 2004 году нас судили уже два года; мне дали десять лет. Начались выборы, президентом провозгласили Януковича. Была фальсификация, даже в СИЗО, о чем я сообщил в тимошенковскую газету «Вечерние вести». Администрацию тюрьмы вздрючили. Все это мы, заключенные и фигуранты «Одесского дела», восприняли с энтузиазмом. Представители криминала ходили с оранжевыми повязками на голове. Мы думали, что будет пересмотр нашего дела или помилование. Но после «оранжевой революции» все оставшиеся мне восемь лет я отсидел полностью. «Одесситы» сидели и после Майдана. Уже и Ющенко ушел, когда я освободился. На зонах как все при Кучме было, так и при «оранжевых» осталось, — разве только меньше бить стали и чуть лучше кормить.
Когда прошла инаугурация Ющенко, 23 января 2005 года, через день мне крикнули с соседней хаты: «Включай телевизор!» Оказалось, в Верховной раде было поставлено на голосование — амнистировать по «Делу №144». Внесли предложение два депутата от Компартии. Законопроект приняли большинством голосов. Компартия проголосовала единогласно, Соцпартия — почти вся, «Демократическая платформа» и остальные — выборочно. Из ющенковских никого, и Тимошенко не голосовала. Что интересно — украинский националист Лев Лукьяненко был за амнистию.
Потом появляется документ, что амнистию применить не могут, но помилование — возможно. И тут же наши апелляции к приговору в Киеве рассматривают судьи и оставляют сроки. После этого нас развозят по лагерям и крепят (помещают в трудные условия в лагере. — Прим. ред.) Я нахожусь в одиночке Енакиевской ИК-52: из-под пола невыносимо воняет дохлая крыса, а на продоле на всю громкость орет музыка, чтобы между камерами не общались. Сижу и думаю: «Хрен вам! Ющенко помиловку подпишет, и выйду на свободу». И вот приносят в камеру отказ.
Весь срок я писал заявления на помилование, и раз за разом — отказы, что от Ющенко, что от Януковича. В Украине помилование делают только за деньги; свои или чужие сидят — никого это не тарахтит. Я писал прочувствованные письма: Тимошенко, Морозову, Симоненко. Не пришло ни одного ответа. Мать Яковенко поймала Тимошенко в лифте и спросила: «Почему вы по “Одесскому делу” ничего не делаете?» Юля изобразила удивление: «А они что, еще сидят?»
В общем, сидеть было специфично. Из Одесского СИЗО меня отправили на крытую (ИТУ тюремного типа для осужденных за тяжкие преступления или направленных в тюрьму по постановлению суда из ИТК за систематические нарушения режима содержания. — Прим. ред.), в Енакиевскую колонию. Она раскруточная. Что собственно и делали со мной: бить не били, но я сидел в ледяных одиночках, мне написали кучу взысканий. Хотели возбуждать дело как против злостного нарушителя режима и добавлять срок. Это при «оранжевой» власти! Жалобы никуда не уходили; по счастью, приехала моя тогдашняя жена Лариса Романова. Она обратилась в прокуратуру, и, как ни удивительно, приехал проверяющий по фамилии Лычкатый и вздрючил ИК-52. Дальше я выехал в донецкую больницу-колонию и оттуда отправил еще 16 жалоб. И понеслось. Проверка за проверкой.
Потом сидел на усиленных режимах. Во всех колониях меня в первый же день вызывали к первому заму начальника и те предлагали: «Ты сидишь тихо, и мы тебя забываем». Но мне это не удавалось — я включался в борьбу с беспределом. У меня были связи с депутатами Верховной рады, заместителем уполномоченного по правам человека. Администрация старалась потерять меня из виду, не трогать, но никакого УДО мне не было. Грели (материально поддерживали. — Прим. ред.) местные коммунисты, так, нормально было.
«Украина после Евромайдана не поменялась»
В Украине коррумпировано все. От глубинки до больших городов. Воровство лежит в основе политической системы. Все «революции» там — это передел собственности между кланами олигархов и перемены внешнеполитического курса. Пшик. Только реприватизация. Забрать у кучмовского зятя Пинчука «Криворожсталь» и продать индусу Лакшми. Еще «оранжевые» льготы с энтузиазмом урезали, а Янукович еще дорезал. Единственное хорошее, что произошло при Ющенко, — украинский контингент вывели из Ирака. Кучма ими «расплачивался» за продажу Хусейну оружия.
Какие в Украине оппозиционеры? Вот смотрите: Кучма был директором днепропетровского «Южмаша»; там космическую технику делают. А в Днепропетровском обкоме начинали работать Тимошенко, Турчинов — секретарь СНБиОУ, и премьер-министр Павел Лазаренко — гражданин Панамы и американский зэк, что украл неслыханное количество денег. Лазаренко трахал Юлю, за что ее и подтянули в политике повыше. Это все Днепропетровский клан, что жил душа в душу с Кучмой, пока он не начал готовить из Януковича преемника. Вся оппозиция — это птенцы гнезда кучмова.
