Свобода или смерть — война в Украине и кризис беженцев.Часть 1.

Июнь 2025

Этот текст — перевод книги свобода или смерть, написанной польскими анархистами ещё в 2023 году. И хотя с момента публикации на польском прошло относительно много времени в контексте войны, многие вопросы и обсуждения остаются актуальными для анархического движения. Помимо этого в книге поднимаются и другие важные для региона вопросы: гуманитарный кризис на границе, трудности и проблемы в организации анархо-движения, критика внутренней и внешней политик ЕС, критика мирового империализма.

Хотим отметить, что мнение авторов не всегда совпадает с мнением нашего коллектива, а некоторые отдельные тезисы определённо заслуживают критики. Так, например, в разделе про гуманитарный кризис на беларуской границе, который все авторы называют “миграционным кризисом» несмотря на слова поддержки в сторону людей в дороге и критику антимигрантской политики ЕС, некоторые интервьюируемые то и дело говорят о кризисе как о каком-то плане лукашенковского режима по дестабилизации ЕС, что по сути ни чем не отличается от польской государственной пропаганды, которая рассматривает людей исключительно как оружие и товар. В Польше этот нарратив настолько глубоко укоренился в общественном сознании, что, судя по всему, в какой-то степени он так же отражается и на антиавторитарных активистах, которые несмотря на поддержку беженцев и критику мигрантофобной политики ЕС всё равно в той или иной мере воспринимают это явление как гибридную войну, а кто-то из авторов даже предлагает “другие формы давления на режим в Беларуси с целью его отказа от такой практики” как решение проблемы.

Введение

Посвящается Чиа, Диме, Жвиру и всем анархистам и антифашистам, павшим в борьбе с рашизмом и Российской империей

Анархизм — это регулярная постановка вопросов. В противном случае эта идея разделила бы судьбу марксизма, который проповедовал знание всех ответов на все социологические вопросы и теоретические проблемы. Последствием такого подхода стала отмена социологии как учебного курса в польских университетах в сталинский период. Её должен был заменить марксизм-ленинизм.

Постоянно задавать вопросы — значит постоянно сталкивать свои убеждения и взгляды с окружающей реальностью. Отсутствие вопросов — это фальсификация или игнорирование этой реальности. Сужение собственного узкого кругозора, в котором живёт каждый человек.

Постоянное столкновение субъективных взглядов с реальностью — это постоянный поиск знаний (познания и понимания). Страх перед конфронтацией кажется инфантильным. Особенно когда речь идёт о событиях, касающихся нас: о продолжающейся с февраля 2022 года войне в Украине.

В моём сознании возникло множество вопросов, касающихся войны и реакции общества на неё, а также среды с близкими мне идеями анархизма и синдикализма. В то же время я не допускал позиции самосохранения, комфортной аполитичности, консервативного симметризма и пацифизма.

Я попытался ответить на вопросы, заданные самому себе, которые публикую ниже. Я также задал их другим людям, с которыми я работал над этой проблемой с февраля 2022 года, иногда вместе, иногда по отдельности. Это позволило мне проанализировать свои мысли с учетом опыта и наблюдений других людей.

Первая часть появилась в виде обширного текста под названием «Анархисты против войны на Востоке» в 54-м номере «Inny Świat» и была написана для журнала. Желая углубить тему, мы не закончили работу над ней, несмотря на то, что номер вышел в печать. Во второй части у каждого участника была возможность задать один вопрос другим. В процессе создания материала соавторы знакомились с ответами других, обменивались комментариями и исходными материалами по теме. Ранее опубликованный текст был дополнен, отредактирован, а некоторые сноски расширены. Третья часть состоит из оригинальных текстов участников проекта.

В публикации не описывается деятельность по поддержке украинского населения, в том числе товарищей и соратников, воюющих против рашистской армии, не рассматривается феномен дезертирства. Эти темы заслуживают отдельного текста, но достоверное их описание и анализ будут возможны только через некоторое время.

Анджей Клись

«Появляется вопрос: как вести антивоенную пропаганду? Ответ очевиден: агитация должна сопровождаться обещанием прямого действия. Антимилитарист никогда не должен заниматься антимилитаристской агитацией, не дав себе торжественной клятвы, что в случае войны, несмотря на все усилия её предотвратить, он будет полностью поддерживать страну, завоеванную соседом, кем бы этот сосед ни был. Ведь если антимилитаристы остаются простыми наблюдателями войны, они своим бездействием поддерживают захватчиков; они помогают им делать рабов из подчинённого населения; они помогают захватчикам стать ещё сильнее и стать ещё большим препятствием для социальной революции в будущем».

П. Кропоткин, «Антимилитаризм. Правильно ли он понят?», Свобода 1914, т. 28, № 307, с. 82-83.

Часть I

В 2017 году, в тексте «Когда «No pasaran!» означает «Слава Украине!»» ¹ авторка подняла вопрос дистанции между анархическим движением и длящейся уже два года войной на востоке Украины. В Польше также уже в 2015 году проявилась разница в отношении к атаке России на Украину. Наиболее многочисленны были те, кто решил дистанцироваться от войны, относя её к конфликту двух государств. Кто-то верил, что ДНР и ЛНР не имеют ничего общего с Кремлём. Другие формулировали свою позицию утверждением «лучше Москва, чем Брюссель». Но были и те, кто организовывал помощь и поддержку для жителей Украины. Изменилось ли, и если да, то в какую сторону, понимание войны в Украине анархическим движением с 2015 года? Популярно ли до сих пор дистанцироваться от войны и с чем связана такая позиция?

Анджей Клись: Дистанцирование от войны стало менее удобной позицией. Война не закончилась, она продолжается. В Польшу въехало 6 млн украинских беженцев. Более удобной стала антивоенная риторика и «забота об экономической безопасности рабочего класса». Позиция значительной части анархического и синдикалистского движения напоминает киссинджеровский «реалполитик», гарднеровский «великий компромисс» или «новый прагматизм» Г. Колодко. Все эти три понятия постулируют «мир любой ценой», который, согласно этому мнению, обязателен для обеспечения «экономической безопасности» империй, государств или целого земного шара.

Популярный среди анархистов и синдикалистов постулат «мир любой ценой» касаемо войны в Украине не оброс более глубокими публикациями анализирующими эту тему. По моим ощущениям, это результат некритического и нерефлексивного принятия позиции западных левых, которые находятся в достаточно богатой части света.

В польском анархическом и синдикалистском движении любители Кремля и открытые сторонники ДНР и ЛНР — это, скорее, мизерное меньшинство, которое трудно назвать анархистами. Скорее беспокоит отсылка к взглядам Хола Гарднера, который связан с деятельностью Российского Совета по международным делам «некоммерческим аналитическим центром», созданным декретом тогдашнего президента Дмитрия Медведева, в президиуме которого заседает, помимо прочих, Дмитрий Песков. ²

Определённо растёт и группа анархистов, включённых в помощь сражающейся Украине. Регулярно отправляются гуманитарные грузы гражданскому населению, а также помощь анархистам и антифашистам, борющимся на фронте против рашистской армии.

Spielverderber: Текст Аделины датирован 2017 годом, а Ярека 2023, между ними ещё ряд текстов, постов. Сложно при такой «динамике дискуссии» говорить о какой-либо эволюции позиций, изменении или хотя бы формировании позиций. Польское анархическое движение давно страдает от отсутствия внутренней дискуссии, которая бы породила какую-то общую резолюцию, с которой можно было бы обратиться к внешней аудитории, или хотя бы какой-то промежуточный протокол, иллюстрирующий существующие позиции по спорным вопросам. Доминирует политика заявлений, которые не рождаются в результате внутренних дискуссий в движении, а появляются где-то на его окраинах, а иногда и вовсе вне движения. В таких заявлениях есть лишь три опции на выбор: подпиши, поддержав полное содержание, отклони целиком или — самая популярная — проигнорируй, не заметь, забудь. Предложение, начинающее статью Аделины: «В Польше несомненно не хватает серьёзной, экспертной дискуссии…» — не только правдиво, но и по-прежнему актуально в отношении движения. До сих пор заметна позиция избегания сложных тем и удобной неопределённости, ибо «факты отклоняются от схемы, удобоваримой для западного активиста, и ставят дилеммы, которые невозможно исчерпывающе объяснить с помощью теории классовой борьбы». Движение не соответствует даже само себе в вопросах геополитики, мирового баланса сил, выдавая желаемое за действительное в виде фантазий об отрядах анархистов, сражающихся как против России, так и против Украины. Встаёт вопрос: откуда такие образования могли бы появиться? Может, те, кто ждёт «настоящей революции», создадут хотя бы их основы? Как вообще это возможно сделать в ситуации, где даже предложение обучиться навыкам, связанным с тактической медициной, сталкивается с обвинениями в милитаризме и насильственности?

