Какой Интернационал? Дискуссия с анархистом Альфредо Коспито
Следующий текст включает первую и вторую часть статьи «Какой Интернационал? Интервью и диалог с Альфредо Коспито из тюрьмы Феррара», фрагменты из дискуссии, которую ведут некоторые товарищи с заключенным анархистом Альфредо Коспито, опубликованной в анархической газете «Vitriolo» на итальянском языке. В общей сложности было составлено восемь вопросов, по правде говоря не только вопросов, но и выступлений, в некоторых случаях спорных, для обсуждения с товарищем. Учитывая сложность и обширность охватываемых тем, весь текст не мог и не может быть полностью опубликован на страницах одного номера газеты. Публикация дискуссионного интервью будет продолжена и разделена на части, начиная со следующего номера, и впоследствии, когда публикация в «Vetriolo» будет закончена, есть намерение опубликовать все вопросы и ответы в буклете или в брошюре. В то же время, по просьбе Альфредо, мы также публикуем первую и вторую части в Интернете.
Внимание: это любительский перевод! К данному тексту следует относится с аккуратностью. Переводчик прежде всего стремится познакомить и вызвать интерес к переводимому материалу, при этом стараясь как можно точнее передать содержание текста. Анархия Сегодня будет благодарна если и вы внесёте свой вклад в улучшение данной или какой-либо другой записи на нашем сайте. Спасибо, что помогаете улучшить проект!
Коспито высказывает новые и в чем-то шокирующие идеи. Соглашаться с ними или нет – ваше дело, однако важно понимать, что на актуальные вопросы человеческой цивилзации есть и такие ответы, а сами вопросы стоят за гранью классической анархии.
Часть первая
вопрос: Интернационал всегда был основой, которая вдохновляла на действия и развитие тех эксплуатируемых, кто не принимает ту роль, которую им навязывает общество. Это всегда было отличным лекарством против всякого оппортунизма, гарантия того, что те, кто это практикует, не продаются ни своим, ни иностранным хозяевам, а являются истинными врагами любой эксплуатации и власти. Интернационал как взрывоопасный, обладающий внутренней силой, не меняется со временем. Однако меняется способ, с помощью которого он становиться реальным в истории. Реформисты, оппортунисты и авторитарии всегда пытались исказить интернационал в своих собственных интересах. Вопросы о проблемах, движущей силе для поднятия мира, следовательно, касаются вопроса об Интернационале. Каким должен быть Интернационал сегодня? Должна ли это быть конкретная «организация», федерация групп, «мировая партия»? Или есть инструменты или «структуры», которые ближе к анархистской идее и более эффективны в этот исторический период?
Альфредо Коспито: Анархизм как «научный» социализм, появился, чтобы противостоять глобальному процессу, капитализму и появлению буржуазии. Более чем естественно, что анархисты и марксисты с переменным успехом с самого начала стремились к международному организационному Интернационалу. В девятнадцатом веке Анархия с Бакуниным отказывается от философского, идеалистического плана, чтобы совершить первые шаги в реальном мире. Сначала против мессианского либерализма Мадзини, чтобы затем столкнуться с государственным социализмом Маркса, что привело к появлению федералистского автономизма в Первом Интернационале. Эти первые конкретные шаги анархизма были сделаны благодаря двум международным организациям, которые сегодня можно было бы назвать “подпольными”, которые действовали в тени и внутри «реального движения» – рабочих, пролетариев. Международный альянс социалистической демократии, действовавший с 1868 по 1872 год, и Международный союз революционных социалистов, действовавший после 1872 года. Как это ни парадоксально, я до сих пор верю в эффективность и актуальность попытки создать международные «тайные» организации, которые действуют в рамках массовых движений. «Научная» концепция Маркса не могла терпеть её, считая это наивностью, принуждением, остаточным заговором восемнадцатого века. Немного похоже на то, как сегодня подавляющее большинство анархистского движения не понимают тайного заговора против государства и законов. Энгельс был первым, кто увидел «подполье», как попытку на двойном уровне доминировать в Интернационале .
Со временем анархисты совершали бесконечные попытки организовать себя на международном уровне: Сент-Имье в 1872 году, Амстердам в 1907 году, Берлин в 1921 году, Париж в 1949 году, Лондон в 1958 году, Каррара (Италия) в 1968 году с созданием IFA (Интернационал Федераций Анархистов)… но с тех пор подпольная перспектива ослабла, пока почти и вовсе не исчезла. Это «почти» обусловлено в последние десятилетия прежде всего усилиями молодежных федераций анархистов в начале 1960-х годов, per apportare sotto il nome di “Primo Maggio”, благодаря разрушительным действиям и вооруженной борьбе, солидарности с Испанией под пятой Франко, а затем с возрождением повстанческой перспективы, дополненной повторным подъемом «аффинити-групп» и неформальным планированием. До тех пор, пока мы не добрались до наших дней с рождением FAI-FRI (Неформальная Анархистская Федерация — Интернациональный Революционный Фронт) и со всеми этими действиями, распространенными по всему миру, которые, разговаривая друг с другом через коммюнике, организовали (конкретизировали) своего рода «Черный интернационал». Прежде чем ответить на ваш вопрос о том, каким должен быть Интернационал сегодня и как он должен быть структурирован, давайте попытаемся прояснить, против чего должен бороться этот Интернационал.
Когда мы говорим о капитализме, мы не можем не говорить о технологиях и науке. Вплоть до конца 16-го века наука и техника были отдельными областями, затем между ними создавался растущий осмос, пока не наступил рассвет более развитого капитализма, когда наука и техника стали неразделимы в 1800-х годах. Некоторые утверждают (я думаю правильно), что капитализм – это, по сути, продукт союза между наукой и техникой, или, скорее, подчинения науки технологии. Когда сегодня мы говорим об империализме, мы говорим о научно-технологической революции. И эта «революция» ведет к увеличению числа эксплуатируемых, буржуазия уменьшается, а обездоленные увеличиваются. Все меньше и меньше людей владеют знаниями и, следовательно, богатством на нашей планете; этот «новый» империализм сильно увеличивает разрыв между включенными и исключенными.