Наивно было думать, что «оранжевые» будут порядочны с теми, кто был с ними в «революции». Они только несколько членов УНА-УНСО отпустили, которые подожгли администрацию Кучмы в 2001 году.
Когда я вновь оказался в тюрьме, уже в России, вскоре начался новый Майдан. Я им, конечно, интересовался. Заметил, что националистов в разы больше стало. Кто там стоял во главе? Все те же люди, что и в «оранжевой революции». Я понял, что будет то же самое. Украина после Евромайдана не поменялась. Только власти репрессий больше стали применять. Наверное, в связи с войной размах шире: пытают, фальсифицируют, сажают. Рано или поздно майданофилы убедятся, что ничего хорошего там нет, в получившейся системе. Единственное, что пошло не так, — на Донбассе возник неуправляемый анклав.
«В России я попал как на другую планету»
Остаться в Украине после звонка? Была идея поехать в Приднестровье. Суд мне дал сверху два года надзора — сидеть дома после десяти вечера. Но получилось так: 7 декабря 2012 года освободился, а 9 декабря меня в жесткой форме задержал спецназ СБУ. Показали постановление о высылке и отвезли на границу с Виктором Хохловым, помощником депутата Рады от КПУ. Попробовали сдать российским пограничникам, те меня принимать отказались: у меня был просрочен паспорт. СБУ предлагает выкинуть меня на нейтральную полосу: на дворе декабрь месяц, жестоко как-то.
В итоге Украину покидал после долгих переговоров через Харьков с наружным наблюдением на хвосте. А эсбэушники еще пару дней следили за Хохловым, ради сверхурочных. СБУ запретило мне на три года въезд в Украину. Недавно они истекли, могу снова ехать на легальных основаниях; СБУ лет на пятнадцать посадит, будем ждать новой революции. Так-то жалею, что до Тирасполя не добрался: Днестр, виноградники.
В Украине я видел унылые и гнилые деревянные домишки Макеевки. Разруха, напоминающая наши девяностые. В России я попал как на другую планету, добравшись до Москвы и Нижнего Новгорода. Я не понимал, как в магазинах покупать, как садиться в метро и заходить в автобус. Компьютера раньше в глаза не видел. Можете представить? Был случай: сфотографировался на паспорт, пришел через месяц в паспортный стол за документом. Паспортистка смотрит на меня и говорит: «Подождите, пожалуйста». Возвращается с ментом: дескать, я — это не я. Тот смотрит на фото, а там характерная зэковская рожа, со страхом и изумлением на лице.
В России все поменялось, люди особенно. Люди стали руководствоваться корыстью. Да и, отчасти, социальная ситуация стала лучше, из-за высоких цен на нефть. Неформальская движуха, что была в перестройку, исчезла. Есть какое-то новое движение недоделанных нефоров; я их не воспринимаю. Мне не понравилось.
В Москве мне негде было жить, и пришлось ехать в Нижний. Я не хотел возвращаться — знал, что если приеду, то завязну навсегда. Так и получилось. Я находился на социальном дне и осознавал, что являюсь подонком общества. Ни на какую приличную работу меня не брали. Службе безопасности не надо пробивать по базам, просто в интернете набрать: Илья Романов. Там такое в «Википедии». Был грузчиком, охранником без лицензии, работал на кондитерской фабрике. Пять дней был оператором поломойной машины в торговом центре. Работал с алкашами и узбеками. Решил, что мне за 50 рублей в час трудиться позорно — решил красть, что плохо лежало.
«Кто-то посмеивается, что у меня на эксперименте руку оторвало»
26 октября 2013 года я был посажен. В моем деле нет 205-й статьи. Все, что изъяли, — маломощная пиротехника, с которой я экспериментировал. Даже под СВУ не тянет. Люди взрыва не испугались; кто был поблизости, даже его не услышали. Когда петарда преждевременно взорвалась, — у меня потом кисть ампутировали — так получилось, что я оказался в 19 метрах от областного военкомата, на Ошарской улице. Там сторож был; он подумал, что петарду кто-то кинул. Зато в квартире, где я жил, в компьютере «нашли» записку с угрозами взорвать мэра Сорокина, губернатора Шанцева и главу администрации Кондрашева из-за вырубки Кулибинского парка и учебник «Арийский террор».
Дела о терроризме забрали у присяжных, затем у обычных судов и в итоге отдали военным. Как они судят? Статья — упал, отжался, обвинение право, ходатайства защиты отклонить. И никто приговор не отменит. По-военному — в морду сапогом. В декабре 2015 года мне скинули год из десяти лет строгого режима.
Как меня воспринимали заключенные в СИЗО? Блатные на любой пьянке кружечку наливали. Конечно, кто-то посмеивался, что у меня на эксперименте руку оторвало. Но я не готов ответить: почему лично у меня уже третье десятилетие тянулась тюрьма? Не знаю. Скажем так, люмпены, к которым по социальному положению я принадлежу, всегда на грани. Обездоленный образ жизни предрасполагает.