Очередное разделяющее движение понятие — это антифашизм, относящийся к войне в Украине, и игнорирование того, что на востоке Европы антифашистами называют себя почти все по обе стороны данного конфликта, в то время как фашистами они называют своих противников, что делает это понятие размытым до неадекватности. Можно также наблюдать интерпретацию фашизма через призму символики и истории, а не фактических действий на практике, что делает лёгким изменение фокуса. Старая поговорка гласит, что на войне первая жертва — это правда. Поэтому в таких случаях лучше проверять информацию в нескольких источниках, помня при этом, что, являясь частью западного мира, мы находимся в натовском информационном пузыре, в то время как множество «независимых» источников служат российской пропаганде. Соответственно, нам будет всё сложнее прийти к согласию как касаемо правдоподобности поданных фактов, так и касаемо их интерпретации.

Что касается взглядов и позиций по отношению к войне в Украине, то субъективно я разделил их следующим образом:

• Пассивность. Наиболее частая позиция, иногда декларируемая как нейтралитет, «ожидание настоящей революции», скрытый оппортунизм.
• Пацифизм/антимилитаризм. Как постоянный, искренний и последовательный, так и избирательный, принимающий аргументы российской «мягкой силы».
• Прагматизм. Холодный расчёт и ожидание возможной пользы для себя.
• Переадресация на иное поле деятельности. «Лучше заниматься… (впиши сферу деятельности)»
• Игнорирование фактов. «ДНР и ЛНР не имеют ничего общего с Кремлём».
• Позиция пророссийская, русофилы. «Лучше Москва, чем Брюссель», «отечество пролетариата», «гарантия геополитического равновесия против однополярного мира», позиция мотивирована историческими предубеждениями против украинцев.
• Позиция проукраинская, от декларирующих помощь исключительно беженцам от войны до некритично поддерживающих любые действия правительства Украины. Также включает мнения мотивированные русофобией.

Александр Ланевский: Начну с того, что не было, нет и, вероятно, не будет единой позиции анархистов по вопросу войны в Украине, даже в таком малочисленном и маргинализованном анархическом движении, как польское. Мне трудно высказаться от имени целого движения, поэтому попробую ответить как анархист, пребывающий на границе польского анархизма и движения в БУРе (Беларусь-Украина-Россия). То есть, это будет восточноевропейская перспектива, которая может проиллюстрировать динамику взглядов некоторой части анархистов этого региона Европы.

Честно говоря, прежде всего изменилось моё видение войны в Украине, или, может, не само видение войны, которая была, есть и останется для меня явлением ужасным, тотальной противоположностью гуманизму. Скорее, изменилась та дистанция, о которой твой вопрос. В далёком 2014 году я наивно считал — кстати, был это взгляд достаточно распространённый внутри движения — что анархисты не должны участвовать в военных действиях на востоке Украины. Поскольку это не наша война, а война между государствами. Если кто-то хочет сражаться, то пускай сражается внутри Украины, России и т.д. Пусть украинское государство обороняют многочисленные представители националистического движения (кстати, многие из них действительно это делали, но, дело ясное, не все, поскольку на протяжении всех этих лет случались нападения неонацистов на феминисток, анархистов и т.д.). Мне казалось, что анархисты, которые едут сражаться, непоследовательны в своих взглядах, в то время как националисты, делающие то же самое, вполне последовательны. И кроме того, что я терпимо относился к выбору некоторых анархистов и анархисток, сражавшихся в рядах ВСУ (Вооружённые Силы Украины) в целях добычи опыта вооружённой борьбы, и симпатизировал Украине, с которой у меня тесные дружеско-родственные связи (регулярно посещая эту страну до февраля 2022), признаюсь, что не понимал угроз, которые принесли события Евромайдана. Скажу больше, в первой фазе «Революции достоинства» я был противником участия в ней анархистов ³. Только с развитием событий, а также после моего визита в Киев на рубеже 2013/2014 гг., я осознал потенциал и характер тех процессов. Повторюсь, хоть и говорю от своего имени, но знаю, что подобным образом ситуацию рассматривали многие. Определённое влияние на мою, скажем, радикализацию оказали разговоры с некоторыми беларусскими товарищами (в данный момент они отбывают многолетние сроки в лукашенковских тюрьмах), с которыми я познакомился уже после аннексии Крыма и создания квазинародных республик.

Переходя к событиям 2022 года – ситуация определённо изменилась. Может, это прозвучит банально, но речь идёт о степени проблемы. 24 февраля началась настоящая война, не где-то на востоке или в Крыму (где, что немаловажно, общественные настроения 10 лет назад были очень пророссийские). Мы стали свидетелями российского вторжения с территории Беларуси, уличных сражений в Киеве, геноцида в Буче, бомбардировок Одессы, Херсона, Николаева, героической обороны «Азовстали» в Мариуполе… Примеры можно продолжать. Это более не касалось лишь зоны антитеррористической операции в Украине (позднее — зоны операции объединённых сил), но целой страны. Война стала чем-то весьма ощутимым. Это было шоком для нас всех, анафилактическим шоком, как от яда насекомого. Мы убегали от войны, но она начала наступать нам на пятки. Дистанция до войны уменьшилась многократно.

Ещё один аспект: на протяжении этого десятилетия так называемые народные республики полностью доказали, чем являются на самом деле. Упрощая, назвал бы их протофашистскими сателлитами Кремля. Никакого трудового права, никакого экономического благополучия, не говоря уже о фундаментальных правах и свободах человека. Кремль вторгся в Украину, предлагая её жителям возврат в лоно «родительской» России. Это предложение – не что иное, как убийство (равно как в экономическом и политическом смыслах, так и культурном). То же самое в Крыму – Россия, по-хорошему, ничего ему не дала (в то же время я понимаю, что и Киев не давал этим регионам того, чего они ожидали, и частично сам был виновен в возникновении сепаратистских настроений). В отличие от Украины, где, несмотря на множество нерешённых политических, экономических и социальных проблем, Майдан подтолкнул к эпохальному шагу вперёд в построении гражданского общества и дал шанс украинцам вырваться из оков постсоветского империализма, установленного Кремлём на просторах Восточной Европы после распада СССР. Более того, считаю, что Евромайдан был первой серьёзной попыткой, экзаменом зрелости. Этот экзамен общество сдало, скажем, на 3. Но, как известно, 3 – это уже «зачтено». Появился шанс на построение новой Украины, а если речь об анархическом движении – появилось пространство для разнообразных действий, в том числе для городской герильи ⁴. Если бы не те протесты, Украина год спустя оказалась бы оккупирована целиком и подчинена России молниеносно, так, как этого хотела Москва.

С перспективы времени легче оценивать произошедшее, поскольку на протяжении минувшего десятилетия имели место несколько важных событий. Я имею в виду неоконченную беларусскую революцию в 2020 году и роль России в подавлении протестов. Жаль, что Украина не заметила этого раньше, либо не хотела замечать и так же, как и Запад, заигрывала с Лукашенко. Сейчас уже несомненно, что российские танки пошли бы в беларусские города, если бы ситуация вышла из-под контроля властей. Но дело не пошло дальше приехавших пропагандистов и финансовой помощи со стороны Кремля, а также очередной дозы утраты независимости со стороны Минска. Что сейчас происходит в Беларуси, мы все прекрасно знаем. Эта страна стала частью огромной имперской машины во главе с Кремлём, распространяющей репрессивные практики. Сражающиеся на стороне Украины анархисты прежде всего сопротивляются экспансии этих нечеловеческих практик на запад.

Настал черёд последней ремарки, которая мне кажется важной. Имею в виду внутреннюю ситуацию в России, то есть всё возрастающие и усиливающиеся авторитарные тенденции. Москва возвращается во времена советского, понятное дело, немного актуализированного, тоталитаризма, проявляющегося как в диктатуре внутри страны, так и в распространении империализма вовне. И анархическое движение, например, в Украине, Беларуси, Чехии видит эту угрозу. Хотелось бы верить, что и Польша не исключение.

Подводя итог, анализируя ситуацию на оккупированных территориях Украины и последствия «внешней политики» России в последние годы, а также рассматривая потенциальные сценарии в случае победы России в войне, анархисты в большей мере заняли проукраинское положение. Хотя совершенно не нужно быть анархистом, чтобы понять, что такое будущее будет антиутопией. У меня нет в этом никаких сомнений. Мы не можем этого допустить.

Maciej wy: С моей перспективы, я не наблюдаю, что так называемое «анархическое движение» заняло какую-то понятную позицию, но и контекст происходящего, похоже, слишком широк для того, чтобы такую позицию занять. Многие люди могут помнить, что после 2014 года постили у себя в соцсетях личности, связанные ещё недавно с анархическим движением: восхищение народным характером тех новых республик, окрашенное российскими революционными картинами или песнями. И это для меня было достаточно шокирующим, поскольку низовые корни в этих новых государственных структурах, по моему мнению, были большой иллюзией. С другой стороны, почти ни у кого не было иллюзий, что Украина – это прекрасная страна. Все видели выродившуюся олигархию, коррупцию правительства, едва обращавшие внимание на социальные потребности и проблемы. Если бы мы, однако, присмотрелись внимательнее, возможно, уже несколько лет назад заметили бы, что на территории Украины создаются российский и НАТОвский полигоны.

