Восстание в Горлаге 1953

Стрельбу по заключенным («без всякого основания», как потом напишет в своем отчете начальник тюремного управления МВД СССР Кузнецов, личный референт Лаврентия Берии) открыл 22-летний младший сержант Дятлов. Были ранены семь человек.

К утру 7000 человек в Четвертом и Пятом лагерных отделениях отказались подчиняться приказам надзирателей: заключенные, которые ночью работали на кирпичном заводе, вывесили черные флаги, остановили производство и не стали возвращаться в жилую зону; остальные, наоборот, не вышли на работу.

«Ведут себя крайне возбужденно, отказались выполнять распоряжения администрации лагеря, выставили категорические требования о выезде московской комиссии для расследования указанных выше фактов», – в официальных донесениях первому заместителю министра внутренних дел СССР Ивану Серову сообщается, что никаких иных проявлений неповиновения со стороны заключенных нет. «Указанные выше факты», расследования которых требуют протестующие, это стрельба по заключенным, применение насилия, водворение в карцер и прочие злоупотребления со стороны администрации лагеря.

Предчувствие «волынки»

Восстание в норильском Горлаге, начавшееся через неполных три месяца после смерти Сталина, стало первым в череде протестов в особых лагерях – местах заключения «политических», осужденных за шпионаж, антисоветскую агитацию, измену родине и прочее. Особые лагеря в 1948 году пришли на смену упраздненной каторге, и режим в них был чем-то средним между каторжным и тюремным: труд заключенных использовали на тяжелых работах в шахтах и на круглосуточных стройках, жили они в запираемых на ночь бараках с решетками на окнах, ходили с номерами на одежде, были лишены права переписываться с родственниками, свиданий не разрешалось.

Амнистия, объявленная в конце марта 1953 года, не коснулась «контингента» особых лагерей: она распространялась только на осужденных за малозначительные преступления – 58-я статья для изменников родины к таковым не относилась. При этом неожиданным для администрации лагерей последствием амнистии оказалось освобождение множества так называемых сексотов – осведомителей. Так, в проекте указания министра юстиции СССР Константина Горшенина начальникам режимно-оперативных отделов-отделений лагерей и колоний от 12 мая 1953 года говорится: «В связи с Указом Президиума Верховного Совета СССР об амнистии из лагерей и колоний освободилось большое количество агентуры из числа заключенных, причем в большинстве своем преданной части, завербованной из числа лиц, осужденных за малозначительные преступления. Одновременно в лагерях и колониях по существу распались бригады содействия».

Тот же министр Горшенин, анализируя обстановку весной 1953 года, безусловно, предчувствовал рост напряжения в лагерях и требовал «соблюдения советской законности». Этому требованию предшествовали многочисленные нарушения, допускаемые охраной лагерей и колоний. Прежде на них принято было смотреть сквозь пальцы, теперь они нашли отражение в официальных документах: «В Волго-Балтийском ИТЛ начальник надзирательской службы лагерного пункта Савин, надзиратели Мешалкин, Новиков, Качанов, Траман систематически избивали заключенных, незаконно применяли к ним наручники и смирительные рубашки»; «В ИТЛ при строительстве №501 начальник конвоя Шикреев незаконно применил оружие по группе заключенных, в результате чего один из них был ранен»; «Начальник ОИТК Вологодской области Дурягин, по мотивам плохой работы, огульно лишил на 5 суток гарантированного питания бригаду заключенных и перевел их на штрафной паек».

Карагандинский этап и убитый старовер

Стрельба младшего сержанта Дятлова по жилой зоне стала последней каплей в чаше терпения заключенных Горлага, но отнюдь не единственным случаем применения оружия против зеков. Тремя днями ранее, 23 мая 1953 года, в Первом лагерном отделении старший лейтенант Ширяев застрелил заключенного Жигайлова и ранил заключенного Дзюбука. Они оба были староверами, держались вместе и просили не разделять их во время этапа. 25 мая помощник командира взвода Цыганков во время этапирования 16 заключенных из Первого лаготделения в Пятое расстрелял в упор из пистолета 25-летнего немца Эмиля Софроника за то, что заключенные отказались идти в тряпичных бурках по глубокой луже, куда их толкал конвой, и сели на снег.