Ответственной за эту ситуацию является маленькая часть человечества, находящаяся на службе у современных государств и капитала. Современные государства и капитал создали те предпосылки, которые могут привести к появлению нового мира, который изменит человечество, уничтожая всю жизнь на планете. Ученые, математики, биологи, программисты, химики, исследователи из всех отраслей науки, технократы, вся аристократия человеческого знания без больших вложений и ресурсов, которые может дать им только капитализм и государства с эксплуатацией большинства населения планеты, не могут сделать ничего, а тем более довести до конца эту «революцию», которая уже длится долгое время, которую, если ее довести до «хорошего» конца, приведет к такому радикальному преобразованию нашей природы, что это фактически будет означать исчезновение человеческого рода, по крайней мере, того как мы его знаем сегодня, и изменения, безусловно, не будут к лучшему. «Классовая борьба» остается двигателем всего, нашим величайшим ресурсом, но только в том случае, если она одинаково противостоит государству и капиталу. Потому как только капитализм и современные государства могут основательно подпитывать технологический процесс, чтобы вести нас к пропасти. По этой причине я считаю, что этот интернационал должен бороться с государствами, капиталом и подпитывать классовую ненависть, ненависть исключенных, бедных, пролетариев, направляя энергию против лоббистов, военных, промышленных, богатых, технократов, политиков, государственных деятелей, инженеров, ученых. Против всех включенных, тех, кто владеет знаниями и капиталом и, следовательно, против власти, какой бы она ни была.
Технология больше не на службе капитала, это капитал все больше и больше на службе технологий – это направление, в котором мы движемся. Логика, которой мы руководствуемся, – всегда меньше простой прибыли, но еще больше безжалостной научной логики; как только научное открытие сделано, невозможно вернуться назад, даже если последующее технологическое новшество приведет нас к самоуничтожению, мы видели это с ядерным оружием, мы увидим это с невероятно более разрушительным и неконтролируемым искусственным интеллектом, мы прогрессируем автоматически без возможности возврата. «Мы обречены на все, что было изобретено раз и навсегда». Мы обречены, чтобы сделать следующий шаг до окончательного краха. Как персонаж из фильма Ненависть, падающий в пустоту и убеждающий себя что, “пока все в порядке, пока все в порядке…”. Я не знаю, спасет ли нас Интернационал от этого падения в пропасть, если, как вы говорите, он будет двигающей силой, которая позволит нам разбудить мир и разрушить его. Но ясно одно: чтобы решительно противостоять новому империализму, крах системы должен быть глобальным. Позиционные войны приводят к поражению так же, и анархисты, которые ждут идеальных моментов, чтобы действовать, проигрывают уже в начале.
И здесь вступает в силу анархическое видение действия. Гораздо большее, чем революционная гимнастика, чем просто быть готовым и когда произойдёт крах системы.
Именно в действии, через которое анархист осознает себя, он существует как таковой.
Именно в отдельных жестах разрушения, вспышках восстания и неповиновения анархист живет своей анархией здесь и сейчас, сегодня, разрушая ожидания. В эту живую концепцию, «Нигилист», являющийся анархистом, вносит свой вклад от практики к теории. Эффективная теория должна рождаться из практики, а не наоборот. Только сталкиваясь с системой с оружием в руках, мы сможем сформировать движение, которое позволит нам вооружиться этими «организационными», «неформальными» инструментами, позволяющими вносить существенный вклад в “Интернационал” (инструмент для эффективного воздействия на реальность), с которым мы чувствуем себя анархистами и так в этом нуждаемся. Мы, анархисты, этот Интернационал у нас в крови; наше видение в отношении государств, границ, наше неприятие любого национализма приводит нас за руку к этой перспективе, мы должны лишь конкретизировать ответ на эту потребность. Этот диалог между анархистами и миром существовал всегда, мы всегда влияли друг на друга из разных частей земного шара.
Многими были совершены многочисленные попытки придать постоянство, минимальную структуру этому международному видению движения. Но теория, накинутая сверху, в обход практики и сводящая ее до минимума, бюрократия, пошаговость (своего рода беспомощный реформизм) нарушили эти намерения, хотя и великодушно, сократив их (слишком часто за последние 40 лет) до стерильного свидетельства славного прошлого. Сегодня “неформальный” проект (основанный на общении без связующих путем заявлений о разрушительных действиях, вызванных желаниями, хаотичными индивидами и аффинити группами, разбросанными по всему миру), дает нам возможность реорганизовать «Интернационал» опасным для системы способом, который может вызвать неудержимую цепную реакцию. Конечно, мы говорим о незначительном меньшинстве, но зачем исключать априори то, что, как это часто бывает в природе, как незаметный вирус, введенный, возможно, незначительным укусом маленького комара, убивает могучего слона? Это шанс, от которого было бы глупо отказаться; представьте себе, если анархическому движению, защищая свою автономию, свое разнообразие и несмотря на столь многочисленные различия, удалось объединить свои силы. В конце концов, это наша единственная альтернатива капитализму, которая не предала себя. Может, потому что мы всегда терпели неудачу. Не раз в истории случались проблески анархии, но всегда на короткие периоды мы предпочитали уступать, а не принимать «революционную» диктатуру. Эти наши неудачи оставили в нас утопическую, дикую (исконную) силу нашей утопии. Именно в нашем стремлении к этому, наше действие становится реальностью, живой материей, действием, планированием, от практики к теории.
Если мы остановимся на том, какие силы толкают нас к Интернационалу, то увидим, что все конкретные попытки объявить борьбу интернациональной обусловлены «солидарностью», солидарностью с борющемся народом, солидарностью с мигрантами, солидарностью с сестрами и братьями, пострадавшими от репрессий… «Солидарность» является первоначальным стимулом, сердцем (двигателем) каждой борьбы, в которой заключено важное значение, потому что она исходит из важной внутренней потребности каждого человека, взаимной поддержки. Вы спрашиваете меня, каким должен быть Интернационал и каковы инструменты, наиболее анархичные и эффективные структуры, через которые мы можем выразить эту глубокую потребность в Интернационале. Это спорный вопрос, точек зрения может быть много. В истории нашего движения были своего рода организации, федерации и даже партии, давайте вспомним UAI, которую Малатеста характеризовал как анархистскую партию, также были опробованы на международном уровне с переменным успехом и общими неудачами. От меня далеки “моральные” суждения о том, какую избрать организационную форму. В противном случае мы сталкиваемся с лицемерным дискурсом о том, что является или не является анархией, я всю жизнь этим занимался, и только сегодня я понял, что это огромная трата времени и энергии. То, на что я могу попытаться дать ответ, – это то, что для меня сегодня является «структурой» или самым эффективным «инструментом» для реализации сильного, боевого, подрывного международного анархизма. Который будет проливать властям кровь, причинять ей боль, эффективно воевать с ней.
Я буду ясен и краток: для меня этот «Интернационал» уже имеет свою форму, свою динамику, даже если она отрывочна. С его взлетами и падениями, его малостью и размерами, он состоит из целого мира сестер и братьев, которые, несмотря на коммюнике, даже без аббревиатур, разговаривают друг с другом, поддерживая и солидаризируясь друг с другом, указывая на кампании по борьбе за мир. Казалось бы, мелочь, но это само по себе несет большую надежду, реальную возможность того, что после провала марксистского учения детерминизм сможет вернуть надежду угнетенным на земле, вдохнуть новую жизнь в анархию, которая рискует свести себя на нет в пост-анархической постепенности, которая с появлением «реализма» политики небольших изменений, реформизма, связывает нам руки и ноги. Только не откладывая революцию до далекого завтрашнего дня, а живя немедленно, с применением насилия, без компромиссов, мы сможем вытолкнуть себя из этого тупика.