Начало войны создало практически неотложную потребность помощи антиавторитарной среде и их родственникам в рамках обеспечения их безопасности – ведь никто не знал, что сделают украинские власти с антиправительственными группами, которые начали вооружаться, чтобы остановить вторжение; никто также не знал, что сделали бы с ними российские оккупационные власти, если бы им удалось захватить страну. Со временем группы обеспечения безопасности сконцентрировались на доставках тактических или медицинских материалов и оборудования – чтобы оставшиеся смогли выжить. И чтобы оставались в оппозиции сильному и хорошо оснащённому национализму. В этой акции помощи никто, наверное, не думал о том, что они выручают или поддерживают косвенно украинское правительство. Если бы это было возможно, точно также поддерживали бы и российских или беларусских анархо-партизан. Трудно дистанцироваться от войны, хотя всё время нужно внимательно следить за военной и изоляционистской политикой нашего правительства, Европы, а также за всё возрастающим политическим влиянием НАТО.

Леон: Анархическое движение в Польше, прежде всего, может винить себя за годы пренебрежения контактами с украинским освободительным и левым движением. Кроме персональных контактов между людьми, связанными с контркультурой, структурное взаимодействие практически отсутствовало. Внутри Украины до момента событий 2014 года освободительное движение было также очень сильно раздроблено и поэтому относительно слабо. Евромайдан заново активизировал и частично укрепил анархические группы, примером чего может быть АСТ (Автономный союз трудящихся), организовывающий группы поддержки в Киеве и Харькове (АСТ занял в Харькове государственное здание, создав в нём автономный социальный центр и приют для переселённых беженцев с Донбасса). Анархисты и антифашисты, связанные, помимо прочего, с футбольным клубом «Арсенал Киев», активно участвовали в противостоянии полиции и правительственным силам, а позже присоединились к территориальной самообороне, чтобы защищать население от атак российских наёмников и пророссийской милиции. В первом номере журнала «Alerta» опубликовано интервью с одним из украинских антифашистов, который сражался по востоке Украины против российской агрессии. В этом интервью затронуто много интересных вопросов на тему вовлечения человека из анархической среды в вооружённый конфликт. К сожалению, на тот момент всё ещё не хватало информации из Украины.

Анархисты в Украине перед лицом вооружённого конфликта смогли понять, что всё общество Украины может быть втянуто в этот конфликт. Также они отметили какая угроза может исходить от того, что крайне правые и нацисты, обучаясь, добывая оружие и опыт, становятся способными формировать политическую действительность. После аннексии Крыма и захвата восточных территорий российским режимом, анархисты начали обучаться в лагерях тактике и вооружённой борьбе, проводя также акции прямого действия и атаки, помимо прочего, на мобильные вышки связи в Донецке.

Анархисты, как и левые или либералы, проспали империалистическую агрессию России в 2014 году. В то время как либеральные европейские элиты не хотели дразнить «российского медведя» и вместе со словами «критики и осуждения» продолжали строить отношения с путинским режимом, западные левые восторгались российской пропагандой о «левых народных республиках» и ордах украинских националистов, которые только и ждут возможности убивать россиян. «Антифашизмом» так называемых народных республик можно было надурить только твердолобых коммунистов из Западной Европы, и то в большей степени благодаря двухлетней пропагандистской и агентурной деятельности России в этих странах, её влиянию на политические организации и сокрытие истинного лица российского государства. Искажение реальности достигло такой степени, что настоящие события в так называемых «народных республиках» – убийства, пытки, уничтожение права и военные хунты – были полностью проигнорированы в пользу мифов о «народном правительстве».

Несмотря на отсутствие коммуникации с украинским движением и глубокого анализа российской агрессии в 2014 году, на данный момент мы имеем совершенно иную ситуацию. Восприятие войны полностью изменилось в день начала вторжения в Украину 24 февраля 2022, по крайней мере, среди части анархистов в Польше и некоторых других странах Европы. Брутальное, имперское вторжение в украинское общество, убийства, насилие и миллионы беженцев поразили меня и, наверное, многих из нас, поэтому реакция должна была быть быстрой и определённой. Естественным стремлением для нас, анархистов, живущих недалеко от границы, стало организоваться настолько, чтобы приносить реальную помощь в первые дни войны для сотен тысяч беженцев, убегающих в те холодные дни. Группы «Анархического чёрного креста – Галиция» из Жешува и Кракова организовались на быстрое совместное собрание, чтобы как можно скорее предпринять какие-то шаги, приготовиться к той трагической ситуации и начать действия с целью логистической и гуманитарной поддержки. Также решено было как можно скорее наладить контакты с анархистами в Украине и обеспечить им и их родителями необходимую помощь. Помощь эта также должна была носить (и носит до сих пор) околовоенный характер для всех анархист:ок, антифашист:ок и левых, которые решились на участие и вооружённой борьбе против захватчиков. Для нашей группы невообразимо сидеть на месте или дистанцироваться перед лицом кровавой авторитарной угрозы, олигархической диктатуры в каком-либо обществе, поэтому, воплощая в жизнь идеи взаимопомощи и самоорганизации, мы решили действовать. Множество анархистских групп в Польше и в мире также наладили с нами контакты в целях поддержки и координации наших действий. К сожалению, нашлись и организации либо отдельные личности, главным образом из стран Западной Европы, для которых мы в лучшем случае «разжигатели войны», а в худшем — «агенты ЦРУ» .

В 2014 году Россия совершает аннексию Крыма. Крымский анархист, Александр Кольченко, во время оглашения приговора российским судом в 2020 году, поёт на скамье подсудимых гимн Украины. «Я анархист, и я беларус» — вырывается из уст участника протестов в Беларуси. Национальная идентичность в «Западной Европе» приравнивается даже не столько к национализму, как к фашизму. Такое понимание выглядит также доминирующим/распространённым в польской анархической среде. Можно ли определять национальную идентичность без связи с фашизмом? Существует ли такое определение нации, которое тебе подходит? Может ли анархист обладать национальной идентичностью?

Анджей Клись: Определение своей культурной идентичности происходило у меня естественным образом. В то же время я не чувствовал национальной идентичности, которая некоторое время была для меня не только непонятна, но и абстрактна. Когда меня спросили, горд ли я, что живу в стране, в которой произошло крупнейшее восстание против фашистской оккупации, я пояснил:

«Борьба с фашизмом, несомненно, похвальна, однако я этой национальной гордости не чувствую, поскольку отождествляю себя не с Польшей как страной, а, скорее, с пограничным регионом, в котором сосуществовало множество разных наций, этнических групп и религиозных конфессий и традиций. Свою идентичность я определял через место, где живу, его жителей и свою большую семью, в которой исповедовали разные религии, мировоззрения и обладали разными паспортами, в том числе нансеновскими».

Поразмыслив, мой собеседник ответил, что понимает мой подход к идентичности и, что важно, принял его обоснование как естественное. Ранее он не мог понять отсутствие чувства национальной идентичности. Тогда и я понял, что культурная идентичность может быть и национальной идентичностью. Хоть и не в моём случае.

Тогда если можно определить национальную идентичность как культурную идентичность, то я могу принять чувство национальной идентичности среди анархистов. Национальная идентичность, относящаяся к чувству связи с окружающей культурой, не означает связи с фашизмом.

Spielverderber: Форсирование тезиса о том, что «национальная идентичность равна национализму» и даже фашизму является одной из причин постепенной маргинализации движения, а заодно более банального понимания фашизма. Слишком часто взгляды традиционные, консервативные, критичные либо задающие «прогрессивным активистам» вопросы определяются как фашизм. Одновременно, чувствительные к такому фашизму не замечают авторитарных и квазифашистских методов действий или способов принятия решений в собственном окружении.

Я считаю, что анархист может иметь (однако не обязан) национальную идентичность, а также этническую, региональную, культурную, как и многие иные. Проблема не в наличии этих идентичностей, а лишь в чрезмерной их экспансии и попытке распространения их на окружение, а также борьбе и агрессии против идентичности других. Достаточно сдержать желание экспансии собственной идентичности в сфере языка, культуры, территории…

Александр Ланевский: Это хороший и важный вопрос. Начнём с конца: да, анархист может обладать национальной идентичностью, но не обязан. Повторю слова, сказанные мной почти 10 лет назад: «Не каждый анархист мой друг, не каждый националист мой враг». Эти ярлыки и метки достаточно условны. Всё же важно не столько то, как мы определяем себя сами или что говорят о нас другие, сколько то, что мы делаем. Важны поступки в отношении других людей, окружающего нас мира и даже в отношении себя.

Попробуем поразмышлять. Я исхожу из предположения, что существует множество идентичностей: классовых, профессиональных, культурных, политических… Какая разница между идентичностями? Для меня никакой, если она не навязана, но появилась естественно, самостоятельно. Если кто-то ассоциирует себя с анархизмом, феминизмом, субкультурой либо определённым гендером, то это окей? А если кто-то говорит, что является европейцем, поляком, курдом, то уже не окей? Когда-то давно на конференции в Прямухино (на малой Родине Михаила Бакунина) прочёл реферат на тему «Места памяти анархистов. Приглашение к дискуссии»⁵, и один из российских анархистов обвинил меня в стремлении к навязыванию анархистам метки «идентичности». Мол зачем нам идентичности, задача анархизма в их демонтаже, а не конструировании новых. Идентичности приводят к разрыву в тактике и стратегии, то есть к очередным расколам и т.д. Минуя более глубокие рассуждения на эту тему, скажу лишь, что я обратил внимание на тему редко обсуждаемую в движении, а также задал вопрос: существует ли какая-то, а скорее, какие-то идентичности анархические? На чём они основаны, как выстраиваются и к чему нас приводит?

