В Петербург этапирован Дмитрий Пчелинцев

Радости нашего Мордора

В своем письме к Диме я намечтала: мрак развеется, ты приедешь в гости, и я покажу тебе свой город, самые потаенные его места…

Не думала, что мысли материализуются так быстро, хотя совсем иначе я представляла себе его приезд. Тщательнее надо работать с мыслеформами.

Пчелинцева доставили в Петербург днем 6 июля, в разгар чемпионата мира по футболу – к которому, по версии следствия, фигуранты дела «Сети» затевали свержение действующей власти с попутным подрывом мавзолея Ленина.

О том, что Дмитрия отправили в Петербург, стало известно двумя днями раньше. 4 июля его двоюродная сестра Анна принесла в пензенское СИЗО передачу, но ей сказали, что Пчелинцева здесь нет – его, сообщил начальник изолятора, передали следственной группе ФСБ для проведения следственных действий. Куда конкретно этапируют, пояснить отказался.

Одновременно поступила информация, что оба адвоката, представляющие интересы Дмитрия Пчелинцева, выдвинулись «в срочную командировку в другой город». Защита, связанная подпиской о неразглашении, более подробных комментариев дать не могла. Однако догадаться, куда именно этапируют обвиняемого, оказалось несложно: в последнем судебном постановлении о продлении меры упоминалось о следственных действиях, которые должны пройти в Петербурге.

Пока сочувствующие гадали, как и куда именно повезут анархиста, члены ОНК Петербурга Екатерина Косаревская и Яна Теплицкая наведались в ИВС на Захарьевской, где и обнаружили Пчелинцева.

«Я так обрадовалась, что он в изоляторе и мы сможем увидеться!» – поделится новостью Катя. Вот такие у нас нынче поводы для радости. А в последующие сутки их насыплется еще целая тележка.

Используя по максимуму права членов ОНК, Катя с Яной и их коллега Роман смогут за три дня провести с Димой почти восемь часов.

Мне тоже крупно повезло. Утром, бегая по городу под проливным дождем, не переставала радоваться находкам: в табачной лавке сыскался любимый Димин табак для самокруток, в экомагазине – нужная арахисовая паста без примесей (белком богата и консистенция подходящая – с учетом оставшейся после пыток пары жевательных зубов), а в книжном – «Сказать жизни «Да». Психолог в концлагере» Виктора Франкла. С книгой этого австрийского психолога и психиатра, прошедшего нацистские лагеря смерти и создавшего свой метод выживания в нечеловеческих условиях, обретая смысл и сохраняя желание жить, все не задавалось. Мне казалось важным, чтобы ее могли прочесть арестованные. До Виктора Филинкова книга дошла – читает попеременно с сокамерником. А в Пензе, куда ОЗОН мою посылку доставил еще 4 июня, Диме ее так и не передали. У тамошнего начальства свои представления о дозволенном: например, книги карманного формата разрешаются только «религиозного содержания». Под этим соусом прежде уже отказались передавать Блока, попытки получателя отрекомендоваться «блокопоклонником» успеха не имели.

Бонус от заведения

В нашем ИВС на Захарьевской обошлось без таких глупостей. Все книги приняли, в том числе оперативно добытые Катей с Яной два тома Фейнмановских лекций по физике, за которые Дима хотел взяться в СИЗО. Он вообще любит физику и все, что связано с техническим прогрессом, и нацелен серьезно учиться.

Прежде мне не доводилось носить арестованным передачи. Мое представление о том, как это бывает, складывалось из литературы и воспоминаний тех, кто отстаивал свои часы «И в лютый холод, и в июльский зной / Под красною ослепшею стеною». У изолятора на Захарьевской, в отличие от Крестов, стены оштукатурены и выкрашены в цвет гоголь-моголя. У одной из дверей табличка «Гостиница». Но нам в другую, на которой вообще никаких опознавательных знаков. Только рядом, на стене, от руки выведено маркером: «Изолятор временного содержания люкс». И звонок.

Показав паспорт, проходишь это здание насквозь, попадая на задворки Большого дома. Потом в другой корпус, второй кордон. И вот там, пока мы топтались у окошечка, суя в него по очереди свои документы, случилась еще одна нечаянная радость: Дима!

Его, видимо, как раз возвращали в камеру после этих самых «следственных действий», в сопровождении какого-то человека в штатском.

«Ой, здрасте…» – первой среагировала Катя.

Разговоры конвоируемому запрещены. Но пока мы поднимаемся следом по лестнице с огороженной металлической сеткой пролетами, марш за маршем, на самый верх, к очередной металлической двери, пока с другой стороны копаются, отпирая замки, успеваем обменяться взглядами и улыбками.

Это мне персональный бонус от заведения. Я свидеться с Димой и не надеялась, только члены ОНК имеют на то право.

Диму увели, Катя, Роман и Яна сдают на хранение вещи и мобильные телефоны, я заполняю анкету с описанием содержимого передачи.

Женщина в погонах вполне дружелюбна, разговаривает почти ласково – как с больной.

«Нет, вот это мы не сможем передать, – крутит она в руках арахисовую пасту, – потому что в пластиковой банке».

«Так ведь это в стекле и металле нельзя», – удивляюсь я.

«В пластике тоже нельзя. Знаете, чего только не придумают – могут ее разодрать и острыми краями вены вскрыть. Ну вы не принимайте на свой счет – ваш-то, может, и мыслей таких не имеет, – торопится она меня успокоить на всякий случай, – но чего только не случается, бывает, и на шнурке от крестика пытаются удавиться».

Находится компромиссное решение – банку отложат к Диминым вещам, заберет, когда будет отправляться обратно в Пензу.

Конвойный справляется, как долго собираются члены ОНК общаться с Пчелинцевым. Услышав, что останутся до разрешенного последнего часа (22 ч), говорит: «Пойду тогда скажу ему, чтобы поел, не откладывал».

Вчера, при первой встрече, Дима уже поделился с Катей и Яной своим удивлением здешними условиями: «Не думал, что так бывает – заключенных кормят нормальной едой».

Отделить пытаемых от пытающих

Сравнивать ему есть с чем. В пензенском СИЗО отравился тамошней кормежкой, был на постельном режиме по предписанию врача. Что, впрочем, не помешало этапированию: перед поездкой в Петербург ему выдали парацетамол, сбивший температуру с 39 до 37 и сказали, что он полностью здоров. Сутки везли в минивэне. Останавливались, когда Диме становилось плохо. На давление со стороны сопровождавших сотрудников ФСБ не жаловался – как будто пытались задобрить, поделится он своими впечатлениями с членами ОНК.

Но общее состояние здоровья Дмитрия неважнецкое – к хроническим заболеваниям добавились последствия пыток, приближенные к ним условия содержания и отсутствие лечения. В питерском ИВС, когда члены ОНК стали настаивать на адекватной помощи, Пчелинцеву попеняли: что ж ты сразу при поступлении не пожаловался на нездоровье. Дима признался, что не ожидал отличной от знакомой по пензенскому СИЗО реакции.

Справедливости ради надо заметить, что и у нас на Захарьевской далеко не всегда она адекватна. Так, при поступлении в этот ИВС двух других фигурантов дела «Сети», Игоря Шишкина и Виктора Филинкова, остались «незамеченными» многочисленные следы от электрошокера и гематомы. В случае с Виктором зафиксировали лишь ссадину на подбородке «неизвестной давности».

«Общероссийской проблемой остается то, что каждого вновь прибывшего медработник опрашивает и осматривает в присутствии тех сотрудников силовых структур, что его сюда доставили, – отмечает Екатерина Косаревская. – По нашему убеждению, осмотр должен проводиться в отдельном кабинете, без присутствия тех, кто, возможно, пытал этого человека».

Умри. Замри. Воскресни

К местам содержания под стражей приставлены и психологи. Но, как рассказал в Петербурге членам ОНК Пчелинцев, оба работающих в пензенском СИЗО психолога ограничиваются своеобразной узкой специализацией – вербуют заключенных или уговаривают совершать нужные администрации действия.

28 октября, на другой день после первого круга мучительных пыток, Дмитрий разбил в камере бачок унитаза и осколками порезал себе руки и шею.

После этого его тоже отвели к психологу. Милая женщина спросила, зачем он пытался покончить с собой. Дима не мог говорить о пытках и сказал, что ему тут очень плохо – вот и решил уйти хотя бы таким способом. А потом пошутил, отсылая к «Побегу из Шоушенка» – может, можно и ему получить в передаче молоток и плакат (Герой фильма с помощью молотка пробивал тоннель из своей камеры, прикрывая дыру плакатом с изображением популярной актрисы. – Прим. ред.). После этого по указанию психолога на дело Пчелинцева добавили маркировку «склонен к побегу».

Кадры с камеры видеонаблюдения, зафиксировавшие попытку самоубийства, оказались в распоряжении НТВ и после нужного монтажа были использованы в фильме, созданном в интересах следствия. В деле Пчелинцева появилась еще одна отметка: «демонстративное членовредительство».

А когда он поинтересовался, как эта самая демонстративность определяется и что же тогда нужно было сделать, чтобы его акт отчаяния не подпадал под такую категорию, ему ответили: надо было умереть. Потому что любая неуспешная попытка самоубийства считается демонстративным членовредительством.

Выбивавшие из Димы признательные показания сотрудники ФСБ предупреждали: сообщишь о пытках адвокату или родственникам – будет хуже. Через пять дней, 2 ноября, он все же решится написать записку для передачи адвокату: меня пытают, пожалуйста, обратитесь в средства массовой информации и комитет против пыток. Но когда понял, что его ведут не к адвокату, а в помещение для полного досмотра, при котором записку найдут, попытался ее съесть. Не получилось – записку отобрали. И вместо того, чтобы, как положено, оформить акт об изъятии и приобщить ее к делу, отдали присутствующему при всем этом сотруднику ФСБ. А на деле Пчелинцева появилась еще одна отметка: «склонен к нападению и взятию заложников».

По настоянию членов ОНК Петербурга в субботу, по завершении третьего свидания с Пчелинцевым, вместе с конвоем прибыла и бригада скорой помощи, которая доставила его в Александровскую больницу – чтобы осмотреть и решить, можно ли этапировать. Вечером того же дня депутату Борису Вишневскому, справлявшемуся о ситуации, сообщили в приемном покое: Дмитрия Пчелинцева амбулаторно обследовали и уже везут обратно в Пензу.

Тем временем Государственная Дума приняла в третьем чтении изменения в федеральные законы «О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений» и «Об общественном контроле за обеспечением прав человека в местах принудительного содержания…».

В частности, по жалобам МВД или ФСИН члены ОНК могут быть отозваны, другой поправкой им запрещается обсуждать с подозреваемыми и обвиняемыми любые вопросы, не относящиеся к обеспечению их прав.

«Но именно такие разговоры – о каких-то житейских мелочах, о книжках, приветы от родных и близких, их слова поддержки иногда оказываются важнее всего, они возвращают человеку себя. А порой и мне – меня, – говорит о своем опыте Яна Косаревская, – потому что приходить свободно туда, откуда люди не могут уйти, бывает тяжело».

Теперь я тоже знаю, как оно бывает. Когда идешь по коридорам этого здания, стены которого пропитаны кошмаром, страхом и отчаянием. Когда за твоей спиной стоит лязг запираемых засовов. Когда ты выходишь на залитую солнцем улицу, а Дима, который только что тебе улыбался, возвращается в камеру.

источник