В своих работах и письмах из тюрьмы я знаю, что я повторяюсь. Я не ищу оригинальность любой ценой, но те несколько идей, которые у меня есть, будут повторяться до тошноты в надежде, что они будут обсуждаться. Я твердо верю, что узел, который необходимо распутать, чтобы стать более острым и нанести наибольший ущерб этой гипер-технологической системе, основанной на двух костылях, капитализме и государствах, заключается в том, чтобы «организоваться», не предавая себя и не отказываясь от какой-либо личной свободы при этом. Моя приверженность проекту FAI-FRI многое говорит о том, какой, на мой взгляд, должен быть путь и каким должен быть этот «Интернационал». Мы поговорим об этом позже, это простой и в тоже время сложный дискурс, который, как и все жизненно важные вещи, в дополнение к «объединению» разделяет движение, создавая напряженную обстановку, недопонимание и не в последнюю очередь репрессии, и мы находимся только в начале …
вопрос: Средства массовой информации помпезно сообщают о появлении роботов. Давайте посмотрим на то, какова роль науки в мире эксплуатации, хотя это было ясно на протяжении тысячелетий. Как остановить этого монстра сейчас, который угрожает навсегда нарушить жизнь на этой планете? Какая перспектива должна вдохновлять на международные действия в отношении ученых? Может ли индивидуальное прямое действие сопровождаться массовыми взрывами, как в прошлом было движение “луддитов” (например, исходящее от людей, которые совершают это против роботов, потому что они забирают работу…)? И как ты видишь “исторические” движения, такие как ELF, ALF и т. д.?
Альфредо Коспито: И вправду, средства массовой информации помпезно объявляют о появлении роботов. И когда они почти всегда связывают это явление с рисками безработицы, другие, более творческие средства массовой информации, идут дальше, видя в появлении роботов преодоление человека, диктатуру машин, против которых противопоставляется общий гуманизм. В течение десятилетий они долбили нас угрозой о неизбежной экологической катастрофе, предлагая в лучшем случае усваиваемую экологическую технологию, а в худшем случае (для самых «радикальных» экологов) надежду на спонтанный крах системы. Почему СМИ это делают? Они предоставляют нам огромное количество информации, которая ведет нас к ложным решениям, «общему гуманизму», что является аналогом столь же родовой концепции, что и «люди», предполагая неизбежность катастрофы, метеорита, ядерной войны, прибытия зеленых человечков, от которых только «судьба» спасет нас. Оставляя только две «альтернативы»: ложную надежду на технологию в человеческом масштабе или смирение с неизбежной ложной надеждой на то, что «бог», «судьба» вытащат нас из этого кошмара.
Что противопоставить всему этому дерьму? Полное переосмысление наших сил, полное понимание того, кто несет ответственность за эксплуатацию, войны, катастрофу следующего предприятия (начинания). Только один класс контролирует высокотехнологичное общество. Только один класс пользуется его благами, а остальным – мусор, крохи, эксплуатация. Это не роботы наши враги, а те, кто их разрабатывает, капитализм и государства, которые финансируют эти проекты, мужчины и женщины из плоти и крови. [Это справедливо в отношении угроз, созданных цивилизацией. Но что насчет естественных угроз, например, метеоритов или всплесков космической радиации? Есть угрозы, которые решаются только технологически.] Я уверен, что прорвусь сквозь открытую дверь и скажу, что это противоречие с точки зрения «освобожденного общества», которое извлекает выгоду из гипер-технологии. Мы должны иметь смелость отказаться от «прогресса», мы должны иметь смелость противостоять с оружием в руках, рисковать собственными жизнями, чтобы остановить этот саморазрушительный процесс, который вовсе не является неизбежным.
Только систематическая эксплуатация миллиардов женщин и мужчин может поддерживать современность, и нет никакой коммунистической государственной утопии. Это, по крайней мере, до тех пор, пока власть будет в руках несовершенных людей, как только правящий класс будет вынужден делегировать (отдать) управление («мегамашине», в настоящее время слишком сложной для управления) «суперинтеллекту», тогда нас всех будет ждать «виртуальное благополучие», «адское благополучие» без какой-либо свободы, которую я не желаю даже своему худшему врагу.
Но давайте лучше проясним, о чем мы говорим: насколько это может быть сомнительно и «научнофантастически», мы говорим о «революции», которая, если ее не остановить, нарушит жизнь всей планеты. Если капитализм является отчуждающим и отчужденным сыном превосходства технологии над наукой, мы можем легко сделать вывод, что продуктом этих отношений является «мегамашина», в которую мы все погружены и в которой сейчас живем. Следующим шагом будет принятие этой «мегамашины» через ИИ (Искусственный Интеллект).
Мы движемся к этому шаг за шагом, инвестиции в мир основанном на ИИ в это время последовательны и увеличиваются из года в год. В 2016 году Европа инвестировала 3,2 миллиарда евро, в 2020 году ожидается 20 миллиардов евро. Соединенные Штаты уже инвестировали 18 и 37 ожидается в 2020 году. 12 миллиардов евро по всему миру в 2017 году исключительно для изучения алгоритмов, способных учиться на своих ошибках самостоятельно. На продвинутом этапе создания нейроморфных компьютеров, которые вместо выполнения вычислений на основе двоичных кодов (вкл / выкл) используют процессоры, которые обмениваются сигналами, как это делают наши нейроны (клетки). Достигая бесконечно больших скоростей и все меньших и меньших размеров, методы работы все больше «приближаются» к нашему разуму.
Влияние на рынок в какой-то мере уже есть: машины с автоматическим управлением; медицина (анализ истории болезни, рентген, болезни, вирусы); робототехника (все системы, которые управляют роботами); промышленная автоматизация; анализ и управление сложными системами такие как жизнеспособность мегаполиса; автоматические системы управления; анализ и прогнозирование тенденций фондового рынка; анализы и прогнозы в метеорологической и сельскохозяйственной областях; анализ видео и текстов и изображений, опубликованных онлайн; управление логистикой.