Во время протестов в Беларуси в 2020 году я был свидетелем одной дискуссии, во время которой один из анархистов высказался на тему национального флага Беларуси, который стал одним из символов революции. Он заявил, что никогда не сражался за эти цвета и т.д., но сейчас смотрит на это знамя как на флаг Рожавы, как на символ сопротивления диктатуре. Известный большинству польских анархистов Игорь Олиневич одну из своих записей того периода закончил словами «Жыве Беларусь!»⁶. Другой беларусский анархист, ветеран движения, Александр Козлянко, своё последнее слово в суде завершил выкриком «Слава Украине и Жыве Беларусь!»⁷. Ни одного ни второго я никогда бы не заподозрил хоть в минимальных симпатиях к национализму. Это идейные и искренние в своих взглядах анархисты.

Возвращаясь к речи Кольченко – в своё время на эту тему много дискутировали в БУРе. Признаюсь, что я был среди тех, кто раскритиковал его слова. Это не мешало мне проявлять с ним солидарность. В конце концов, я не знаю, не эволюционировали ли его взгляды сейчас в немного менее радикальном и более левацком направлении. Знаю, что сейчас он сражается в рядах ВСУ. С течением времени, особенно во время беларусской революции, я скорректировал свои взгляды, осознав, что эти якобы принадлежащие националистам лозунги, на самом деле являются социальными лозунгами. Они принадлежат каждому, кто сражается против диктатуры и оккупации, являются символом бунтующего общества. Правые в Беларуси и Украине утратили монополию на их использование. Кстати, в Беларуси одновременно популярным лозунгом, как и запрещёнными национальными символами на протяжении многих лет пользовались и либералы, и социал-демократы. Важен «ситуативный контекст».

Если беларусский язык является языком протестов – это замечательно. Но если на этом языке начнёт разговаривать КГБ, если под бело-красно-белым флагом ОМОН будет пытать граждан, (а такая вероятность существует), тогда анархисты должны напомнить всем этим «патриотам», что они сами за это сражались. За символ, а не за построенную на экономическом равенстве и прямой демократии новую Беларусь. Чем больше анархистов будет пользоваться полным спектром национальных знаков и символов, тем сложнее националистам будет разыгрывать карту шовинизма. Естественно, анархические «мифы» нельзя построить на символах, которые непосредственно относятся к государственности, как, например, День Воли (отмечаемый оппонентами Лукашенко 25 марта). Я знаю, что некоторые анархисты считают этот день «праздником» и мечтают о наполнении его освободительным смыслом. Однако, это символ строго государственный – дата объявления Беларусской Народной Республики. Не думаю, что либертарное движение когда-то сможет отвоевать себе хоть частичку этого праздника. Считаю, что настоящий День, даже Дни Воли ещё впереди.

Но иначе выглядит дело с языком. Польским анархистам трудно понять, что большинство беларусских товарищей (а когда-то и украинских), разговаривают преимущественно по-русски. Когда-то, когда кто-то в движении признавался в «беларусскости» в широком смысле, он мог столкнуться с критикой. Сейчас ситуация изменилась. Означает ли это, что если кто-то разговаривает в Украине или Беларуси по-русски, то он хуже? Ясное дело, что нет. Тем более, что русский язык не принадлежит только и исключительно русским, хотя они стремятся так думать. То, что мы знаем этот язык, а они не знают наших, я считаю нашим преимуществом. Таким образом, в случае Беларуси или Украины эти «национальные» тенденции в антиавторитарном движении следует рассматривать как освободительные явления.

Контактируя с польской анархической средой на протяжении многих лет, я постоянно слышал, что являюсь беларусом. Постоянно это подчёркивалось. То есть эти все декларации интернационализма часто в движении сводятся лишь к теории. Как раз мне очень легко с этим, поскольку я не имею какой-то единой национальной идентичности, ощущаю себя этакой помесью. Я родился в Беларуси, но мой отец по происхождению поляк, причём лучшего всего я владею русским языком и был среди последнего поколения, которое ходило в советскую школу. С дочерью я стараюсь разговаривать на трёх языках, а читаю ей на пяти. Для меня стираются границы между БУРом и Польшей. Но я отдаю себе отчёт, что многим людям из движения это достаточно трудно осознать. Я человек пограничья нескольких культур и национальностей и ощущаю себя в этом замечательно. Я привит от национализма.

Одновременно считаю, что следует противостоять империализму и колониализму, стоит защищать умирающие языки и малые народности в контексте культурного разнообразия, поддерживать проявления их низовой борьбы и самоорганизации, а также сомнения некоторых из них в правильности патриархальных укладов… Только такая борьба не должна выходить на передний план. Нет вечных языков, как и нет вечных наций. Это практики и процессы, которые появляются и исчезают. Это группы, которые постоянно воссоздают и интерпретируют символы, мифы, традиции и ценности. Мне кажется, что в этом контексте важна идентификация с элементами широко понимаемой культуры, но не слепое подчинение государственным или религиозным канонам, часто отсталым и лицемерным.

Нация может быть понята как гражданское общество. Не соглашусь, что на Западе национальная идентичность ассоциируется с фашизмом или национализмом. Нет, скорее, это приравнивание к современным нациям, республиканской традиции, идее гражданства. Разве немецкие или греческие анархисты отрицают факт и стыдятся того, что происходят из страны, где процветал нацизм или правила Хунта чёрных полковников? Язык, культура, политические традиции – необычайно важные факторы, формирующие нашу идентичность. Не только экономический детерминизм, как говорил Маркс, но и быт в самом широком смысле этого слова. Хотим мы того или нет.

Если мы всмотримся в пёструю историю анархизма, то найдём множество случаев заигрывания анархистов с национальным вопросом, взаимное проникновение. От Ирландии до Кореи, от идиш-анархизма до Махновщины. В зависимости от позиции общества или политических взглядов понятие «нации» может обретать разные дефиниции. Важно отдавать себе отчёт, что это не постоянное понятие, а, скорее, изменчивое, поддающееся корректировке в зависимости от множества факторов. Нации – это не данность раз и навсегда, чего не хотят замечать националисты. Но так или иначе они являются одной из форм сообщества.

Знаю, что для многих это норма, но не считаю и не хотел бы, чтобы нация сводилась к сущности государства (согласно Максу Веберу). Мне неизвестно идеальное понятие нации, возможно, в современной социологии я смог бы найти нечто такое, но я не социолог. Не полностью разделяю, но ближе всего мне утверждение, что нация – это, скорее, культурное явление, т.н. опыт совокупности некоторых культурных ценностей (о чём писал, например, один из основоположников польской гуманистической социологии Флориан Знанецкий или один из выдающихся исследователей национализма Эрнест Гелнер), часто с общим языком, определённым багажом традиций, исторических переживаний и опыта, иногда вероисповедания, привязанностью к определённой географической территории.

Противопоставляя понятия нации и государства, считаю, что нация может существовать независимо от государства, что общая национальная культура (в том числе политическая культура) может оказаться наиболее устойчивым и более влиятельным элементом социальной солидарности, чем общее правительство или какая-то иная структура, основанная на мифах и иерархично навязанных ценностях. Когда речь идёт о едином политическом сообществе, я часто соглашаюсь с постструктуралистами, а также с антропологическим подходом Бенедикта Андерсона, приравнивавшего нацию к «воображаемому политическому сообществу, мыслимому как неизбежно ограниченное и суверенное». Но лишь в этом фрагменте, которой трактует «воображаемое сообщество», поскольку члены даже немногочисленной нации, не имеют личного контакта с большинством земляков, даже ничего о них не знают, но, несмотря на это, ассоциируют себя с ними, «заботясь в мыслях об образе сообщества». Как анархисты мы должны преодолевать эти ограничения, придумывать и практиковать новые взаимоотношения между людьми, вне границ, вне наций, не отрицая при этом всего разнообразия, этнического или культурного. В любом случае важна сознательность (воля) принадлежности к какому-то сообществу, то есть, иными словами, выбор идентичности. Повторюсь, однако, что это должно происходить низовым образом, а не быть навязано властями, политиками, интеллектуалами, а также иными «элитами». И немного провокационно: может быть, государства со своим национализмом являются неизбежным этапом в истории человечества? На этот вопрос ответят следующие поколения. В конце – не имею никаких проблем с понятием «нации», не запрещаю никому принадлежать к той или иной национальности. Тем не менее, мой флаг – не бело-красно-белый, и ни какой иной национальный, а чёрный.