Все эти расстрелы, произошедшие за три дня, стали поводом для восстания, но, разумеется, не главной его причиной. Следователи МГБ СССР и прокуратуры, анализируя произошедшее в Горном лагере, пришли к выводу о том, что зачинщиками восстания стали заключенные, прибывшие в Норильск с так называемым Карагандинским этапом осенью 1952 года. Это был штрафной этап из Степного лагеря на территории Казахстана, в него входили в основном осужденные за участие в националистических движениях и сотрудничество с нацистами бойцы ОУН-УПА с Западной Украины, «лесные братья» из Прибалтики, приговоренные к срокам заключения лагерях советские солдаты, офицеры и партизаны, побывавшие в плену и обвиненные в пособничестве врагу. Многие из них, уже отбывая срок в особых лагерях, были уличены в расправах с осведомителями и саботаже.

С Карагандинским этапом в Горлаг прибыло 1200 человек, их разбили на группы по 200-300 заключенных и распределили в разные лагерные отделения. Позже это действие руководства лагеря было расценено следователями МВД СССР как ключевая ошибка: вместо того, чтобы изолировать склонных к неповиновению заключенных, их невольно «внедрили» в каждое отделение, где им удалось провести агитационную работу и организовать бунты. По версии МВД, забастовка в Горном лагере была спланирована бандеровцами и «лесными братьями» заранее; они все якобы входили в антисоветскую организацию, которой руководил заключенный Герман Степанюк, осужденный на 25 лет за активное участие в ОУН-УПА.

Современные исследователи ГУЛАГа не склонны рассматривать происходившее в Горлаге как заранее спланированное восстание с единым «штабом» и определенными антисоветскими целями. Во многом события носили все же стихийный характер, однако влияние Карагандинского этапа на настроения заключенных, безусловно, велико. Очевидно хотя бы то, что среди зачинщиков и организаторов неповиновений в каждом отделении были те самые украинские и прибалтийские националисты, которые прибыли в Горлаг с этим этапом. Кроме того, склонность прибывших из Степлага к неповиновению, отказы от работы, их непримиримое отношение к сексотам-осведомителям (вплоть до физической расправы) изменили саму атмосферу в норильском лагере и подготовили почву для восстания.

Среди предпосылок массового неповиновения в Горлаге рассматривается и версия о провокации со стороны администрации: якобы стрельба по безоружным и ряд злоупотреблений во время этапирования заключенных и водворения их в штрафные изоляторы были спланированы, чтобы разжечь недовольство в рядах заключенных, а потом жестоко подавить эти выступления. Отрывочные сведения, подкрепляющие эту версию, в том числе воспоминания бывших служащих МГБ, сводятся к тому, что если провокация и была, то ее последствия явно превзошли самые смелые ожидания лагерной администрации и органов госбезопасности.

Бунтующий Горлаг

Четвертое и Пятое лагерные отделения, которые начали акцию неповиновения в ночь на 27 мая 1953 года, были заняты на работах на кирпичном заводе, строительстве в городе, добыче глины. В непосредственной близости от них находилось Шестое лаготделение, где отбывали наказание женщины. Вечером 28 мая они отказались от ужина и присоединились к забастовке.

На следующий день о происходящем в лагере доложили Министру внутренних дел СССР Лаврентию Берии. К этому времени уже было известно, чего требуют заключенные: 8-часовой рабочий день (до восстания в особых лагерях работали по 12, а иногда и по 14 часов в сутки), разрешения на свободную переписку с волей, установления режима общих лагерей и зачетов по зарплате, прекращения произвола конвоя. С помощью информаторов администрация лагеря выяснила, что в так называемом штабе забастовки около 12 человек, явные лидеры украинцы Владимир Омелянюк и Лука Павлишин. Учитель Павлишин, окончивший Пражский университет и осужденный на 35 лет лагерей, давал заключенным рекомендации вести себя вежливо и осторожно: в конфликты не вступать, по лагерю передвигаться в чужих бушлатах и шапках, чтобы человека было невозможно вычислить по нашитому на одежде номеру. Активисты «штаба» ходили по баракам, где к отказу от работы заключенные собирались добавить еще и голодовку, и отговаривали их от этого метода борьбы как от бессмысленного и ослабляющего протестующих физически.