Сегодня управлять этой «революцией» может лишь ограниченное количество ученых, высокоспециализированных техников в нескольких центрах, разбросанных по всему миру. Все они находятся в пределах досягаемости боевого анархистского Интернационала, хотя и ограниченного в своих силах. Его лучшее оружие? Воля и решимость, этих двух качеств было бы достаточно, чтобы оттолкнуть назад, замедлить этот технологический «прогресс», в который они хотят, чтобы мы верили, как в нечто неизбежное. У нас все еще есть время и пространство для маневра, прежде всего потому, что «система» еще не полностью осознает тот поворотный момент, который должен произойти, и инвестиции, хотя и огромные, только начинаются. Весьма вероятно, что правительственная бюрократия, спецслужбы обладают определенной неумелостью, которая помешает им полностью понять важность некоторых событий, которые могут быть понятны для нас вне этой логики и определенных специалистов. Скажем, что наше существование вне и против системы может дать нам более широкий обзор, большую гибкость ума. Препятствия к пониманию такой технологической «революции», такого поворотного момента могут быть особенно сильными для правительств, государств и капиталистов.
Но в чем заключается этот поворотный момент, эта технологическая “революция”? Сельскохозяйственная революция распространилась по всему миру за тысячи лет, промышленная революция – за сотню, цифровая революция – за несколько десятилетий и достигнет своей кульминации, своей «точки невозврата», которую техники и ученые называют «взрывом интеллекта». «Human Brain Project», основанный в 2005 году, надеется воссоздать человеческий мозг в течение 20 лет. С этого момента произойдет так называемый «взрыв», переход от человеческого интеллекта к супер-интеллекту (сверхчеловеческому). Ученые утверждают, что как только человеческие интеллектуальные способности будут достигнуты за очень короткое время (даже месяцы), это вызовет взрыв интеллекта, который будет заключаться в экспоненциальном и неконтролируемом росте интеллектуальных способностей ИИ. С этого момента риск потерять контроль над нашей судьбой станет очень высоким, ибо счастье трансгуманистов homo sapiens превратится во что-то другое, во что-то неясное, аборт природы, рак для этой планеты больше, чем мы уже.
[На первый взгляд видны параллели с христианским неприятием “искусственной жизни”. Однако вопрос ИИ уже много десятилетий является краеугольным для фантастики и футурологов. Как и с бактериологическим оружием, и с атомной энергетикой, ни ученые, ни политики не могут дать твердых гарантий. И все же, должны ли анархисты заниматься борьбой, которая не подрывает сами основы государства и капитализма? Не будет ли это “крестовый поход за праведную цель в неправедном мире”?]
К счастью для нас, ученые по своей природе часто слишком «оптимистичны» во времени и «причудливы» в перспективах. Мы вполне можем надеяться на нашу способность противостоять этому, если даже не повернём этот процесс вспять. Это зависит от нас, нашей невозмутимости, от сил, от оружия, которое мы будем применять в борьбе. Я думаю, что главное – не оказаться втянутым в катастрофу, которая ослабляет нас и приводит нас к смирению с неизбежностью. Чтобы получить более точное представление о технологическом скачке, который «современность» обещает нам через суперинтеллект, давайте попробуем прочесть пару определений, которые технические специалисты дают по этому поводу: «любой интеллект, который намного превосходит когнитивные способности человека почти во всех областях интересов»; сверхинтеллектуальная машина, это «машина, которая может намного превосходить все интеллектуальные действия любого человека, каким бы интеллектуальным он ни был». Суперинтеллект, по словам тех, кто над этим работает, будет панацеей от всех бед, лампа Аладдина, которая решит все наши энергетические, экологические и экономические проблемы, найдет лекарство от всех болезней, даже обещает нам бессмертие.
Но те же ученые и техники, которые без ума от этих будущих достижений (которые, конечно, неизбежно пойдут на «пользу» только класса включенных), они боятся этого и считают его чрезвычайно опасным явлением, вплоть до опасности атомного века, ядерной войны. Ученые и техники, которые до сих пор очень далеки от этого, с отчаянием изучают возможные ловушки виртуальной реальности, в которых можно ее удержать, обмануть, посадить в клетку. Страхи и надежды, закон науки обрекает нас на «прогресс», чтобы продвинутся вперед любой ценой, иначе это будет стоить нам нашего выживания как вида.
Мы, анархисты, всегда были чувствительны к этим «проблемам», потому что ничто больше в эти годы не ставило под сомнение нашу свободу, кроме как «современность», технология. В течение многих лет мы не ограничивались социологическими анализами по технике и технологии. Часть из нас, наиболее склонная к действиям, те анархисты, которые применяли разрушительное прямое действие через неформальные и аффинити группы, развернули теоретический и практический арсенал для удара по чувствительным и периферийным точкам, оптическим волокнам, электрическим кабелям, ретрансляторным вышкам… Тенденция заключалась в том, что необходимо было двигаться из центра на окраину системы, где контроль ниже, где жизненно важные линии, если их прервать доступными средствами (огонь, щипцы …), могут нанести значительный ущерб, в последнее время много говорят о прерывании потока товаров. Эта тенденция, преобладающая сегодня среди повстанцев, обязана (на мой взгляд) своему рождению “lottarmatismo” BR конца 1970-х годов, когда слово «система» для анархистов означала, что у государства не было сердца, центра.
Именно тогда BR поддержали необходимость поразить «сердце государства» в числе фигур его самых значимых людей. Прошло много десятилетий, все изменилось, но эта «формула», которая в то время имела сильный смысл, превратилась в «мантру», «догму», которая увековечила себя, теряя все больший смысл, становясь предвестником тупости, оправдания для никогда не выраженных страхов. Эта методология, по крайней мере в отношении страны, в которой я живу, была сведена к отказу (никогда не признавалась, но на самом деле практиковалась) воздействовать на людей, непосредственных виновников зверств системы. Для многих анархистов существуют только «саботаж» и разрушительные действия (удары и разрушения). Особенность этой практики также широко распространена в «экологической» среде с небольшими, но значительными исключениями, если говорить о Качинском. Они склонны исключать насильственные действия против людей (за редкими исключениями внутри них), включая ALF и ELF. Эти «Организации» – по другим причинам, важный (конкретный) пример того, как можно «организовать» себя простым, но структурированным образом. Как говорят некоторые товарищи, «организация, которая не имеет и не хочет организации». Несомненно, на мой взгляд, их влияние есть и на практику FAI-FRI, просто подумайте об их общении посредством действий и их международных кампаниях. Надеюсь, мы сможем поговорить об этом позже…
Здесь, в Италии, в анархическом контексте, в отличие от последних нескольких лет, только некоторые действия FAI были против тенденции. Часто критикуемые «посылки с бомбами», древняя практика, которая, насколько я могу судить, является частью анархистской «традиции». Подумайте только о так называемых «галлеанистах» в Америке или о посылках со взрывчаткой, от анархистов, которые бежали во Францию во время фашизма в адрес крупных итальянских газет, и это лишь некоторые из них. Как я уже говорил в прошлом, искажение «истории», очистка от неприятных фактов не является исключительно сталинской практикой, даже мы, анархисты, практикуем ее по-своему, часто по незнанию.