Maciej wy: У поляков историческая проблема с тоской по государственности, по праву пользования собственным языком, по польскоязычными географическими названиями и это на нас, рождённых здесь, достаточно сильно отразилось. Страна с установившимися границами стала со временем национальной крепостью, вместе с несколькими десятилетиями сложностей в путешествии по другим странам. Кроме того, это пространство достаточно монолитно как в языковом плане, так и в плане идентичности и закрыто естественным образом от других культур. Язык стал также инструментом самоопределения сообществ, и это не имеет почти ничего общего с фашизмом. Как это, однако, бывает, вот это «почти» и есть проблемой: если выстраиваются административные надзорные структуры по делам языка или идентичности, по контролю культуры, истории или образования в сильном симбиозе с авторитарной религией — как и обстоит дело сейчас — то очевидным образом это приводит к злоупотреблению властью, а также к насилию. Ныне распространено присвоение фамилий людей или событий произошедших с подачи лиц, живших во времена, в которые вообще не существовала «национальная идентичность», чтобы определить их как мифическое «национальное наследие». На данный момент каждое уголовное дело или хотя бы обвинение, касающееся атаки на это наследие, культуру или религию выстраивает фундамент фашизма, но всё ещё им не является.

Нация для меня – это вопрос происхождения и желания совместного создания определённого сообщества, но в современном мире, с приросшей администрацией, невозможно отделить эти бытовые аспекты от государственной власти, чтобы прогнозировать, могут ли нации существовать без государства и какие формы могут обретать. Для анархизма нет проблемы в привязке к национальному происхождению. Проблема в использовании какой-либо идеологии, пусть даже основанной на идее равенства, для усиления надзора и ограничений.

Леон: Тема и проблематика нелёгкие, и нужно исключительно холодно и рационально подойти к вопросу, чтобы не попасть в эмоциональную и тем самым мутную картину ситуации. Я не приравниваю национальную идентичность к фашизму, как и не ставлю знак равенства между патриотизмом и национализмом. Я считаю себя интернационалистом, а классический государственный патриотизм – инструментом привилегированного класса для удержания общества под контролем. Это использование мифических, культурных или абстрактных идей элитами в собственных интересах. Прибыль, жадность, одержимость властью не имеют национальности. Правящий класс, в облике диктатуры, аристократии или неолиберальных государств, бьёт в патриотический бубен, чтобы подчинить себе общество, когда необходимо направить людей против самих себя. Подобную функцию исполняет и религия. Часто это дымовая заслона для укрепления позиции правящего класса и эксплуатации общества. Такой национальный, государственный патриотизм использует благородные идеи чувства общности, взаимопомощи или солидарности, только искажая их до состояния символов, мифов или абстрактных связей, служащих в конце концов интересам правящего класса. Существуют также локальный или умеренный патриотизм, для которого любовь к нации не означает восхваления государства. Нация сама по себе понятие размытое, и его значение изменялось на протяжении веков. Множество оголтелых патриотов или националистов не отдают себе отчёта в том, что на самом деле классическое национальное государство – это плод 19 столетия. Само понятие нации меняло своё значение. Например, крестьяне в помещичьей Польше не признавались поляками, что было результатом классового разделения общества. Расширение понятия нации на всех членов общества часто имело революционный характер: Французская революция или Весна народов имели целью уничтожение классового и авторитарного устройства и распространение понятия нации на всех граждан, что должно было быть проявлением равенства и свободы. К сожалению, «нация» является понятием настолько общим и лёгким для манипуляций, что очень часто используется для разжигания конфликтов между «нациями».

Примитивным, на мой взгляд, является сведение всех конфликтов к классовой борьбе. Ликвидация классового расслоения, несмотря на свою неизмеримую важность в анархическом и левом движении, не является единственным фактором, который имеет в современном мире значение для общества. Войны часто помимо корыстных экономических интересов используют националистические, культурные и религиозные настроения. Анархисты должны понимать, что современные общества часто более мотивированы национальными чувствами, чем экономическими. Нации без государства, колонизированные народы, завоёванные и порабощённые народы – в таких сообществах мотивирующим фактором, склоняющим к освободительной борьбе, является определённая форма патриотизма или культурного единства репрессированного общества.

Национально-освободительная борьба может быть использована в своих целях как капиталистами, так и националистами или левыми и анархистами. Игнорирование и представление, что «наций не существует» полностью отдаёт эту сферу деятельности на откуп как националистам, так и капиталистам, и, прежде всего, изолирует анархистов от народа, которому важны идеи нации или культурной идентичности, и выдавливает анархическое движение в маргинальную среду, оставляя его без какого-либо значения в глазах общества. Так было в случае с борьбой в XIX веке против стран, оккупировавших Речь Посполитую, когда организации вроде Боевой Организации Польской Социалистической Партии или Пролетариата эффективно соединяли революционную борьбу с борьбой за независимость, а анархисты из таких групп, как Группа Революционеров-Мстителей, или Интернационал, помимо вооружённой борьбы и благородных целей, не имели большой поддержки среди людей. Речь не идёт о том, чтобы избавиться от своих интернациональных убеждений. Нечто подобное было и в случае ирландской борьбы с британской оккупацией, когда левые республиканцы, социалисты и синдикалисты взялись за оружие, сперва создав Ирландскую гражданскую армию (сооснователем которой был синдикалист и член Индустриальных рабочих мира Джеймс Коннолли), а позже Ирландскую республиканскую армию. Они были и до сегодняшнего дня являются значительной частью национально-освободительного движения. Известный, пожалуй, каждому анархисту теоретик анархо-коллективизма Михаил Бакунин сам отмечал силу национально-освободительных движений и считал необычайно важным включение революционеров в эту борьбу, привнося антиавторитарные, эгалитарные и социальные идеи в те движения. Поэтому Бакунин и поддерживал нации, захваченные и оккупированные царской Россией. Он был сторонником вооружённых восстаний против царизма, пробовал организовать поддержку для Январского Восстания 1863 года на территории бывшей Речи Посполитой, приверженцем которого был и которое поддержал. Также он был сторонником создания Панславянской Федерации, где свободные и независимые славянские нации сосуществовали бы на эгалитарных условиях, а их внутренние структуры были бы основаны на анархических и бесклассовых принципах⁸.

Искажение реальности в пользу «чистоты идеалов» не приблизит нас к самоорганизованному, безгосударственному обществу. Конечно, интернационализм, международная солидарность или уничтожение государственных границ являются для меня целью и признаком анархизма, но это не значит, что анархисты должны оставаться в стороне в моменты национально-освободительной борьбы или конфликтов, начинающих империалистические войны. На мой взгляд, анархизм — это находиться на стороне эксплуатируемых, угнетённых или дискриминируемых, а не обижаться на общество, за то, что люди отождествляют себя с «нацией» или не хотят отбросить национальные флаги. Демонстрация альтернативы через действие, выстраивание горизонтальных структур в такие кризисные моменты, как война, стихийные бедствия или иные трагедии, вовлечение анархистов, которые на практике показывают иные формы организации, нежели иерархические – это существенные современные цели, которые могут быть альтернативой национализму.

Давайте не забывать, что, помимо нашего увлечения идеей освобождения, мы не можем закрывать глаза на то, что не каждый в состоянии заметить и понять нашу цель. Люди имеют право определять свою принадлежность, создавать свободные объединения, выстраивать свои сообщества, создавать региональные или собственные культуры. Культуры, локальные, племенные или региональные сообщества могут функционировать в мире без границ как и, на мой взгляд, без присутствия института государства. Обращение к истории и культуре, выбор из них освободительных элементов и отбрасывание элементов негативных или авторитарных может быть промежуточной формой и выходом на данный момент. Анархисты в Украине, принадлежавшие к Революционной Повстанческой Армии Украины, ещё во времена Нестора Махно соединяли анархизм с элементами казачьей культуры или обращались к культурным чертам, которые не противоречили идеям анархизма. Кольченко или иные анархисты, сражающиеся сейчас против российского вторжения, понимают, что Украина – объект имперской агрессии и попытки оккупации. Стоя на стороне сражающегося против оккупации общества, они стараются так же, как и мы, понять характер и настроения народа. Отождествление себя с обществом, а не институтом государства является здесь определяющим, хотя ключевой момент – это понимание общественной мотивации. Флаг Украины, глядя на нынешнюю ситуацию, — скорее, символ солидарности и борьбы, чем института государства. Не идеализируя украинское общество, национализм, пытающийся появиться на фоне войны, или патриотизм, пробуждающийся под звуки падающих бомб, можно заметить существующую в реальности самоорганизацию, взаимопомощь и международную солидарность. Для всех, кто был или находится сейчас в Украине во время этой войны, становится естественным то, что в людях проснулся инстинкт кооперации, взаимного уважения, не глядя на происхождение, а также низовое взаимоуважение и помощь перед лицом войны. Может анархист иметь национальную идентичность или нет, зависит лишь от него. Как по мне, анархист может иметь что захочет, быть частью всего чего пожелает, вовлекаться в структуры, которые для него важны, если только они не находятся в конфликте со свободой других людей и не основаны на авторитарных, иерархических отношениях власти и подчинения.