От переговоров с руководством Горлага участники забастовки отказывались, требуя комиссию из Москвы. 1 июня к забастовке присоединилось еще одно лагерное отделение, Первое: заключенные выключили электростанцию на руднике «Медвежий ручей» и прекратили работу. Таким образом, работы на «Горстрое» и открытом руднике были полностью остановлены. «Приезд Жукова и Ворошилова для пересмотра дел и амнистия заключенным Горлага», – таковы были новые, расширенные, требования протестующих. «Бунтовщиками проводится агитация среди заключенных по подготовке к срыву номеров среди всего лагерного населения», – говорится в докладных записках руководства лагеря, составленных со слов агентов-осведомителей.

Еще через три дня, 4 июня, акция неповиновения началась и в Третьем лагерном отделении, располагавшимся между бутовым карьером и цементном заводом в поселке Кирпичном. Это отделение заставило присоединиться к забастовке тоже происшествие со стрельбой: огонь был открыт по заключенным, которые пытались прорваться в жилую зону из ШИЗО. Это произошло, когда заключенных Милова и Смирнова после осмотра в санчасти попытались поместить в так называемую молотилку: камеру с уголовниками, сотрудничающими с администрацией. Уголовники были вооружены заточками, позже, в суде, это подтвердили сотрудники лагерной охраны. Сопротивляясь водворению в камеру №3, Милов и Смирнов стали кричать: «Убивают!» и звать на помощь. Тогда находившаяся в соседней камере группа заключенных из 20 человек выбила дверь и поспешила на выручку. Замки со штрафного барака были сбиты, в конвоиров полетели камни. Приказ стрелять отдал майор Полостяной – командир дивизиона охраны лагеря. Было убито шесть человек, еще 15 получили ранения.

Раненым заключенные помогали сами, там же, в лаготделении, в тюремной санчасти. Тела погибших администрации не выдали, через два дня их похоронили в жилой зоне, у здания клуба.

«Вот что представлял из себя лагерь, когда по окончании работы в больнице, около 8 часов вечера, я вышел в жилую зону. К этому времени там уже не было ни одного оперработника, ни одного надзирателя. На некоторых бараках в знак траура появились черные флаги. Главная линейка была заполнена снующими туда и обратно возбужденными заключенными, местами они собирались в группы. Среди собравшихся выступали незнакомые мне в то время заключенные, призывая требовать вызова правительственной комиссии», – вспоминает о первом дне забастовки в Третьем лагерном отделении Борис Шамаев, который впоследствии стал одним из участников «штаба» протестующих заключенных.

Напротив 26-го барака висели лозунги: «Долой тюрьмы и лагеря!», «Требуем возвратить нас к нашим семьям!», а у клуба прибили щит с обращением «Москва, Правительству» и списком требований: созвать правительственную комиссию, сурово наказать виновников расстрела и уважать права человека.

Вместе с Третьим лаготделением количество протестующих стало рекордным: 16378 человек, пять отделений из шести.

Женский протест

Акция протеста в Шестом лагерном отделении норильского Горлага стало первой в истории ГУЛАГа массовой забастовкой заключенных-женщин. В отличие от мужчин, которые отказались от работы, но не от пищи, женщины неделю – до приезда комиссии из Москвы – держали голодовку.

7 июня 1953 года в Шестом лаготделении долгожданное «московское начальство» во главе с, главой Тюремного управления МВД СССР полковником Михаилом Кузнецовым, встретилось с заключенными.

«Переговоры проходили всюду примерно одинаково: неподалеку от вахты ставились столы, покрытые красной скатертью, по одну сторону садились “генералы”, по другую — делегаты от заключенных. За вахтой стояла цепь солдат с автоматами. Всюду Кузнецов требовал немедленного выхода на работу, обещал удовлетворить часть требований заключенных. Криками “ура!” было встречено разрешение комиссии снять с одежды номера, их тут же срывали. С такой же радостью встретили разрешение на неограниченную переписку, обещание свиданий с родными. Женщины прекратили голодовку», – пишет в своих воспоминаниях бывший заключенный Горлага Борис Шамаев.

