Сегодня поговорим о терроризме. В простейшем определении это политика запугивания, совершаемая с применением насилия с целью достижения идеологических, политических, религиозных или финансовых задач. Хотя это понятие во множестве стран имеет юридическое определение, границы его зачастую чрезвычайно размыты. В криминальных кодексах за преступления, связанные с террористической деятельностью, обычно полагаются достаточно суровые наказания. Кроме того, в ряде стран существует правовая категория “оправдание терроризма”, которой легко спекулировать по отношению к оппозиционным политикам и публицистам. Как пример, случай с блогером Алексеем Кунгуровым, который позволил себе скептически высказаться по поводу военных действий РФ в Сирии и получил за это реальный срок. А в Турции подобным образом разобрались с Демократической Партией Народов, лидер которой Селахаттин Демирташ был арестован в 2016 году по обвинению в “создании и руководстве террористической организацией”, “пропаганде террористической организации” и “восхвалении преступления и преступника”. Все дело в том, что ДПН — твердый и последовательный оппонент политики Эрдогана, партия борется за прямую демократию и права этнических меньшинств, в особенности курдского населения. А к курдскому меньшинству у Эрдогана отношение однозначное — нет никакого курдского меньшинства, есть какие-то обнаглевшие турецкие граждане. Государственное обвинение требует для Демирташа 183 (!!!) года тюремного заключения. Он до сих пор под арестом.
Не смотря на то, что именно государство выступает формальным определителем того, что такое “терроризм”, зачастую оно само является проводником системного террора. Знаковый момент — в первый раз термин “террористы” был использован именно по отношению к государственной власти. В 1794 году французский мыслитель Гракх Бабёф назвал террористами якобинцев, которые после прихода к власти начали проводить политику массового насилия по отношению к “контр-революционным элементам”. Сменившая якобинцев Директория уже в следующем году тоже удостоилась такого же эпитета, в этот раз от парламентария Эдмунда Берка. Фактически, обладая монополией на насилие внутри общества, государство зачастую сталкивается с искушением воспользоваться им по отношению к политическим оппонентам. Таким образом функционирует полицейское государство, запугивающее своих граждан с целью утверждения формальной лояльности и уничтожения протестных движений. Государства также могут спонсировать внешние террористические проекты, самостоятельно устранять государственных деятелей других государств или лидеров национально-освободительных движений — если полагается, что того требуют государственные же интересы. Примеры СССР, США, Израиля и, например, Алжира времен Каддафи лежат на поверхности.
Но вернемся к тому, как воспринимает терроризм общество. В последнее время у всех на слуху конкретно религиозный террор, ИГ и ему подобные движения. Но ИГ и Аль-Каидой все не ограничивается — Брейвик, например, классический террорист с идеологической мотивацией. Он атаковал таргетированную группу (политиков и представителей молодежных политических движений противоположных ему взглядов), он даже написал манифест, где детально выразил свои взгляды и устремления. Вообще, религиозный терроризм — относительно новое явление, во второй половине 19 века, например, доминировал политический терроризм, основными проводниками которого были анархисты (в России — народники). Мишенью атак выступали представители королевских династий, чиновники, буржуа, полицаи и городовые, представители знати и духовенства. Поскольку анархическая философия постулировала как цель освобождение населения от системы политического и экономического угнетения, мирные жители обычно не атаковались. Если сравнивать с сегодняшней ситуацией, может показаться, что нынешние проводники терроризма стали неразборчивы в целях и вообще не применяют никакого идеологического фильтра. На самом деле, это не так.
Даже если взять хрестоматийный пример 9/11, там легко вычленить желаемые символические цели: мировая экономическая система (башни-близнецы) и американская военщина (Пентагон). При этом самую истовую, однозначно негативную реакцию, не позволяющего никакого оправдания, у нас вызывает факт убийства тысяч простых офисных работников, которые не являются формальными представителями американской государственной системы. Для нас это очевидно и естественно, потому что мы часть европейской светской традиции. Но если мы хотим понять логику террористов, нужно мыслить как они. И здесь начинается интересное. Как я мимоходом упоминал в другой публикации, терроризм, если он не государственный, это внесистемный способ отвечать на системное давление. Как анархисты 19 века не видели институциональных способов добиться желаемых изменений, так и исламисты сейчас существуют в консенсусной реальности, формируемой западным истеблишментом. За исключением небольшой группы стран в Средней Азии и Африке, где правят строгие законы шариата, политический ислам вынужден уживаться с ценностями западного мира, такими как демократия, капитализм, формальное гражданское равенство, секуляризм. Да и в шариатских странах не все однозначно — Саудовская Аравия умудряется быть одновременно основным союзником США в регионе и тайным спонсором исламистов. В ненавидящем Америку Иране стыдливо слушают западную музыку и смотрят западное кино. Это консенсусная глобализированная реальность, которой не избежать. Таким образом, с точки зрения радикального исламиста весь мир пронизан институциональными механизмами “крестоносцев”. И как анархисты приравнивали гос. чиновника к служителю машины угнетения, так исламские террористы видят участника рыночных отношений адептом западного мира. Поэтому, круг целей практически ничем не ограничен. Трагическая ирония состоит в том, что массовая поддержка радикальным взглядам обеспечивается не верой в эти уникальные, особые ценности, а социальным расслоением, которое позволяет ухватиться за национальную или религиозную традицию как ответ тем механизмам, что привели к данному расслоению.
На этом фоне никчемным выглядит пафос западной светской этики, требуемой достойной войны, не задевающей некомбатантов. Международное гуманитарное право обязует не вовлекать в конфликт мирное население. Парадокс в том, что подобная культура войны — опять же культура “крестоносцев”, которую не приемлет исламский террорист. У него, фактически, нет шансов в классическом военном противостоянии, в силу ограниченности ресурсов. Это доказывает пример ИГ, которые не просто точечно атаковали западные институции, а даже имели положительную программу — строили всемирный халифат (на практике, скорее, надеясь обратить итоги раздела Османской империи). Как следствие этой авантюры — территория ИГ стремительно сужается до точки, они потерпели сокрушительное поражение по всем фронтам — и от курдов, и от Асада. А вот их террористические атаки все так же раз за разом будоражат мир. Это работающий механизм, который они находят возможным использовать с этической точки зрения. А значит — атаки будут продолжаться, и все так же прогрессивное человечество будет возмущаться и поражаться жестокости методов ИГ. Концепция же халифата, пусть даже не существующего в реальности, будет выступать дополнительным стимулом для проводников такого насилия, разделяющих ценности группировки.
Если абстрагироваться от исламистов, то мы сможем увидеть общность подходов многих террористических религиозных групп. Антибалака, христианское вооруженное ополчение в ЦАР, славится своими жестокими атаками на политических оппонентов и мирное население. Несмотря на то, что антибалака представители христианского большинства, во-первых, это беднейшее большинство, во-вторых, возникло это движение как ответ на захват власти мусульманской вооруженной группировкой “Селека”. Интересен пример и Аум Синрикё — эта неорелигиозная секта после ряда попыток пройти во власть парламентаристскими методами, начала выстраивать параллельную государственную структуру, надеясь заменить японское правительство после наступления “конца света”, который, по итогу, они решили приблизить тем самым терактом в токийском метро.
Существует ли какое-то фундаментальное решение проблем терроризма? Сложно сказать. Лично я нахожу оправданными методы, которыми действовали анархисты на заре становления своей идеологии. При этом я не приемлю включения гражданских в круг потенциальных целей террора. Если воспринимать терроризм как деформированный общественный механизм обратной связи, как внесистемный способ ответа на системное давление, в таком случае, мне кажется, только устранение причин социального напряжения сможет разрешить ситуацию в длительной перспективе. Это не значит, что нужно идти на встречу человеконенависническим взглядам отдельных религиозных или социальных группировок, это значит, что нужно выбить у них из под ног благодатную почву социального неравенства и экономической эксплуатации. Какое бы структурное обличье не принимала по итогу консолидированная ненависть, держится она на чувстве отчуждения и бессильной злобы. Боюсь только, из этого следуют печальные выводы — терроризм будет существовать до тех пор, пока будет существовать капитализм. Увы.
Александр Микитенко