Вы говорите мне о движении луддитов, анархистами и не только это движение слишком часто представляется как пример практики исключительно «саботажа», стирающей часть той истории, которую нелегко усвоить из-за определенного взгляда на действие. В арсенале луддитов, также были и убийства, они не ограничивались уничтожением ткацких станков. В 1812 году Уильям Хорсфолл, владелец текстильной фабрики, был застрелен (убит) в засаде, за несколько дней до того, как он пообещал своим рабочим, что он подавит любое восстание и прольёт кровь луддитам. Именно он погиб, и пролилась его кровь. Трое луддитов были повешены за этот жест восстания. Это не случайно, когда мы читаем «правильные» трактовки луддизма, мы почти никогда не слышим упоминания такого рода действий.
Почему? Может быть, «саботаж» является более подрывным, более опасным для системы, чем физическое устранение правителя (управляющего)? Конечно, сегодня это требует большей реакции со стороны системы, больших репрессий. Но «страх» никогда не бывает хорошим советчиком, он заставляет нас терять рациональность, чувство реальности. Возможно, это связано с чувством потери связи с реальностью, бесконечными «социологическими» различиями, которые делают многие анархисты в отношении термина «терроризм», и тем, как это слово может «изолировать» нас и стать уникальным продуктом власти.
Терроризм – это практика, которую всегда использовали анархисты (как и почти все революционные и народные движения). Я никогда не устану это говорить, какими бы неудобными и предвещающими ни были репрессии из-за этого, потому что я считаю, что интеллектуальная честность и последовательность тесно связаны между собой, и чтобы быть заслуживающими доверия и, следовательно, эффективными в действии, мы должны быть честными с самими собой и с другими, и не рассуждать в соответствии с ближайшей пользой, а в перспективе. Терроризм понимается как практика, которая распространяет террор по отношению к правящему классу, как это делал Эмиль Анри, как это делали алжирцы, наносившие удары по французским ресторанам (бесконечные примеры), насколько это может быть сомнительным в “моральном ” плане, он никогда не изолировал ни одного человека и историю, о которой он говорит. Терроризм, исходящий от низов и бьющий по верхушке, имеет уважение во всём мире. Извините, если я ушел от темы, но некоторые вещи, какими бы неудобными они ни были, я должен был сказать. Давайте перейдем к следующему вопросу …
[Опубликовано в “Vetriolo”, анархическая газета, №2, осень 2018]Вторая часть
вопрос: Анализируя историю движения эксплуатируемых, бедных, угнетенных и пролетариев, мы видим, что анархические идеи рождаются, подпитываются и развиваются в этих контекстах; с другой стороны, большинство анархистов также приходят оттуда (конечно, есть и исключения). В основном эти идеи родились во время зарождения и роста промышленного капитализма (ориентировочно с начала 1800-х до 1970-х годов), и 40 лет назад организации эксплуатируемых и рабочих были массовыми, а анархистские группы (и входящие в них индивиды), также являются плодами той исторической эпохи.
С приходом капиталистической реструктуризации в 80-е годы, за которой последовали резкие изменения в сфере труда, также видоизменяются анархистские организации и их деятельность; классическим организациям синтеза (или массовым) противопоставляются менее жесткие структуры, основанные на близости (т.н. аффинити-группы) и неформальности.
Новая технологическая реструктуризация, основанная главным образом на робототехнике, очевидно, приведет к другим радикальным изменениям (массовой безработице), и новые рабочие, вероятно, будут задействованы в передвижении товаров. В этом контексте, когда обнищание трудящихся (и, очевидно, эксплуатация людей, животных и земли) и богатство эксплуататоров будут расти, имеет ли еще смысл говорить о классовой борьбе? Есть ли еще возможности для вовлечения – в борьбу за уничтожение этой техно-промышленной цивилизации – эксплуатируемых, трудящихся, исключенных? Стоит ли пытаться обновить организационные формы борьбы?
Альфредо Коспито: Этот вопрос начинается с логических предпосылок, делающих организационный метод зависимым от внешних условий. Но для нас, анархистов, не все так просто, линейно и логично, потому что, не будучи «политиками», в нашем случае это «средства соответствуют целям», а не наоборот. Следовательно, если капитализм «перестраивается», он не должен менять наш способ «самоорганизации», потому что именно в тех средствах, которые мы используем, живет наша анархия.
Наш успех заключается в том, что анархистская практика неформальности и аффинити-групп никогда не была настолько сильна, как сегодня. Как ни парадоксально, мы не были теми, кто приспосабливал себя к реальности; это реальность приспособилась к нам. Реальность шла нам на встречу, делая наши практики очень эффективными, которые со временем стали идеально подходить, для того чтобы расшатать сложную и хаотическую систему, подобную той, в которой мы вынуждены выживать сегодня. Только простая, максимально воспроизводимая и столь же хаотичная, неуловимая и адаптируемая практика, как неформальность и аффинити-группы, могут быть успешными. Эти способы «организации» не являются адаптацией к «капиталистической реструктуризации» 1980-х годов: со времен Кафьеро и его «пропаганды действием» они всегда были основой анархистских действий, которые так сильно характеризовали наши собственные организации синтеза. В рамках каждой анархистской организации, которая позиционировала себя революционной, на самом деле существовали аффинити-группы, которые действовали неформально, часто указывая путь и обостряя действие.
Нелепо также думать, что классовая борьба окончена, мы погружены в нее по шею, но, в отличие от вчерашнего дня, деградация из-за технологической изоляции (чему каждый из нас способствует) лишает нас реального представления о явлении в целом. Варварство подразумевает возвращение к изначальным, диким (и, следовательно, более чистым) формам классовых конфликтов. Посреднические фигуры, как «профсоюзы» и «партии», исключаются. В наиболее технологически «продвинутой» части мира социальный субъект, который когда-то характеризовал угнетенный класс, «пролетариат», был заменен неопределенным и отчаявшимся классом, не обладающим самосознанием.
Тем временем, ненависть и гнев накапливаются, насыщая воздух, делая его невыносимым и готовым взорваться от одной искры нужной интенсивности. Власть прекрасно понимает, что, имея в руках менее хорошие карты, чем у нас, она играет лучше, разжигая конфликты между бедными. Но они непрочны и малоэффективны. Профсоюзы и левые партии больше не работают. Их роль была заменена оружием массового отвлечения внимания, таким как расизм и патриотизм. Но как долго это продлится?
Стратегия противопоставления бедных беднейшим является близорукой. Общее обнищание, вызванное технологической волной и последующей безработицей, ослабит расизм и патриотизм, но только если мы хорошо разыграем наши карты. В течение времени, необходимого для восстановления контроля над ситуацией и гарантирования всем гражданам доходов (реальных, а не мошеннических), система будет уязвимой, почти беззащитной перед нашими атаками. В это время ненависть достигнет своего апогея, и, возможно, это будет подходящее время, когда в этой несчастной стране гнев будет направлен на реальных людей, ответственных за страдания: государство и правителей.
Также популярное помешательство на суверенитете ослабляет парламентскую демократию, подрывая ее основы. Такого рода “популизм” создает противоречивые, иррациональные толчки, которыми трудно управлять тем, кто их развязал. Сегодня возможность того, что наши действия пробьют брешь, становится реальной. У нас должны быть четкие идеи, убежденность и упорство, чтобы превратить ненависть в действие, открыть глаза эксплуатируемым. Воля и решимость могут вернуть часы истории, заставив нас начать с того места, где мы начали терять эти два незаменимых качества. Сто лет назад мы были поражены силой авторитарного «коммунизма», отравившего нас своими плодами, «социал-демократией» и «диктатурой пролетариата», которые своей жестокостью разрушили «миф» о социальной революции «солнце будущего» и анархии как конкретной перспективы для полного освобождения. В нашей «современности» мы утверждали, что нам не нужны «мифы», но мы убили утопию, величайшее оружие, которое мы имели, чтобы разрушить этот мир. Исторически мы слишком много внимания уделяли рациональности, науке, пренебрегая инстинктами восстания, чувствами, страстями, лежащими в основе человека.
Мы потеряли из виду «возможность сделать это», и это настолько разозлило нас, что мы не признаем, например, величия жеста одного из наших братьев, Михаила Жлобицкого, который взорвал себя в приёмной Архангельского ФСБ, чтобы отомстить за собственных товарищей, замученных российскими ментами. Этот очень молодой товарищ обнажил сегодня основополагающую ценность реальной анархии: готовность поставить на кон всё, чтобы освободить этот мир.
Все меняется быстро, анархисты пробуждаются от спячки. Мы являемся свидетелями немыслимых еще несколько лет назад явлений, например, распространение анархистского коммунизма в такой стране, как Бангладеш, где ведущая роль рабочего класса остается сильной. (Кстати, говорить о конце рабочего класса преждевременно, так как для многих людей в южном полушарии человеческий труд будет дешевле, чем роботизированный). Мы являемся свидетелями перехода от трагических неудач государственного коммунизма к надеждам анархистского коммунизма. Казалось бы, но значительная часть целого народа, курдского, приняла своего рода «либертарианский социализм», экологический и феминистский.
Ближе к моему видению анархистской практики, это то, как неформальная тенденция действует в половине мира, «самоорганизуя» себя через международные кампании, вызванные аффинити-группами, нападая как леопард в хаотической и нигилистической манере. Воздух насыщен электричеством, это напряжение ощущается даже в этой камере.
Будучи убежденными в том, что мы неумолимо идем к «идеальному шторму», мы не можем позволить себе отказаться от какой-либо гипотезы борьбы. Гораздо меньше мы можем отказываться от насилия во всех его нюансах и градациях. Нас относительно немного, время в нашем распоряжении ограничено, нам просто нужно хорошо разыграть наши карты и отбросить фальшивую мораль и нерешительность. Если мы хотим иметь хотя бы одну возможность, мы должны быть носителями более открытого видения, а не тратить драгоценную энергию, наступая на ноги друг друга.
Вы спрашиваете меня, следует ли вам экспериментировать или обновлять организационные формы борьбы; было бы более чем достаточно, если бы каждый реализовывал свое собственное планирование на основе убежденности, упорства и последовательности. Независимо от того, идет ли речь о социальной или антисоциальной перспективе, о неформальной или специфической организации синтеза или об индивидуальном подходе, с моей точки зрения, единственным отличительным фактором, который не может быть инструментом реформистов, является повстанческое насилие. Мы должны начать немедленно практиковать его, каждый в соответствии с той силой, которая необходима для вашего собственного планирования. Стратегия, которая не включает прямую конфронтацию, вооруженную мощь, предназначена для восстановления, неудачи и поражения. Это восстановление имеет много названий и оправданий: «постепенность», «постанархизм», в последнее время Негри и Хардт создали еще одно, теоретизируя «антагонистический реформизм». Обычные сигналы, которые оправдывают наши страхи, подпитывают нашу покорность, оказывая большую услугу власти. Чтобы избежать какой-либо формы восстановления, достаточно действовать как анархисты. Бесчинства, которые требуют мести, бесконечны; с помощью действия мы должны продемонстрировать, что король голый, что правитель может и должен истекать кровью. В группе или в одиночку, находи цель и атакуй. Если наш дискурс хочет стать «социальной подрывной деятельностью», необходимо вернуться к тому, чтобы быть «узнаваемыми» и «заслуживающими доверия».
«Узнаваемость» может быть достигнута посредством рискованной, четкой и прямой практики заявленных действий, с аббревиатурами или без них. Или теми анонимными действиями, которые сразу распознаются по целям, по которым наносится удар или по методам действий применяемых в самой атаке. Столь же ясным и прямым может быть часть анархистского марша, которая сталкивается с полицией, блокада района, горящая баррикада, которую возводит партизан в мегаполисе. Буква “А” в круге, нарисованная рядом с горящими казармами говорит так же ясно, как и заявление. Если нашей целью является «социальная подрывная деятельность», общение с другими угнетенными становится приоритетом, и каждый понимает, кто мы и чего мы хотим. Наших СМИ, журналов, книг, сайтов … недостаточно. Они имеют большое значение в углублении, в улучшении нашего видения реальности, в усилении анализа, в знании и, следовательно, в развитии наших практик, но они не способны повлиять на занавес молчания, который власть воздвигает в защиту «тоталитарной демократии». Молчание, которое создает демократия, сопровождается оглушительным шумом несчетных мнений, которые подавляют друг друга. Только разрушительным действиям удается прорваться сквозь эту болтовню, и благодаря им наши слова приобретают реальную ценность, достигают силы и конкретности. Телевидение, газеты, радио, сайты вынуждены говорить об этом, посылая наше послание громко и ясно, даже тем, кто никогда не думал поставить под сомнение существующий порядок. Речь идет о фактах и словах, которые достигают миллионов женщин и мужчин. Это не нелепо думать, что кто-то из них может таким образом осознать и стать нашим соучастником. Этого было бы достаточно, чтобы дать нам еще один шанс.
«Доверие» обеспечивается связью между мыслью и действием. Для тех, кто присоединяется к нам, должно быть ясно наше отношение к лидерам, иерархиям и сексизму любого рода. Те, кто приближается к нашей практике, должны с уверенностью знать, что мы никогда не пойдем на компромисс с властью и что никто не останется один на один с репрессиями. «Доверие» завоевывается также благодаря смелости и последовательности, которые мы демонстрируем индивидуально, когда что-то идет не так. В случае арестов, оставшись в изоляции и раздробленными в результате непрекращающихся репрессий, не отступайте и не сдавайтесь. Но, самое главное, это доверие, которое мы приобретаем на местах. Тот, кто присоединяется к анархистам, должен быть уверен, что мы никогда не предадим данное слово и что любой ценой мы достигнем целей, которые мы поставили перед собой, иначе мы поддадимся и уступим им.
«Признание» и «доверие» будут стоить нам слез и крови и могут быть достигнуты только через отчаянное упорство. Тот, кто говорит о «социальной войне», должен обязательно принять это во внимание и подготовиться к войне. Настало время возродить «мстительную анархию», чтобы вернуться к террору. Как бы трудно это ни казалось, необходимо суметь соединить предложение о «мифе» и размышления о «планировании». Только так «революция» вернется к тому, чтобы стать реальной перспективой для миллионов эксплуатируемых людей, потеряв свой смысл «ожидания зрелых времен», которая сегодня превращает его в пустое вражеское слово. Через индивидуальное восстание каждый из нас, в группах или поодиночке, шаг за шагом, атака за атакой, даст новую жизнь идее революции, придаст ей конкретный, анархический смысл.
вопрос: Исторически анархисты «вмешивались в социальную жизнь», как мы бы сказали сегодня, с ясными идеями и обязательно насильственными действиями в разных областях и контекстах. В истории они всегда внушали страх, террор и беспокойство как для привилегированных классов, так и для каждого органа власти, правительства или учреждения, и, естественно, также для всех этих авторитарных революционных политических элементов. Сегодня, с тем уровнем насилия, который капитализм воспроизводит в постоянной войне и техноиндустриальном обществе, ответ восстания, безусловно, должен быть больше, чем он есть. Однако, если, с одной стороны, мы обнаруживаем гражданскую борьбу на социальном уровне, которая изначально начинается с определенного типа политической ориентации, а также с ограничений антагонизма, который приводит в действие механизмы сглаживания социальных конфликтов, такие как:
политическая кандидатура, институциональные переговоры, регуляризация (оккупация), авторитарные дрейфы, мирные забастовки, обеспечивающие хорошую основу, на которой система может рассчитывать на поддержку; с другой стороны, существует также движение радикальной оппозиции и живой солидарности, несмотря на то, что в последние годы наблюдается спад и сокращение конфликтов, даже со стороны анархистов. Что больше всего беспокоит и от чего никто не избавлен, так это состояние потери и недостаточной подготовки, которые возвращаются несмотря на интересные моменты и возможности в определенных контекстах борьбы. Такие выражения, как «вмешательство в социальную» или «реальную борьбу», стали смысловыми играми, словами, которые иногда могут оправдать светскую, альтернативную, ассоциативную политику среди многих. По твоему мнению, не должны ли анархисты, революционеры быть заинтересованы в борьбе и достижении желаемого уровня конфронтации и конфликта с государством, против частной собственности, с помощью насильственных средств и методов, вместо того, чтобы искать стратегических и политических посредников от легалистского и институционального гражданского общества?
Альфредо Коспито: Я могу только согласиться с вами и ответить «да» на ваш вопрос. Я продолжаю говорить вам, что первая стена, которую мы видим для защиты системы – это именно эти механизмы восстановления, эти «стратегически-политические посредники», как вы их называете. Принять сейчас логику, что эта стена рушится, как никогда самоубийственно, и, несмотря на все, даже сегодня, в этот период системного кризиса, слишком много «анархистов и революционеров» попадают в ловушку, даже не осознавая этого. Каждый раз мы избегаем уличного столкновения, потому что на собрании было решено провести «коммуникативный» марш. Каждый раз во время забастовки каждый подчиняется решениям, принятым «основными» представителями, избегая насильственного «самоубийственного» столкновения с полицейскими. Всякий раз, когда они идут мирно, чтобы сохранить свой засквотированный дом или социальный центр, эта стена укрепляется.
В основе этого укрепления лежит постоянное откладывание насильственного и вооруженного конфликта с системой. Мы должны найти в себе смелость встать против большинства наших товарищей и взять на себя ответственность за повышение уровня конфронтации. Только гневный импульс индивидуальной инициативы, минуя «рациональность» собраний, может дать нам эту силу, победив неуверенность и страхи. Но силы и смелости недостаточно, нужно также иметь определенную ясность. Несмотря на возможности, которые дает нам время, мы не можем воспользоваться ими. Наши усилия должны быть рассеяны; мы находимся на переднем крае любого конфликта, уличного столкновения; во многих случаях это мы с нашим решением и инициативой укрепляем «движения», но затем плоды собирают другие. Наше послание кажется размытым, оно не может так легко дойти до адресата. Все чаще наши действия делают эти движения видимыми, усиливая их, но что происходит потом? Как будто чего-то не хватает, и это что-то, с моей точки зрения, является вооруженными действиями, которые должны четко и точно стоять рядом, даже в разное время и в разных местах, с различными видами борьбы, давая больше пространства нашему посланию, нашей борьбе на улицах.
Теперь мне нужно уточнить ключевой момент для меня. Я не ставлю на качественно разные уровни яростную индивидуальную борьбу, «нигилистическую», «антисоциальную», самоцель, «поразительную, потому что это просто красиво и правильно конфликтовать с властью» и революционную «социально подрывную деятельность». Это потому, что обе эти перспективы на самом деле глубоко «антисоциальны», обе эти перспективы неизбежно должны конфликтовать с «обществом». Наш конфликт с «системой» всегда против «цивилизации», потому что она была рождена для защиты, и вокруг самой системы она является ее неотъемлемой частью. Следовательно, наша борьба может быть только против этого «общества», созданного для защиты «цивилизации», которая ведет нас на край пропасти.
Мы, анархисты, должны раскрывать противоречия и создавать конфликты. Мы можем сказать, что мы рождены для этого, мы рождены, чтобы отчаянно противостоять «чудовищному» человечеству. Вопреки утверждениям ситуационистов, «ценность» сегодня заключается в «разрушении», а не так, как они утверждали в «восстании, которое будет преобразовано в проект». Мы не должны ничего строить, не нам и, возможно, даже не нашим детям строить освобожденное общество, мы должны довольствоваться «стремлением» к этому. Стремление к разрушению должно быть само по себе достаточным, оно не должно быть творцом. Этот «нигилизм» будет нашей силой, нашим единственным «проектом». Он должен состоять в том, объединяться или не объединяться для, того чтобы нанести как можно больший ущерб. Вы скажете мне, что сегодня мир полон воли к разрушению, войнам, конфликтам, насилию, но все они являются создателями «нового» порядка, они укрепляют «систему». Наше «насилие», наши «партизаны», наш «терроризм» по сравнению с сильным накалом смехотворны, но как бы они ни казались незначительными, они дают нам не перспективу, а непосредственное конкретное удовлетворение двух основных потребностей человека: свободы и счастья. Деборд сказал, что мы должны «создавать волнения, не любя их», я думаю, что вместо этого нужно любить их, любить их глубоко. Мы – анархисты, и мы несем это «нарушение порядка» внутри. Для нас это должно быть не горькое лекарство для быстрого проглатывания, а сладкий мед, чтобы наслаждаться им медленно и с удовольствием. В этом удовольствии происходит гибель «мученика», «жертвы».
Мученичество и жертва, в которых мы глупо обвиняем каждый раз, когда один из нас попадает в тюрьму или убит. Для меня это ничего бы не изменило, если бы ситуация не была (как я считаю сегодня) склонной к действиям, восприимчивой к нашему вмешательству. Я бы все еще действовал таким же образом, продолжая наносить удары без колебаний, потому что в нашей природе бороться независимо от социальной ситуации, в которой мы живем. Тем не менее, абсурдно думать, что наши действия (будто индивидуальные или «оторванные» от социальной ситуации) не влияют на общество, в которое мы все еще погружены. В нашем «игнорировании» или «выходе за рамки» социальной ситуации не лежит отказ от реальности, потому что мы являемся продуктом реальности.
Анархистская утопия – это «конечная» цель, которую дали себе угнетенные, «максимальное» выражение их борьбы против капитализма. Цель, которая должна быть немедленно достигнута анархистами, а вовсе не зарисовка коммунистов, которую следует “достичь” в “отдаленном будущем”. Анархия была надеждой, которая поддерживала угнетенных в их кровавой борьбе против капитализма. Наши идеи являются плодом отказа пролетариата от капитализма, они не абстрактная философия, а продукт класса, который хотел «перевернуть» мир.
Потом, со временем, все усложнилось… ставки возросли, жадность и жажда власти правящего класса сегодня ставят под угрозу само выживание жизни на планете. Сегодня мы должны признать, что «капитализм» ставит под угрозу жизнь всех, теперь это вопрос жизни и смерти. «Капитализм» – это, помимо прочего, система подчинения, через которую питается «мегамашина». Только его эффективность за счёт эксплуатации миллиардов женщин и мужчин может развивать технологию до большого «прыжка» до «отлучения», когда тот же «капитализм» больше не будет нуждаться в том, чтобы быть, потому что человечество больше не будет двигателем чего-либо, оно станет чем-то другим, либо будет просто уничтожено.
Даже сейчас очень важно начать рассуждать, исходя из того, как если бы «техно-индустриальная» система была единым живым организмом, потому что вся ее сложность направлена на одну цель: поиск ресурсов для расширения, развития. Люди, которые дали ему жизнь (ученые, техники, физики…) передали ему те же законы жизни: выживание любой ценой и поиск жизненно важных пространств, питание, энергия; как любая сложная организация, эта система стремится выжить сама по себе, доминировать и поглощать все, что ее окружает. Мы должны разрушить «капитализм» во всех его версиях, чтобы он больше не мог подпитывать эту адскую «машину» эксплуатации и угнетения, прежде чем он убьет нас, прежде чем он станет «отученным», который освобождает себя от человека. Все должно рухнуть, если мы хотим иметь будущее, достойное этого имени.
Возвращаясь к нам, вы говорили со мной о «реальной борьбе» и «вмешательстве в социальную сферу», которые все чаще становятся оправданием для посредничества. На мой взгляд, эти две концепции начали терять последовательность, когда с «рациональной» точки зрения мы начали отделять «реальное движение» (борьбу угнетенных) от конкретного анархистского движения (анархистов). С этого момента сам факт такого различия сделал нас «другими»; эта наша «логика» превратила нас в «авангард», он лишил нас чувства конкретности, побуждая нас преследовать (заниматься поиском) абстракцию, «народ». Боязнь сделать более серьёзный шаг и не быть понятыми (сопровождаемыми) «народом» сдерживала нас и парадоксально превратила нас в крошечного «агента меньшинства», фактически в авангардного неудачника.
Какие проблемы поднимают повстанцы и за которыми не следуют другие? Они действуют так, как лучше всего им подходит в тот момент, движимые правильностью своих действий, гневом, страстью. Они принимает к сведению опасность, которая существует в тот момент, они делают свои расчеты, но понимания проблемы «людьми» не возникает. Вы чувствуете людей, это люди. Мы, анархисты, должны просто действовать так же, мы не пришли с Луны, мы угнетены, как и другие, мы не должны сдерживать себя, а идти вперед, позволить себе быть поглощенными гневом, страстью, а не сдерживать свои шаги. Нет необходимости делать себя невидимыми, маскировать себя среди «людей», это больше не делает нас «людьми», но ослабляет нас, позволяя любой силе, даже реакционной, регенерировать случаи восстания. Мы должны говорить со всеми и служить примером для всех как анархисты с искренностью и честностью.
«Политика» с ее компромиссными стратегиями и хитростью обрезает нам крылья и откладывает «революцию». Я приведу конкретный пример. Восстание «желтых жилетов» во Франции. Анархисты должны дать ясно понять, как, в частности, они сделали, когда были на переднем крае уличных столкновений, например, с помощью надписей на стенах разбитых витрин или пострадавших министерств, но затем надо идти дальше, объединяя уличные бои с атаками, нацеленными на людей и структуры правительства, а также на фашистов и регенераторов, которые говорят, что поддерживают это движение. Мы сталкиваемся с болезненными отношениями: с одной стороны, анархистским движением, которое, несмотря на нежелание и именно по этой причине, становится «авангардом», а с другой – «реальным движением» (восстанием угнетенных). Мы должны преодолеть эту дихотомию, каждый раз, когда реальное движение и анархическое движение начинают сплачиваться, все становится возможным. Каждый раз, когда «революция» становилась анархической, побеждали миф, страсть, смелость и притягательность. Вы хотите что-то сказать? Каждая новая идея навязывается реальности через страсть и миф. Мы можем отказаться от них, лишив возможности, но мы не можем заменить их холодной рациональностью и цинизмом «политики» тех, кто никогда не полезет грудью на амбразуру. Навязчивый страх анархистов стать «авангардом» часто скрывает страх брать на себя ответственность, рисковать нашими жизнями. В любом случае, я по-прежнему оптимистичен, потому что я убежден, что анархия имеет гораздо больше общего с алхимией, чем с наукой, ибо это прежде всего инстинкт, страсть, очарование, миф и любовь к свободе.
[Опубликовано в “Vetriolo”, анархическая газета, №3, зима 2019]