2021 год. Беларусь открывает новые авиасообщения и облегчает визовые процедуры со странами Ближнего Востока и Африки. Люди, которые добираются до Минска, убеждены, что последние километры до границы с ЕС – лишь формальность. Попадают на польскую и литовскую границы. Там под наблюдением силовых ведомств беларусского режима пробуют пересечь границу. Попадают в ловушку, становясь заложниками беларусского режима и его «живым оружием». Это новое «оружие» должно дестабилизировать и вызывать конфликты, национальные и политические. Польские пограничники охраняют «зелёную границу», массово возвращают людей обратно. Появляется ограждение, которое должно сдержать попытки пересечения границы. Можем ли мы противостоять таким ситуациям, чтобы люди не использовались режимами как «живое оружие»? Каким образом мы можем препятствовать тому, чтобы они были обречены на смерть в межграничных тисках?

Анджей Килсь: 6 000 000 людей пересекают польско-украинскую границу. Не появляются лагеря для беженцев. Нет релокационных баз. Создано новое определение беженца, с экспресс-правом пребывания, работы и социального обеспечения. 500 000 украинских беженцев находятся в польских домах

Со мной связалась волонтёрка, медик из Америки. Не знаю точно, где она собиралась работать. Спрашиваю у неё:

— Хочешь работать около линии фронта? Или во Львове? У тебя есть переподготовка по тактической медицине?
— Нет. Не хочу ехать в Украину. Хочу работать в лагерях для беженцев в Польше.
— Нет таких.
— А где есть?
— Нет в Польше вообще лагерей для беженцев из Украины.
Связь оборвалась. Похоже, не поверила мне. Звонит мне французский волонтёр. Собирается поехать на границу. Ищет квартиру, но всё занято.
— Ты можешь позвонить? Нам не хотят сдавать квартиру. Может, поляку сдадут.
Объясняю:
— Нет квартир. В них живут беженцы.
Я уже второй человек, который пытается это объяснить. Знакомому с Подкарпатья тоже не поверили. И мне, похоже, не верят.

Волна беженцев сталкивается с непредвиденной реакцией, которая кажется неправдоподобной волонтёрам, приезжающим в Польшу с Запада. Для российских спецслужб однозначно это шок. Реакцией общества удивлены также польские спецслужбы и само общество. Элемент непредвиденности сработал конструктивно. Возможно, это хорошее направление.

Российские военные стратеги определённо рассчитывали на массовую миграцию украинского народа, которая вызовет миграционный гуманитарный кризис и национальные конфликты. Прогадали. Благодаря своей спонтанности общество получило повод поверить само в себя как в сообщество, а власть имущие вынуждены довериться этому сообществу.

Ни ограждение границы, ни лагеря и базы для беженцев не удивят российские и беларусские спецслужбы. Это только один из вариантов, предвиденный в плане B, плане С и плане Х. Поэтому элемент неожиданности и гуманизм кажутся мне здесь ключевыми.

Лукашенко нужно «живое оружие» на границе или «люди в закрытых лагерях – бомбы замедленного действия». Где-либо в ином месте они для него бесполезны. Чтобы они не были использованы, требуется постоянное поступление информации о действительной ситуации на границе, а также возможность въезда в Европу на достойных и привлекательных условиях, в отличие от предложенных Минском или Москвой. Нынешнее решение в Западной Европе, на мой взгляд, неэффективно и негуманно. В этом я убедился благодаря связи с украинцами, которые просили о помощи по возврату в Польшу, не желая оставаться в Бельгии, Швеции или Норвегии. Я вижу необходимость в более универсальном понятии беженца и его статуса, которое было бы основано на условиях, схожих с созданными для украинцев в Польше.

Spielverderber: Как в случае с попытками пересечения любой границы (не только международной), насилие появляется в ситуации сопротивления одной из сторон другой, а значит чисто философски можно его избежать, подчинившись этой стороне. Подчиняясь каждому диктату и приказу, можно избежать насилия, только нужно быть потом готовым к долговременным последствиям такой позиции. Такой позиции учит нас государство, где, пока покорно выполняешь желания власть имущих, «существует мир», а когда сопротивляешься, то инициируешь насилие. Анархисты никогда не дистанцировались от насилия, понимая его как сопротивление. Считаю, что людям, которые застряли в пограничной полосе нужны помощь и спасение, одновременно понимаю, что эти одноразовые действия не ликвидируют проблему использования людей в качестве «живого оружия». Проблема насилия исчезнет, когда исчезнут её преступные исполнители… а потом вернётся в другом месте и в другое время, поскольку тактика захвата заложников стара как мир.

По моему мнению, миграционный кризис имеет несколько причин:

• Военная, политическая, экологическая, экономическая или религиозная дестабилизация государств, из которых едут мигранты, в чём очень часто участвует Запад.
• Миграционная/социальная политика богатых стран Запада. Слишком высокая социалка в сравнении с низким уровнем жизни в соседних странах приводит к тому, что они становятся пунктом назначения мигрантов. Одновременно эти страны не готовы к принятию и включению такого числа мигрантов в общество на равноправных условиях, поэтому стараются их отправить в страны «первого пребывания», в которые эти мигранты не хотят уезжать (поэтому используется насилие/принуждение), или закрывают их в лагерях (также используя насилие/принуждение). Одним из системных решений, которые мог бы принять ЕС, было бы введение одинакового социального обеспечения и минимальной оплаты труда на всей территории Евросоюза. Это бы открыло гораздо большие возможности принятия мигрантов при одновременно равномерном их размещении и минимизировало бы конфликты с местным населением, по крайней мере, на экономической основе.
• Природные и экологические катастрофы, случайные происшествия.
• Сознательная политика государств, рассчитанная на конкретный эффект (пример польско-беларусской границы). Мигранты целенаправленно обманываются режимом, а потом становятся его заложниками и вынуждены рисковать своей жизнью во время очередных попыток пересечения границы. С дугой стороны, использование польскими пограничниками политики возврата беженцев негуманно и не соответствует международному праву, а также приводит к смертям мигрантов, при этом вообще не решая проблемы и одновременно развращая самих силовиков.

Возможные решения:

• Принятие мигрантов и размещение их согласно их воле на территории ЕС, а также распространение на них социальной помощи равной той, что получают граждане ЕС.
• Гарантирование им свободы перемещения и проживания в тех странах, в которых они захотят.
• Приглашение их людьми и сообществами, которые готовы их принять.
• Другие формы давления на беларусский режим, чтобы тот отказался от такой практики.
• Открытые или закулисные действия, ставящие целью упадок/ликвидацию режима.

Я категорически против как строительства закрытых центров и лагерей, так и принудительной депортации против воли самих мигрантов. Что касается самой стены/забора, то считаю, что, по многим причинам, это не лучшее решение, но хочу отметить, что желание поставить заграждение растёт пропорционально агрессии соседа не только в международных отношениях, но и в индивидуальных. Считаю, что принимающие сообщества могут отказать в убежище: беглым диктаторам и их семьям, чиновникам тоталитарных государств, использующих пытки, бывшим и нынешним членам организаций вроде ИГИЛ.

Александр Ланевский: Попадаются также люди из Южной Азии. Мой отец с приятелем встретил в одной деревне возле границы с Литвой двоих оголодавших тамилов с Шри-Ланки. Они рассказали, что им удалось пересечь границу и оказаться в Литве, но там их поместили в распределительный центр, их избивали литовские пограничники и сотрудники этого центра. Невыносимые условия в центре и страх за собственную жизнь вынудили их бежать оттуда и вернуться в Беларусь. Они бродили по лесам пока не наткнулись на хутор моего отца со знакомым, которые им помогли, накормили, предоставили возможность помыться в бане, дали позвонить родственникам и отвезли к каким-то знакомым (посредникам) в Минске. Перед этим они с телефона отца и его знакомого позвонили своим семьям, которые в свою очередь очень благодарили за спасение их детей и предлагали материальную благодарность. С ними была также сестра одного из них, след которой исчез в лесах беларусско-литовского пограничья. Они сказали, что хотят любой ценой добраться до дома и больше никогда сюда не вернутся. Это в качестве вступления.

Часть работы по предотвращению того, о чём твой вопрос, должна лежать не только на нас, но и на людях (активистах) в регионах, откуда родом эти мигранты. Мы виновны лишь в том, что слишком мало рассказывали миру о том, чем является режим в Беларуси, и что не смогли его свергнуть. Поэтому мир до сих пор мало знает о беларусских реалиях. Даже поляки! Даже украинцы, которые пребывали в мыльном пузыре под названием «Беларусь – чисто, стабильно, нет коррупции». Большинство украинцев перед 24 февраля 2022 года не только мало знали о Беларуси, но даже симпатизировали диктатору! Что уж тогда говорить о людях из Азии и Африки? Те люди, рассматриваемые беларусским и российским режимами как обычный товар, обманывались и обманываются, верят в байки пропаганды про открытую и демократичную Европу. Поэтому соглашаются на сотрудничество не только с «посредниками» из турагентств, но и с милицией, военными, КГБ. Знаю из разных источников, насколько популярен Путин и Россия в странах Азии и Африки, но в данном случае дело, скорее, в элементарном отсутствии информации у тех, кто выезжает за лучшей жизнью. Я поддерживаю их стремление улучшить свою жизненную ситуацию, но иногда меня поражает их наивность и несознательность. Мечта о переходе из Беларуси в Европейский Союз… Некоторым, немногочисленным (по сравнению с остальной частью беженцев и беженок) это удаётся, но это скорее исключения. Людям не хватает элементарной информации о том, что такое Россия и Беларусь – диктатуры, а с диктатурами не может быть никакого сотрудничества, никакого диалога, никакого доверия. Если у них хватает денег, чтобы заплатить за авиабилет, апартаменты, питание (знаю, что некоторые из них втридорога платили беларусским силовикам за обычные бутылки с водой или хлеб), то почему у них не хватает ума узнать о том, что такое Беларусь? Почитать в интернете и как следует приготовиться. Не убеждает меня также обобщение, что все беженцы безоружны и убегают от репрессий. Это левацкая идеализация проблемы. Эти тамильцы, с которых я начал свой ответ, являются замечательным примером. Их семьи на Шри-Ланке не умирают от голода и не подвергаются репрессиям. В надежде на улучшение своих материальных условий они выбрали какую-то дыру под названием Республика Беларусь, а могли спокойно потратить деньги на другое направление. Возможно, мы слишком мало действуем на международной арене, чтобы объяснить «третьему миру», что ни в коем случае не следует ехать в государства, в которых собственных граждан пытают и бросают в тюрьмы. В конце концов, трудно требовать от мигрантов знаний о восточноевропейских диктатурах, раз даже в Польше некоторые поддерживают эти режимы.

Большая часть вины лежит, ясное дело, на Западе. Эпоха постколониализма делает своё дело. Я понимаю, что «третий мир» разделён: одни мифологизируют США и ЕС, другие Россию. Образ России и Беларуси как стран анти-НАТО, антиимпериалистического щита очень силён. Пожалуй, и вложения Кремля в заграничную пророссийскую пропаганду через многочисленные фонды тоже делают своё дело. Существующая ситуация – результат проводимой столетиями разными державами имперской политики. К сожалению, Запад (в том числе Польша) в своём лицемерии сравним с Беларусью и Россией. Разделение на лучших и худших беженцев, и даже на лучших и худших европейцев, сопутствует лозунгам о правах человека. Лицемерие, с которым Запад осуждает диктатуры, соседствует с торговлей с этими диктатурами и игнорированием собственного печально известного нарушения прав человека. Некомпетентность и близорукость западных политиков приводят к этому и подобным кризисам. Запад многие годы взращивал философию иерархии, а сейчас пожинает её плоды.

Что мы можем сделать? Свергнуть режимы. Пока будут существовать такие ценности, как сейчас, мы не сможем противостоять «живым щитам» и смертям. Существуют государства, альянсы, союзы. Мы не предотвратим эти злодеяния, пока полностью не изменим наши ценности. Люди должны быть более образованны, иметь доступ к информации. В практическом смысле стоит усиливать сеть солидарности в приграничных районах. Иметь там «своих» людей. Мне кажется, что нас ждут ещё большие потоки миграции и кризисы, вызванные проблемами не только экономическими, но и экологическими. Вопрос в том, какие механизмы мы должны использовать, чтобы донести до польского общества, что никакие преграды (притом настолько дорогостоящие!) не сберегут нас от ненависти. Я считаю, что в будущем появятся стены ещё большие, нежели та, что на польско-беларусской границе.

Maciej wy: Прозрачность и отчётность местных властей – один из немногих эффективных способов, но помимо него и над ним есть ещё международные институты вроде ЕС, которые создают более сложные механизмы требования определённых действий в сфере охраны границ этой суперструктуры. Еврокомиссия рекомендует государствам в ЕС надёжнее обеспечивать сохранность внешних границ Союза (например, предлагая кофинансирование строительства стен и т.п.), а также усилить борьбу с нелегальной миграцией (например, через распространённую практику высылки мигрантов в страну происхождения или первого въезда). Экстренная помощь в приграничной полосе не является решением против безнаказанности людей в форме, которые должны подвергаться всяческому осуждению. Поскольку некоторые поступки польских пограничников (пока) нелегальны или не соответствуют процедурам, то, возможно, их проверка независимыми службами (после общественного давления за её проведение) может это изменить.

Леон: Прежде всего, стоит задаться вопросом о причинах миграции людей из стран Африки и Ближнего Востока. Последствия многовекового колониализма, войны и этнические чистки, эксплуатация и современные неоимпериалистические конфликты заново формируют разделение мира на богатый Север и бедный Юг, всё заметнее очерчивая неоколониальный интерес в том, чтобы бедность, исключённость и эксплуатация касались общества в Африке и странах Ближнего Востока. Международный капитал не знает границ, а корпорации и олигархи используют свои привилегии, чтобы иметь доступ в каждый уголок Земли, чтобы прятаться в местах с райскими налоговыми условиями, чтобы создавать и использовать военные хунты и диктатуры для защиты собственных интересов. Использование властями или националистами миграционного кризиса – стандартная практика порождения страхов и фобий в обществе. Манипуляции и ложь для взращивания ксенофобных настроений – практики, которые мы всё чаще наблюдаем в Европе. Орбан, шантажирующий и устрашающий Евросоюз запуском орд эмигрантов, PiS и Конфедерация, подогревающие расизм и страх перед «пришлыми» и «бандитами», консервативная партия и UKIP⁹, породившая в общественном сознании образ катастрофы, вызванной прибытием мигрантов в Великобританию, что привело к Брекситу — вот лишь некоторые примеры того, как власти на самом высоком уровне используют страх и дезинформацию, контролируя общественные настроения и страхи, создавая «козлов отпущения» общественных проблем, маскируя при этом настоящие причины кризисов.

Смерть в море или приграничной полосе, контрабанда и торговля людьми — это всё трагедии, которых не удастся избежать. Тысячи волонтёров и активистов, спасающих беженцев в морях или в лесах — проявление того, что в людях есть ещё искра надежды. Это, к сожалению, лечение последствий, а не причин, но это необходимое проявление человечности реально спасающее жизни. Наши друзья из No Borders Team или иных анархических групп, спасающие людские жизни в лесах Подлясья – очередной пример того, что те, кто умирают в лесах, не могут рассчитывать на помощь государства, которое использует оружейные стволы для высылки мигрантов. Но могут рассчитывать лишь на тех, для кого цвет кожи или происхождение не важны. Важно то, что система, которая обрекает людей на изгнание, смерть в лесах или в море, делает это в «белых перчатках», выстраивая своё влияние и богатство на трупах людей, вынужденных покинуть свои дома. Отвечая на вопрос, можем ли мы как-то этому противостоять: стоит прежде всего вносить в общество понимание причин миграционного кризиса, того, что колониализм существует и обрёл новую форму, того, что капитализм эксплуатирует и повергает в нищету миллионы людей. Пока общество не примет эти факты, будет и дальше видеть лишь последствия в виде людей, пытающихся прорваться через европейские стены, а крайние правые будут и дальше использовать манипуляции, стравливая людей.

До 1939 г. французские пацифисты протестовали против войны. Борьбу с нацистской армией описывали как «авантюру». Даже после 1939 года добивались уступок в пользу нацистов¹⁰. Когда немецкая армия вторглась во Францию, те же самые пацифисты оглашают необходимость тесного сотрудничества с Гитлером, более тесного, чем даже реализованное коллаборационистами из Виши! В 2022 году синдикалистские и анархические организации публикуют заявления о сопротивлении войне¹¹. Можно ли говорить об определённой аналогии сегодняшней и довоенной позиций? Не является ли такое отношение, независимо от намерений, поддержкой Путина?

Анджей Клись: Пацифистские настроения того французского общества, а также пацифизм, ныне наблюдаемый в Западной Европе, вызывает déjà vu. Важен вопрос о том, как будут в недалёком будущем эволюционировать пацифистские взгляды в западноевропейском обществе. Известно, что случилось после 1939 года, а также после оккупации Франции немецкой армией, и из этого стоит делать выводы на будущее.

Я опасаюсь, что победа или проигрыш Украины не является очень существенным вопросом для сторонников такого отношения. Будет принята любая версия событий, лишь бы она закончилась окончанием военных действий. Как и полная оккупация Украины Россией не противоречит пацифистской парадигме. Любая «реконкиста» и попытки борьбы с оккупантом будут противоречить этой парадигме.

Постулат «экономической безопасности рабочего класса» поднимается также корпорациями под лозунгом «заботы о сохранении рабочих мест». Этот аргумент часто используют те международные фирмы, которые не ушли с российского рынка либо были пойманы на обходе санкций. Экономическая безопасность рабочего класса и корпорации стали полностью взаимозависимы. Такой симбиоз – одна из наиболее значимых характеристик доктрины корпорационизма¹². Тезис о единстве работодателей и рабочих во имя общих интересов объединил в себе черты социализма, национализма и синдикализма в идеологии фашизма. Если общность интересов международна, как с точки зрения свободного рынка, так и марксизма, то национализм становится интернационализмом, что может привести к какому-то наднациональному «фашизму». Для испанских новых правых отказ от национализма в рамках крайне правой позиции не является чем-то абстрактным. Падение Российской империи определённо нарушит этот симбиоз.

Позиции польской анархической и синдикалистской среды, обозначенные в заявлениях, повторяют западноевропейскую пацифистскую парадигму. Они являются её копией. Сторонники такого подхода неоднократно ссылаются на западных неомарксистов и троцкистов. Те, в свою очередь, позиционируют себя в роли учителей для отсталой, по их мнению, Восточной Европы.

