Михаил Магид
В последние несколько десятилетий в странах СНГ, в Арабском мире и Южной Америке, в Индонезии и Корее имели место политические революции. Во время этих событий массовые общественные форумы (тахриры), сопровождавшиеся демонстрациями протеста и восстаниями, сбрасывали правящих диктаторов.
Хотя мотором этих политически революций было недовольство низов своим социальным положением, нищетой и безработицей, максимум, чего они смогли добиться – смена диктатуры республиканской парламентской системой, в рамках которой соревнуются между собой за власть несколько партийных элит и олигархов. Ни к какому особому улучшению условий жизни эти движения в большинстве случаев не привели.
С политическими революциям вот какая вещь: не слишком важно, какая сила побеждает в них – умеренно-левая, как некоторое время назад в Боливии, или право-либералы, как в надвигающейся революции в Венесуэле. Важно лишь то, что такие революции позволяют некоторой части общества выработать навыки самоорганизации, добиться расширения своих прав и свобод. Главное же, чтобы не пришли к власти военная хунта, большевики или фашисты: террор государства способен надолго заморозить социальную активность и убить навыки самоорганизации.
Но способствуя развитию низовой самоорганизации, политические революции обычно не могут улучшить, изменить радикально положение большинства людей. Те программы реформ, которые они выдвигают, обусловлены прежде всего интересами новых элит или их союзом со старыми элитами.
Напротив, социальная революция означает коренные перемены, изменение системы собственности и власти, создание общества, основанного на совершенно иных принципах, нежели капитализм. Поэтому она предусматривает иной уровень общественной активности, на порядок более высокий.
Согласно подсчетам американских исследователей, для победы политической революции, т.е. для смены режима необходимы лишь 3-5% населения, участвующие в майданах\тахрирах. Именно поэтому демократы, рассуждающие о том, что им для изменения власти не нужна поддержка большинства, совершенно правы – правы в том смысле, что для реализации их целей им достаточно лишь малого активного меньшинства. Другое дело – будет ли выгодна большинству такая революция?
В любом случае, этого совершенно не достаточно, чтобы создать самоуправляющиеся коллективные предприятия и федерацию автономных общин – основу либертарно-социалистического или анархистского общества. Такое общество основано на постоянной высокой общественной активности трудового населения, которое непосредственно управляет производством и всем устройством жизни через свои регулярные собрания и через строго подотчетные собраниям советы. Невозможно сформировать такое общество, если низовая активность не будет на порядок выше, чем даже в странах, переживающих политические революции.
Например, в испанской провинциях Каталония в 1936 году развернулась социальная революция, в ходе которой промышленные предприятия перешли в управление трудовых коллективов. Из 4-х млн населения Каталонии 600 тыс. были членами анархистской ассоциации работников CNT (Национальная Конфедерация Труда). Еще несколько сотен тысяч состояли в других, менее радикальных, но тоже весьма воинственных организациях – социалистических, большевистских, либеральных. Таким образом, политическую и социальную активность проявляла четверть населения Каталонии (половина ее взрослого населения). Поэтому, CNT, в которой состояла треть взрослого населения страны, могла ставить вопрос о социальной революции.