Еще одним обещанием московской комиссии было не принимать никаких особых мер к организаторам забастовки и тем, кто вызвался участвовать в переговорах. Его нарушили первым: были выведены из лаготделения и арестованы украинка Стефания Коваль, эстонка Аста Тофри и другие женщины. Тогда было решено продолжать акцию протеста. Чтобы не допустить дальнейших арестов поодиночке, женщины организовали круглосуточное дежурство. Из воспоминаний тогдашней заключенной Марии Нич-Страхонюк, осужденной за участие в ОУН: «Лагерь разделили на две части: одна дежурила днем, другая – ночью. С крыш бараков следили за тем, что делалось за колючей проволокой, особенно в дивизионе воинской части». Когда администрация лагеря предприняла попытку забрать детей из яслей, находившихся в зоне, заключенные не позволили этого сделать.

«Матери закричали: “Не дадим своих детей, пускай умирают вместе с нами!” Одна женщина уцепилась руками за штаны высокого гостя и разорвала штанину до самого низу. Женщины потом шутили, что ветер развевал, как флаг, его штаны. Начальство ушло ни с чем, но мы поняли, что готовится что-то страшное – насилие или расправа», – вспоминает Нич-Страхонюк.

В конце июня полковник Кузнецов выступил перед женщинами еще раз, обратившись к ним по радио (громкоговорители были установлены во всех зонах). «Характерно оформление этих выступлений полковника Кузнецова. Лагерь внезапно начинают окружать вооруженные солдаты, в полной боевой готовности, со скатками на спине. Они залегают, занимая оборону, устанавливают пулеметы. Вслед за этим появляются надзиратели с топорами и прорубают проходы в проволочном заборе. Открывают все ворота. А в это время по радио полковник обращается к лагнаселению, призывая их расправляться с членами комитета и уходить из лагеря», – вспоминал Борис Шамаев.

На призыв начальника Тюремного управления женщины-заключенные ответили лозунгом «Свобода или смерть!»

«В ответ на все это заключенные женщины собрались в центре жилой зоны вокруг трех бараков, на которых висели черные флаги, и, взявшись под руки, организовали сплошное кольцо в четыре ряда и начали кричать, свистеть, выть», – так описывается происходившее 6 июля 1953 года в Шестом лаготделении в заключении комиссии МВД. Протестующие сломали забор, отделявший обычную зону от каторжной, каторжанки вывесили на своем бараке черный флаг в знак поддержки восстания. «Стояние» в жилой зоне длилось пять часов, после чего с трех сторон к ней подогнали пожарные машины и начали поливать кольцо заключенных водой. Когда давление подаваемой через брандспойты воды достигло восьми атмосфер, женщины стали падать, сбитые с ног, и их вытаскивали за пределы зоны. Тех, кто сопротивлялся, несли на плечах, за сопротивление били: пожарными топориками, ломами, досками. Выведя в тундру, заключенных разбили на отряды по сто человек, и под конвоем, после обыска, стали выпускать обратно на зону. Сотни активисток были «изъяты», десятки помещены под арест. Наиболее активным участницам восстания (уже упомянутым Коваль и Тофри, а также Надежде Яскив, Лидии Дауге, Юлии Сафранович и другим) прибавили срок, осудив на 10 лет тюрьмы каждую. После рассмотрения в апелляционной инстанции этот приговор был отменен.

Первая зековская республика

Еще до подавления восстания в женской зоне был ликвидирован протест в Первом, Четвертом и Пятом лагерных отделениях. Происходило это по примерно одинаковой схеме: в заборе зоны одновременно с нескольких сторон прорубались проходы, через них входили солдаты с табличками «Запретная зона», «Стой! Стреляю!» Одновременно через громкоговорители объявляли, что желающие могут покинуть зону и к ним не будет применяться никакое воздействие. Покидающих территорию зоны конвой делит на сотни и уводит в тундру, по дороге отсеивая и изолируя организаторов и активистов. Территория зоны становится все меньше, и в конце концов люди остаются на пятачке в несколько сотен квадратных метров, после чего их так же по сто человек выгоняют в тундру.

В Пятом лаготделении заключенные оказали сопротивление, когда вошли солдаты с табличками: стали теснить их, вооружившись ломами, камнями и палками. Когда ввели дополнительных солдат, человек 500 бросилось на них с криками «Ура!», пытаясь разоружить, утверждалось в отчете МВД. Был открыт огонь, заключенных заставили лечь на землю. 11 заключенных погибли на месте, еще 12 человек умерли от ран, более 20 получили тяжелые ранения. У двух солдат были зафиксированы травмы от ударов тяжелыми предметами в голову (заключенные бросали камни и палки), пятеро получили ушибы. Комиссия МВД СССР признала применения оружия в Пятом лаготделении своевременным и законным, а на оставшихся в живых организаторов «волынки» завели уголовные дела.

Таким образом, в начале июля Третье лагерное отделение осталось единственным, где протесты продолжались. К этому моменту часть требований заключенных уже была удовлетворена: с одежды сняли номера, бараки перестали запирать на ночь и разрешили посещать знакомых в соседних бараках до отбоя. Кроме того, был установлен 9-часовой рабочий день и разрешено посылать семьям по одному письму в месяц.

Но Третьему лаготделению этого уже мало: выдвигаются требования по пересмотру дел. Заключенные пишут обращение в ЦК КПСС, в котором просят объяснить, почему за одно и то же приговаривали в разные годы к 10 и к 25 годам, почему за политические преступления осуждают несовершеннолетних детей, почему реабилитируют не всех иностранных подданных. Они просят ввести в лагере органы прокуратуры и установить нормы зачета для Заполярья (день за два), а также дать возможность заключенным после отбытия срока воссоединиться с семьями.

По данным МВД на 21 июля в Третьем лагерном отделении находилось 3341 человек. Руководил восстанием «штаб» или, как называли его сами заключенные, «комитет». В него входили украинский крестьянин Константин Король, железнодорожник из Латвии Александр Валюм, осужденный за измену родине красноармеец Борис Шамаев (попал в немецкий плен в июле 1941 года), Иван Воробьев (по одним данным, бывший во время Великой Отечественной войны партизаном, по другим – танкистом Красной армии, также побывавшем в немецком плену). Воробьев в документах комиссии МВД СССР упоминается как «главарь банды», имеющий три судимости, в том числе с 25-летним сроком. Из воспоминаний Шамаева известно, что Воробьев стоял на радикальных позициях, в частности, выступал за вооружение заключенных ломами, заточками и другим холодным оружием, изготовленным из рабочих инструментов, за что был исключен из комитета, который настаивал на «соблюдении советской законности».

Законность своих действий и лояльность советской власти «штаб» забастовки Третьего лаготделения всячески подчеркивал. Так, 10 июля была создана самоохрана заключенных, но она ничем не вооружалась: «Жилая зона была разбита на 4 участка, были назначены старшие участков, бараков, секций, указаны места для круглосуточных наблюдательных постов и патрулей. Последние, функционируя только в ночное время, должны были явиться той силой, которая предотвратила бы в первый момент попытку совершить прорыв зоны <…>. Патрули и наблюдатели ничем не вооружались», – вспоминал Шамаев. Вычисленных в своих рядах информаторов, которые сотрудничали с оперчастью, заключенные изолировали, но физической силы к ним не применяли.

Донести информацию о «законном протесте против произвола беззаконий» заключенные пытались и за пределы зоны: с помощью воздушных змеев пачки листовок переправляются в Норильск, где жили обычные, вольные люди. Листовки привязывали к змею ниткой, из-под которой свисал ватный фитиль. Его поджигали и выпускали змея. Когда фитиль догорал, листовки разлетались по всему городу. Эта деятельность в отчетах руководства лагеря охарактеризована как антисоветская, однако сами листовки содержали цитаты из газеты «Правда» о справедливости советских законов. Вот текст одной из них, по воспоминаниям Шамаева: «Нас расстреливают и морят голодом. Мы добиваемся правительственной комиссии. Просим советских граждан сообщить Правительству о произволе над заключенными в Норильске. Каторжане Горлага». Солдатам и конвою протестующие тоже пытались вручать листовки: «Солдаты войск МВД! Не проливайте братской крови! Да здравствует мир, демократия и дружба народов!»

В листовках протестующие сообщали жителям Норильска и о смерти заключенного Андреюка: врачи-зеки поставили ему диагноз перитонит, который было невозможно вылечить в условиях зоны – требовалась операция, и передали его лагерным медикам. Через 2,5 часа Андреюка вернули в зону с диагнозом «сильное истощение». Через несколько часов заключенный скончался. Его тело отказались выдать администрации в отсутствие правительственной комиссии из Москвы и похоронили в зоне. Руководство лагеря докладывало, что Андреюка задушили участники беспорядков с целью очернить руководство: «Их деятельность носит явно выраженный антисоветский характер и приняла форму открытого мятежа».

«Республика» заключенных с комитетом во главе продержалась ровно два месяца. 20 июля, узнав об аресте Берии из случайно попавшей в зону газеты, они составили обращение к Ворошилову, Маленкову и ЦК КПСС, в котором вновь перечислили свои требования: прибытие столичной комиссии, пересмотр дел, расследование злоупотреблений конвоя и лагерного начальства. Но больше в переговоры никто из «московских начальников» не вступал. В архивах сохранились несколько письменных обращений замначальника управления Горлага Семенова к члену комитета Воробьеву, в которых он предлагал «прекратить волынку» в обмен на пересмотр дел тех заключенных, которые помогут администрации в подавлении протеста.

Конец восстания

4 августа 1953 года в зону Третьего лаготделения ввели войска, об этом писал Шамаев: «Когда я поравнялся с бараком № 26, то увидел, что к воротам центральной (№ 1) вахты идут три автомашины с солдатами, вооруженными автоматами. Они шли с большой скоростью и вскоре подошли к лагерю. Ворота открылись, и автоматчики, въезжая в лагерь со скоростью 10-15 км/ч, от самых ворот открыли шквальный огонь, хотя на линейке и по сторонам не было ни одного заключенного. Слыша, как вокруг свистят пули, я упал на землю и пополз к кювету, чтобы скрыться от пуль. В то время, когда я падал, меня ранило в правый бок».

Из воспоминаний того же Шамаева, а также из актов осмотра жилой зоны Третьего лаготделения, составленных комиссией МВД СССР, следует, что многие заключенные были убиты и тяжело ранены в бараках: по ним открывали огонь из автоматов, пистолетов, бросали в окна взрывпакеты.

«Раненого заключенного Милова, лежавшего на узкоколейной линии к угольному складу лагеря, зарезал Муханов, освободившийся в 1953 году из нашего лаготделения и странным образом оказавшийся среди усмирителей; начальник изолятора 4-го лаготделения старшина Ларин приказал бросить на землю раненого з/к Н.Худобу, которого несли в больницу фельдшеры, а затем пристрелил его из пистолета; наконец, надзиратели (или солдаты) зверски убили ломами двух заключенных». Самого Шамаева избивали после помещения в изолятор, а перевязку ранения сделали только на пятый день.

По официальным данным, в результате подавления сопротивления в Третьем лагерном отделении погибли 57 человек, 98 заключенных получили ранения. Пострадавших среди конвоя и солдат не было. Из воспоминаний Баканичева, бывшего заключенного Горлага: «Мне же довелось частично наблюдать похороны зеков, погибших при столкновении с войсками МВД: кладбище под горой Шмидтиха частично видно из лагеря. Убитые находились в ящиках по несколько человек в каждом». По мнению бывших заключенных, счет убитых в лагере шел на сотни, возможно до 500 человек, однако подтвердить или опровергнуть эти утверждения не представляется возможным.

«Восстания духа»

По итогам двухмесячного противостояния в норильском Горном лагере администрация «изъяла» почти три тысячи заключенных. 45 человек были арестованы и получили новые сроки, 365 человек перевели на тюремный режим, 1500 человек этапировали в Береговой лагерь в Магадан, еще 1010 заключенных остались в Горлаге, но были помещены в отдельные лаготделения.

Норильское восстание стало самым продолжительным, но не единственным в череде протестов в особых лагерях после смерти Сталина: с 22 июля по 1 августа 1953 года бастовал Речлаг в Воркуте, через год, 16 мая 1954 года, акция протеста, известная как Кенгирское восстание, началась в Степном лагере в Казахстане. Как и в Горлаге, участники этих забастовок не вооружались против охраны, устанавливали в зоне самоуправление, стремились к соблюдению «советской законности» и возлагали надежды на комиссию из Москвы.

При подавлении восстания в Воркуте, по официальным данным, погибли 42 человека и были ранены 135 – офицеры МВД расстреливали их с вышек из пулеметов. “Зековскую республику”, в которую заключенные превратили Степлаг, объединив женскую и мужскую зону, давили танками – об этом сообщается в официальном донесении замминистра внутренних дел СССР Егорова главе МВД СССР Сергею Круглову. Александр Солженицын описал подавление Кенгирского восстания в «Архипелаге ГУЛАГ»: «Танки давили всех попадавшихся по дороге. Танки наезжали на крылечки бараков, давили там. Танки притирались к стенам бараков и давили тех, кто виснул там, спасаясь от гусениц… Танки вминались в дощатые стены бараков и даже били внутрь бараков холостыми пушечными выстрелами». Погибли, по официальным данным, 46 человек, ранены более 60.

В документах комиссии МВД СССР происходившее в лагерях охарактеризовано как «волынка», «массовое неповиновение заключенных лагадминистрации», «антисоветский мятеж». Однако очевидно, что случившееся было новой для ГУЛАГа формой протеста: она не сводилась лишь к забастовке, требования протестующих были политическими, голодовки были прекращены, побегов и попыток прорваться за оцепление не было вовсе, вооружаться участники акции отказывались. Речь шла о мирном сопротивлении, что позволило наиболее решительно настроенным заключенным привлечь на свою сторону большинство лагерного населения. Исследователь Норильской забастовки Алла Макарова предлагает применять к случившемуся термин восстание в значении «восстание духа» – ненасильственное сопротивление системе. «Зародившаяся в зонах ненасильственная оппозиция, вынужденная действовать в рамках советской законности, нашла еще множество (небывалых прежде) форм: митинги и собрания заключенных для выработки общих требований, массовая голодовка, письма, жалобы, заявления, просьбы, обращения в Советское правительство и многое другое», – отмечает Макарова.

Заключенные, участвовавшие в восстаниях, осознали роль ГУЛАГа в советской экономической системе и на этом основании предъявляли свои требования. «Итак, что мы видим под названием ИТЛ? — Институт принудительного труда, где человек лишен не только нормальных условий жизни, но и элементарных прав человека. <…> Мы поняли, что мы являемся значительной частью производительных сил нашей социально-экономической формации, а отсюда имеем право предъявить свои справедливые требования, удовлетворение которых в настоящий момент является исторической необходимостью», – говорилось в обращении заключенных Горлага к Советскому правительству.

Комиссия МВД СССР возложила ответственность на происходившее в лагерях на украинских и прибалтийских националистов, которые хотя и активно участвовали в подготовке и организации восстаний, но были не единственными их организаторами. Руководство СССР видело причину восстаний в особых лагерях в чрезмерной строгости режима, поэтому некоторые послабления были сделаны. Также была возрождена практика частичного перемещения заключенных, под которую попали обвиненные во всем бандеровцы — их изолировали в отдельные лагерные отряды и перевели в другие лагеря. Принято считать, что упразднение Особого совещания при НКВД СССР — внесудебного органа, который мог выносить приговоры по уголовным делам – летом 1953 года стало следствием восстаний в Воркуте и Норильске. А в 1954 году в ходе реформы лагерной системы были упразднены особые лагеря — их объединили с ИТЛ, что позволило существенно смягчить режим.