Массовые протесты в России под лозунгом «Нет войне!» кремлёвские власти определённо предвидели, планируя начало полномасштабной войны. В медиа появляется информация об отважных одиночках и малых группах, решающихся на борьбу с оружием в руках, поджоги военкоматов и акты саботажа. Некоторым удаётся бежать. В конце концов протесты задавлены без ущёрба для империи.

Пацифистские позиции не нарушают путинской пропаганды. Мирные методы не являются соответствующим инструментом для борьбы с российским государством. А в случае западных левых не хватает также намерений свергнуть Российскую империю. Позиции эти в зависимости от ситуации могут либо служить на пользу российской пропаганде, либо ничего не значить. Однозначно они не мешают реализации планов Кремля.

В 2020 году беларусское общество восстаёт против властей. Массовые протесты быстро переходят в уличные столкновения невиданных в послевоенные времена масштабов. На момент, когда беларусская оппозиция начинает критиковать мирный протест как неэффективный, улица уже давно это понимает. Когда усиливаются репрессии, участники восстания ищут убежища в том числе в Польше и Украине. Там они готовятся к продолжению борьбы. В 2022 году сражаются на стороне обороняющейся Украины. Итогом протестов беларусского общества становится создание военных отрядов, готовых к битве. По моему мнению, это наиболее соответствующий инструмент для борьбы с диктатурой. Не вижу никаких эффективных альтернатив.

Spielverderber: Эта аналогия кажется мне очевидной и имеющей очень схожие основания. В пользу пацифистов начала XX века говорит факт, что они имели определённо меньший доступ к информации, чем их сегодняшние последователи. Однако, мнение современных «пацифистов» не является монолитным. За такими декларациями стоит целая гамма позиций и палитра взглядов, где на противоположных полюсах стоят искренние последовательные пацифисты/антимилитаристы и напротив них агенты влияния Кремля, маскирующие свою единственную пророссийскую позицию пацифизмом, понимаемым очень избирательно. Между этими двумя полюсами блуждают «последователи отечества пролетариата», полезные идиоты, экономические бенефициары предшествующей ситуации и религиозные сектанты.

Я с полным пониманием смотрю на нейтральную позицию пацифистов из постколониальных стран, трактующих войну в Украине как конфликт европейских государств, который не следует расширять и в который не следует вовлекаться. В актуальной ситуации на российско-украинском фронте результат всех этих позиций идёт на пользу России, давая ей шанс на восполнение потенциала.

Александр Ланевский: Считаю такую позицию наивной. Она вредит одинаково как анархическому движению, так и всем жителям Украины, которые стали жертвами войны. Да, согласен, что подобные действия (а вернее, их отсутствие) на руку Путину. Я бы вообще назвал их «полезными идиотами». Давайте представим ситуацию, когда женщины сочли бы защиту от насильника «авантюризмом», а уже после изнасилования были бы вынуждены признать, что сами провоцировали, были одеты в мини-юбку, шли в одиночестве по тёмной улице, родились женщинами… Это полный абсурд. Позиция жертвы и лжеца. Точно также с пацифизмом. Я принимаю, что существуют определённые философские и религиозные пацифистские позиции, которым люди могут следовать (например, толстовцы, если речь об анархистах). И если они последовательно придерживаются этих принципов, то я уважаю их взгляды. Только непротивление злу не означает сотрудничества со злом. Не хотите, не можете или не умеете сражаться – не делайте этого, но не будьте рассадниками пораженчества и не мешайте людям сражаться за их собственные убеждения и жизни. Критикуйте агрессора, а не жертву. Я хотел бы, чтобы это прозвучало чётко и ясно. Украина имеет право на вооружённую защиту, на убийство оккупантов, на применение насилия в отношении захватчиков. Точно так же, как изнасилованная женщина имеет полное право кастрировать насильника или даже покарать его смертью.

Цитирование Холла Гарднера также частично вписывается в то, о чём я говорил выше. Гарднер, как и Ноам Хомский¹³, в этой ситуации является адвокатом дьявола. Призывает к тому, чтобы Украина отказалась от «тотальной победы». Веря в силу мировой дипломатии, считает, что Россия согласится на «частичную победу»¹⁴. Это за всякой гранью наивности. Повторяет всё то же, что и российские пропагандисты: НАТО спровоцировало Россию на убийство украинцев. Я убеждён, что если Россия согласится сейчас на какой-то мир, то это лишь вопрос времени, когда она начнёт очередное вторжение, поскольку конкуренция с Западом засела глубоко в русском сознании и культуре. А Запад с русофильством Франции, а также бизнес-связями Австрии, Германии и Италии, не что иное, как страх и взяточничество, о чём справедливо сказала год назад дочь Алексея Навального (взгляды которого мне чужды) Дарья во время выступления в Совете Европы: «Под доводами прагматизма скрываются цинизм, лицемерие и коррупция»¹⁵.

По моему скромному мнению, на проблему стоит смотреть шире. Не только экономические факторы (возможно они третьестепенны по важности в этом конфликте), но также демографические и исторические, накладывающиеся на более широкие геополитические манипуляции, спровоцировали эту войну. Путин, которому не удалось полностью овладеть Украиной, хочет её теперь полностью уничтожить. Сколько будет стоит восстановление Украины в случае победы России? Кремль хочет вернуть земли, которые когда-то принадлежали Российской империи — кстати, не только власть, но и огромная часть россиян этого желают. Будем помнить, что Россия пытается найти выход из серьёзного демографического кризиса¹⁶. На протяжении последних трёх лет её население уменьшилось на 2 млн. человек. И не только пандемия тому причиной. Война забрала жизни около 200 тысяч человек, причём процент этнических россиян в популяции снизился с 78% до 72%. Мужчины в России умирают на 18 лет раньше, чем мужчины в Японии, а их число постоянно падает. Может, стоит задуматься, зачем россияне похищают украинских детей? Путин отдаёт себе отчёт, что соседствующие с Россией азиатские страны, например, Китай, таких проблем не имеют, скорее, наоборот.

Проблема пацифизма многоуровнева. Когда мы теоретизируем на тему войны, происходящей где-то там далеко, а мы живём в комфортных условиях и говорим: «Война является абсолютным злом», — это одно дело. Но как только дело доходит до войны на моём участке, когда я являюсь свидетелем убийства собственного ребёнка, изнасилования жены, потери ног… то оптика может резко поменяться. Тогда уже нет времени на пацифизм, поскольку ты должен выжить, а чтобы это сделать, нужно сражаться. То есть теория должна всегда быть скорректирована, восполнена и отшлифована практикой. Даже если мы примем, что пацифизм является верной дорогой, то как согласовать различные направления внутри самого пацифизма?¹⁷ Скажем, пацифизма либерального и анархического? Похожие расколы имели место в 30-х годах XX в. в мировом пацифистском движении. Мир, но на каких условиях? На условиях дальнейшего существования капитализма? Кто будет стражем мира? ООН? Какие-то неопределённые новые международные военные силы? Ведь мы наблюдаем, что как тогда, так и сейчас эти структуры мертвы. Считаю, что пацифизм также является болезнью. Каждая операция или приём антибиотиков, а также сильнейшие средства являются для организма человека определённым шоком. И здоровый человек всегда скажет, что не хотел бы подвергнуться, скажем, химиотерапии. Но когда мы болеем, то, если захотим выжить или попытаться выжить, схватимся за каждую возможность. Пацифизм хорош, когда стремится противостоять войне, но не в момент, когда война уже началась. Ведь часть французских пацифистов, например, разные товарищества ветеранов Первой мировой войны, верила, что ветеран Гитлер, зная все ужасы войны, не допустит её повторения! Подобным образом на Западе рассуждают о Путине, который кажется им гарантом «стабильности» в нашей части Европы. Для большинства из них Украина или Беларусь — это экзотические территории, исторически находящиеся в сфере интересов России. Революционный фанатизм французских левых является тем же самым, что озвучивают сегодня некоторые российские анархо-синдикалисты. Речь, например, о КРАС¹⁸. Либо некий Олег «Жук» Смирнов, лидер группы «Бригадир», антифашист (!), известный в Польше, который яростно защищает своих коллег из группы, работающих на производстве дронов для российской армии¹⁹. Они провозглашают тезис, что как российским, так и украинским солдатам нужно бросить оружие и побрататься. Или что лучше помогать российским солдатам, поскольку они являются пролетариатом, нежели сражаться под предводительством украинской буржуазии (и НАТО). Хотелось бы ошибиться, но подозреваю, что эти т.н. антимилитаристы не стоят под казармами и не агитируют российских военных, как и не пускают под откос российские поезда. Украинский анархист и историк Анатолий Дубовик назвал эти тенденции анархо-путинизмом²⁰. Мне кажется, что на Западе пропаганда милитаризма намного меньшая, чем в России или Беларуси. Война в этих странах засела глубоко в политической культуре, в образовании, в искусстве, в экономике. Пацифизм во время войны служит узким, экзотическим или групповым интересам, является оправданием перед выходом из собственной зоны комфорта и отсутствием сопротивления всему тому злу, которое несёт война. