В начале ХХ века социально-политические противоречия в Российской империи привели к постепенному распространению революционных идей и росту активности исповедующих их организаций в самых разных регионах страны. В Грузии воевали «красные сотни» гурийских партизан, в Екатеринославе и Белостоке не прекращались террористические вылазки анархистов, в Москве и Петербурге были более активны социал-демократы с их ориентацией на рабочее движение. Не остался в стороне и Крым.
Революционный Севастополь
Севастополь – легендарный город русской военно-морской славы – в 1905-1908 гг. стал и одним из центров революционного движения на черноморском побережье. Во-первых, в городе был сконцентрирован достаточно многочисленный пролетариат, трудившийся на судоремонтных предприятиях. Во-вторых, революционная пропаганда велась и среди моряков Черноморского флота, которые в те годы по своей революционности превосходили знаменитых балтийцев. Так, с начала ХХ века на Черноморском флоте развернулась деятельность социал-демократов, в апреле 1904 года создавших подпольную Севастопольскую партийную организацию (она же – «Севастопольская централка»).
В свою очередь, царские власти стремились всеми силами воспрепятствовать революционной пропаганде среди моряков, солдат береговой артиллерии и рабочих судоремонтных предприятий. За всеми, кто не внушал доверия, следили. Но, несмотря на попытки властей подавить революционное движение в зародыше, в Севастополе вели агитацию представители практически всех действовавших в империи революционных партий и организаций – и социал-демократы, и эсеры, и анархисты. О деятельности социал-демократов на Черноморском флоте немало написали еще в советское время, представляя РСДРП как единственную силу, пользовавшуюся среди матросов и рабочих реальным политическим влиянием. При этом, об эсерах и анархистах советские источники предпочитали сильно не распространяться, хотя последние имели и в Севастополе, и в Крыму в целом также очень заметное влияние. Так, в 1906 г. в Севастополе образовалась анархистская группа в составе А. Дмитриева, И. Кострубы, Х. Лейкина и других, ориентированная на совершение террористических актов и экспроприаций в городе и его окрестностях. К анархизму примыкал и знаменитый матрос Афанасий Матюшенко. Анархистские идеи были очень распространены среди моряков Черноморского флота, но также тяготела к анархистским и эсеровским идеям и маргинальная часть севастопольского населения – перебивавшиеся случайными заработками чернорабочие и «босяки», обитавшие в ночлежках.
Споры о босяках
Среди революционеров отношение к «босякам», как называли тогда по-простому люмпенизированные слои общества, было совсем неоднозначным. Марксисты революционность люмпенов напрочь отрицали. Для них не вовлеченные в процесс производства представители «социального дна» были не иначе, как «орудием реакции». Ученики Карла Маркса любили приводить в пример опыт французских революций, когда для подавления восставших власти использовали «мобилей» — подразделения национальной гвардии, укомплектованные наемными головорезами из маргинальных слоев населения. Совсем по-другому на люмпен-пролетариат смотрели ученики знаменитого оппонента Маркса Михаила Бакунина. Последний называл «разбойный элемент» одной из движущих сил революции. Если марксистов невовлеченность «дна» в производительные процессы отпугивала, то анархистам она импонировала, так как свидетельствовала о «вольнолюбивости» люмпенов, отрицавших законы государства и общества.
Практика только подтверждала теорию – к началу ХХ века практически все анархистские группы имели в своих рядах значительное количество представителей маргинальных слоев. Часто на путь анархистской деятельности становились и откровенные уголовники. Так, в Одессе к анархистам примкнул знаменитый, как сказали бы теперь, «криминальный авторитет» Япончик (Михаил Винницкий), в Белостоке – карманник Мовша Шпиндлер по прозвищу «Золотая ручка», а в Молдавии – Григорий Котовский, прославившийся затем в годы Гражданской войны. В Севастополе же именно на люмпен-пролетариат ориентировалась в определенной степени уникальная организация, в течение 1906-1908 гг. представлявшая собой источник повышенной террористической опасности для властей не только города морской славы, но и всего полуострова Крым.
Андреев – «Джонка»
Осенью 1906 года в Севастополе появился молодой человек, известный среди городской рабочей молодежи и маргиналов по прозвищу «Джонка». В поисках сторонников он обходил кабаки возле предприятий, городские ночлежки. Андрей Никифорович Андреев родился в 1882 году в Киеве, где его отец – крестьянин из Калужской губернии Никифор Андреевич Чернов, переехал работать плотником. В семье Никифора Чернова (фамилию Андреев члены семьи получили по ошибке – видимо, имелось в виду отчество отца) было 14 детей, из которых семеро умерли в детском возрасте. Андрей Андреев рос в глубокой бедности, смог закончить церковно-приходскую школу и двухклассное городское училище. Работать Андреев начал с шестнадцати лет, причем как грамотный человек устроился счетоводом в строительные конторы.
Несмотря на крестьянское происхождение, смог поступить на общеобразовательные курсы Киевского политехнического института. Одновременно тщательно занимался самообразованием, причем не только в направлении популярных революционных идей, но и в более широких аспектах – изучал религию, мировую историю, социальную философию. В 1900 году Андреев заинтересовался революционными идеями и в июне 1902 года вступил в Российскую социал-демократическую рабочую партию. Став профессиональным пропагандистом, Андреев отправился агитировать в интересах РСДРП в Иваново-Вознесенск, затем был арестован и помещен во Владимирскую тюрьму. 8 ноября 1904 г. Андреева амнистировали и выслали в Киев под полицейский надзор.
По мере перемещений по стране, полученного тюремного опыта, Андреев все более радикализовался и убеждался в необходимости более решительных мер в борьбе с существующей системой. Появившись в 1906 году в севастопольской ночлежке, он создал группу из десяти «босяков» и вместе с ними присоединился к местной боевой дружине Партии социалистов-революционеров. Созданная Андреевым группа получила название Севастопольская революционная боевая дружина «Свобода внутри нас» (далее – СРБД). Смысл названия заключался в том, что каждый человек может быть свободен «внутри себя», не подчиняясь государственным и социальным порядкам. СРБД начала свой путь с организации забастовки в порту Севастополя по случаю отправки на каторгу арестованных матросов.
Боевики из ночлежки
Однако, по мере деятельности в эсеровских рядах, Андреев вновь разочаровывается в той партии, в которой состоит и выходит из ПСР. Его не устраивает «диктат интеллигентов» в эсеровской среде – по мнению Андреева, революцию должны делать, прежде всего, наиболее угнетенные и обездоленные слои населения. Те, кто живут в ночлежках, подрабатывают на погрузочно-разгрузочных работах в порту, на стройках, перебиваются случайными заработками. Летом 1907 года вместе с тридцатью соратниками Андреев образует независимую СРБД «Свобода внутри нас». Ее идеологией становится причудливая смесь анархо-коммунистических воззрений П.А. Кропоткина с утверждавшим абсолютную свободу анархо-индивидуализмом Макса Штирнера.
Также очевидным было влияние на «Свободу внутри нас» идей польского революционера Яна-Вацлава Махайского, который проповедовал революционную ненависть к интеллигенции как к сословию эксплуататоров и к революционным партиям как к орудию в руках интеллигенции. Задачей рабочих Махайский видел создание тайной организации под названием «Рабочий заговор», которая бы осуществила всеобщую стачку и прекратила эксплуатацию трудящихся с помощью собственности и знаний. Естественно, что в этой всеобщей стачке, по мнению Махайского и его сторонников, не должно было быть места интеллигентам и революционным партиям, укомплектованным представителями интеллигенции.
Впрочем, достаточно негативно воспринимал «людей знания» и Михаил Бакунин. Классик анархизма видел в образовании и знаниях инструменты эксплуатации, с помощью которых классы эксплуататоров властвуют над социальными низами, используя необразованность последних. Прослеживается общее и в идеологии «Свободы внутри нас» с анархистами – безначальцами из группы «Безначалие» — это и ориентация на «разбойный элемент» и маргиналов как на революционный класс, и приверженность террористическим методам борьбы, и положительное отношение к актам безмотивного террора, жертвами которого могли стать, по сути, любые представители «небосяцкой» части населения, не говоря уже о мелких чиновниках, полицейских или военнослужащих.
Идеология ненависти и подозрения к интеллигенции, безмотивных террористических актов, отрицания социальных устоев вполне импонировала маргинальным слоям, среди которых Севастопольская революционная боевая дружина надеялась обрести новых единомышленников. По крайней мере, жизненное кредо значительной части самих «босяков» немногим отличалось от тех лозунгов, которые выдвигались сторонниками Махайского и группы «Безначалие» и принимались на вооружение боевиками организации «Свобода внутри нас».
К слову, легендарный матрос Афанасий Матюшенко – один из руководителей знаменитого восстания на броненосце «Потемкин», — придерживался аналогичных позиций в отношении интеллигенции. В частности, он обвинял западных анархистов, с которыми познакомился во время эмиграции, в пренебрежении интересами трудящихся и сосредоточенности на второстепенных, по мнению матроса, проблемах пацифистской, экологической, феминистской деятельности. Как мы видим, идеи махаевцев, безначальцев и «Свободы внутри нас» получали достаточно широкое распространение среди матросов, чернорабочих, люмпенизированных слоев населения.
Первой акцией дружины в независимом качестве становится ограбление Севастопольского почтамта на 18 тысяч рублей. Сохранилась смета организации о расходах всех денежных средств, полученных в результате экспроприации. Из 17 986 рублей были израсходованы: на нужды Севастопольского комитета Партии социалистов-революционеров – 7 329 рублей, на оружие – 1 412 рублей, технику – 860 рублей, конспирацию – 378 рублей, новое дело – 100 рублей, Красный крест – 300 рублей, на переезды товарищам – 696 рублей, помощь семьям арестованных – 70 рублей, жизнь товарищей – 3 192 рублей, займы: ГБ – 150 рублей, ГД – 500 рублей, всего израсходовано – 14 486 рублей, в остатке – 5 000 рублей (очевидно, еще 2000 имелись в кассе организации до экспроприации). Этот документ дает представление о том, как расходовались революционными группами анархистского и эсеровского толка полученные в результате экспроприаций денежные средства. Как мы видим, большая часть средств уходила, все же, на обеспечение нужд и потребностей самих организаций, хотя вполне могли иметь место и попытки направить получаемые деньги на отдых, развлечения, личное обогащение отдельных активистов – но они, как правило, порицались в большинстве радикальных организаций.
Благодаря этой экспроприации дружина обзавелась собственной типографией – кстати, лучшей в тот период среди всех российских нелегальных типографий. В типографии начался выпуск боевых листков общим тиражом в 30 тысяч экземпляров, которые распространялись среди рабочих и «босяков» Севастополя, моряков Черноморского флота, крестьян Херсонской губернии, а также среди маргинальных слоев в Одессе, Таганроге и Елизаветграде. В деревнях в результате пропаганды «Свободы внутри нас» было отмечено несколько случаев поджогов помещичьих усадеб. Была у дружины и собственная лаборатория по производству бомб, которой руководил немецкий поселенец Карл Иванович Штальберг по прозвищу «Вольный».
Сорокалетний Карл Штальберг проживал в хуторе по соседству с Севастополем и использовал свое домовладение не только для размещения лаборатории бомб, но и для периодического укрывательства беглых революционеров. Многодетная семья этого немецкого фермера – колониста также принимала участие в революционной деятельности, выполняя функции часовых и связных. О Штальберге, в частности, вспоминает в своих мемуарах даже Борис Савинков – легендарный лидер эсеровской боевой организации. Ночью 17 июля 1906 года Савинков и его соратники, бежав за сутки до этого из тюрьмы, оказались в хуторе Штальберга, где скрывались до 25 июля и затем вышли в море на лодке, достигнув Констанцы. Штальберг уехал вместе с Савинковым, побывал в Европе, но затем вернулся в Крым и был в 1907 году арестован, скончавшись несколько позже в тюрьме.
К весне 1907 года численность революционной боевой дружины составляла 30 человек, полностью перешедших на образ жизни «профессиональных революционеров». За полтора года боевиками было убито 18 представителей власти, обеспеченных слоев населения. Но если эсеры расправлялись с генерал-губернаторами и министрами – то есть людьми, которых хоть как то можно было обвинить в социальных проблемах тогдашней России, то «босяки» из Севастопольской революционной боевой дружины выбирали жертв попроще. Так, среди убитых боевиками организации граждан были околоточный надзиратель полиции, хозяин винного погреба, сторож 2-го маяка. Впрочем, были у организации и масштабные акции – не только экспроприация почтамта, но и организация побега 21 арестанта из Севастопольской тюрьмы 15 июня 1907 года.
Власти, стремясь навести порядок в Севастополе, начали активные меры по поиску революционеров – террористов. Им удалось арестовать нескольких боевиков. 27 сентября 1907 года был повешен 31-летний рабочий Тимофей Баздырев, 1 ноября того же года – «Неизвестный», 25 апреля 1908 года – М. Кучеров, примерно тогда же – М. Мартынцов. Чувствуя близость «конца», боевики дружины принимают решение перебраться в Киев – город, где вырос и провел юные годы Андреев, однако переезд не спасает «Свободу внутри нас» от полицейского преследования.
В апреле 1908 года оставшиеся боевики дружины были арестованы. В их числе 24 апреля 1908 года попал в руки полиции и Андреев. В ноябре – декабре 1908 года в Севастополе состоялся процесс по делу Севастопольской революционной боевой дружины «Свобода внутри нас». Перед судом предстало 16 человек. Трое из них были оправданы, восемь – приговорены к различным срокам заключения и пятеро (А.Н. Андрееву, М.Л. Пыркин, Ф.Я. Яценко, Ф.Л. Левченко и П.С. Ткаченко) – к смертной казни. Отдельным судом в Херсонской губернии были приговорены к казни Н. Скрипниченко и Е. Романовский.
За набор преступлений, совершенных боевой дружиной, смертная казнь для лидера организации Андреева, казалось, была неизбежной. Но знаменитому боевику «улыбнулась фортуна» — причем далеко не в первый и не в последний раз. Смертную казнь заменили пожизненной каторгой. Казалось, скованный по рукам и ногам, он должен был сгинуть в казематах Херсонской каторжной тюрьмы, где отбывал девятилетний срок. Но в марте 1917 года, после Февральской революции, российские тюрьмы отворили врата для политических заключенных. На свободу вышел и Андреев – «Джонка». Тридцатипятилетний ветеран революционного движения незамедлительно окунулся в политическую борьбу послереволюционной России. Уже в марте он в составе делегации Комитета амнистированных политкаторжан г. Херсона выехал в Петроград на переговоры с министром юстиции Временного правительства Александром Керенским по вопросу амнистии самоосвободившимся уголовным арестантам (амнистия политических подразумевалась после революции сама собой, но уголовных преступников никто выпускать и амнистировать не собирался).
Неонигилизм
Обосновавшись в Киеве, он занялся агитацией в среде революционно настроенных молодых людей, надеясь возродить организацию «Свобода внутри нас». В мае 1917 г. в Киеве, совместно с П.А. Арсентьевым, Андреев создал Киевскую Ассоциацию Свободных Анархистов (КАСА). 8 мая 1917 года в Киеве вышел первый номер журнала этой организации — «Свобода внутри нас». Революционера Андреева вопросы теории теперь интересовали не меньше, чем практическая работа. Благо в тюрьме он смог не только «подтянуть» свои знания, но и обдумать контуры концепции, которую собирался «кинуть в массы».
Послереволюционная газета «Свобода внутри нас» объявила о рождении нового течения в российском анархизме – неонигилизма. Неонигилизм представлял собой доработанный вариант старой идеологической концепции Севастопольской революционной боевой дружины, то есть сочетание анархо-индивидуалистических и анархо-коммунистических идей. Показательно, что впоследствии аналогичные воззрения распространились уже во второй половине ХХ века- среди европейских леваков. Во-первых, неонигилизм Андреева предполагал отрицание любого принуждения. Личность должна была быть освобождена от любого угнетения со стороны государства и общества, соответственно – и любых политических или общественных организаций. В то время, когда многие анархисты, вдохновленные успехом большевиков, всерьез заговорили о создании дисциплинированной анархистской революционной партии, которая бы смогла составить достойную конкуренцию марксистам, Андреев и его неонигилисты категорически отрицали любую возможность создания какой-либо централизованной организации, которая, по их мнению, с самого начала стала бы инструментом принуждения личности. Естественно, что отрицались любые политические партии и даже анархистские федерации как инструменты эксплуатации трудящихся и угнетения личности со стороны общественных институтов.
Себя Андреев называл «космополитическим анархистом» и утверждал, что его идеалы лежат в плоскости не создания очередной анархистской федерации или конфедерации, а в создании всемирной «ассоциации неорганизованных», то есть такой модификации «союза эгоистов», о котором писал еще немецкий философ Макс Штирнер – один из столпов анархо-индивидуализма. Эгоистом Андреев считал подлинно свободного человека, руководствующегося только собственными интересами, в число которых входило, таким образом, и создание подобной возможности – руководствоваться собственными интересами и быть полностью свободным – и для любых других людей.
Во-вторых, Андреев выступил категорическим противником принуждения к труду и сторонником добровольности любой трудовой деятельности. В этом он расходился не только с марксистами, выступавшими за общество трудящихся, но и с придерживавшимися аналогичных позиций анархо-синдикалистами и анархо-коммунистами – последователями Кропоткина. На протяжении всей истории человечества, по мнению А.Н. Андреева, сталкивались независимость личности и социальные обязательства. В результате, активное меньшинство захватывало власть и блага, получая определенную независимость, а пролетариат был вынужден трудиться и, мало того, понимать свой труд как общественную обязанность. В статье «Анархисты – трудовики» Андреев заявил, что анархист не должен работать, поскольку работая на буржуазию, он будет неизбежно поддерживать существующий социальный порядок, перестанет быть эгоистом и превратится в раба. «Если я не произвожу, то тем самым и не покупаю, а только экспроприирую и разрушаю, дезорганизую – и в этом истинный смысл анархии» — писал Андреев. Естественно, что концепция неонигилизма, отрицая работу, всячески поощряла и пропагандировала методы экспроприации – начиная от крупных налетов на банки и заканчивая кражами продуктов из магазинов.
Отказ от работы рассматривался Андреевым как первоочередной шаг начинающего революционера на пути к полной «свободе внутри себя». В этом антитрудовая позиция Андреева сближалась с гораздо более поздними по времени и дальними по региону появления концепциями европейских и американских леворадикальных критиков труда – Рауля Ванейгема, Боба Блэка и Кена Нэбба. В противовес коммунистической модели «От каждого по способностям, а каждому – по потребностям», Андреев выдвинул собственный лозунг «От каждого – по его желанию, каждому – по его желанию!». Желание в концепции неонигилизма становилось основным стимулом и двигателем общественного развития и основным принципом распределения социально-экономических благ. Общественное же устройство Андреев видел вполне в духе Кропоткина – как федерацию анархических коммун и общин, но конечным итогом строительства такого общества считал не утверждение общественного блага, а максимальное удовлетворение индивидуальных свобод каждого конкретного человека.
Впрочем, неонигилистская концепция не получила в годы Революции и Гражданской войны серьезного распространения даже в революционной среде. Было создано несколько малочисленных групп в Киеве, Харькове и еще нескольких малороссийских городах. Преимущественно группы состояли из «зеленой» учащейся и студенческой молодежи, а также из сагитированных представителей городской маргинальной среды, которые понимали лозунги свободолюбия и отрицания существующего социального порядка как оправдание вседозволенности, в том числе и криминального характера. Под влиянием группы могли находиться некоторые «автономные» отряды партизанских полевых командиров, но в целом воззрения Андреева не оказали серьезного влияния на ход революционных событий и оставались маргинальным явлением даже в рамках анархического движения (что, впрочем, не умаляет оригинальность этих теоретических выкладок и их значимость для изучения истории революционных событий и трансформации революционных идей).
Судьба анархиста
Сам Андреев, тем не менее, пытался активно участвовать в деятельности российских анархистов – если не как идеолог, то как практик. Так, 18-22 июля на Всероссийской анархической конференции 17-ти городов, проходившей в Харькове, Андреева избрали секретарем Временного осведомительного бюро анархистов России» — своеобразного информационно-организационного органа. Тогда же он познакомился и со своей соратницей и женой Зорой Гандлевской. Двадцатилетняя девушка в годы Первой мировой войны работала медсестрой в военном госпитале, но под влиянием революционной пропаганды решила стать «профессиональной революционеркой». Совместно с Гандлевской Андреев пытается организовать анархистское подполье в занятом деникинцами Севастополе, затем в 1920 г. переезжает в Москву.
Дальнейшая деятельность Андреева поражает грандиозностью замыслов при малой вероятности их осуществления. Так, в 1921 г. группа из пяти анархистов во главе с Андреевым выехала в Ташкент, где решила среди военнопленных – индусов, служивших в британских войсках, создать организацию «Бюро пропаганды анархизма на Востоке». Естественно, что Андреев и его соратники были арестованы и высланы назад. В середине 1920-х гг. Андреев заведовал магазином анархо-синдикалистского издательства «Голос труда», участвовал в деятельности Комитета по увековечению памяти П.А. Кропоткина, Общества политкаторжан и ссыльнопоселенцев.
Что удивительно – советская власть так и не расправилась с Андреевым, никогда не скрывавшим своего резко негативного отношения к большевистскому правительству. В течение второй половины 1920-х гг. Андреева и Гандлевскую несколько раз арестовывают, правда пока все заканчивается благополучно – ссылками в Новосибирск, Астрахань. Во время очередной ссылки Андрееву и его супруге удалось бежать и обосноваться в Осетии, потом были арестованы – но не расстреляны и даже не осуждены на длительные срока, а вновь сосланы – на этот раз в Саратов, где Андреев работал в областном радиокомитете. Впрочем, в 1937 г. Андреев и Гандлевская все же получили восемь лет лишения свободы.
Тем не менее, супругам удалось пережить годы правления Сталина и дожить до глубокой старости. Андреев умер в 1962 году в возрасте восьмидесяти лет, а Гандлевская – в 1987 году в возрасте девяноста лет, успев даже побывать участницей диссидентского движения. Более того, постаревший Андреев в 1950-е – 1960-е годы вернулся к делу своей жизни – разработкам основ концепции неонигилизма. Он написал несколько рукописных работ, где пытался изложить основы своей концепции, адаптировав их к современным условиям. Так, западных анархистов Андреев обвинял в сотрудничестве с буржуазией, выступал за повседневные революционные выступления, полный бойкот политических и общественных институтов – совершение экспроприаций, отказ работать, платить налоги, служить в армии. К советской системе, очевидно из-за нежелания очередных проблем с КГБ, Андреев был более лоялен, хотя и не забывал упрекнуть ее в узурпации социальных благ номенклатурой, запрете анархистского движения.
Теоретическое и практическое наследие Андреева и его соратников оказалось практически забытым – всеми, кроме нескольких специалистов–историков. Однако нельзя не проследить параллели между той идеологией, которую более столетия назад проповедовала группа «Свобода внутри нас», и воззрениями многих современных левацких группировок, также выступающих против любых социальных обязательств, против труда, за приоритет личных свобод над интересами общества. Очевидно, что нигилизм как мировоззрение, отрицающее социальный порядок, существующие этические и поведенческие нормы и установки, является столь же вечным, сколько и отрицание человеком государства или частной собственности.
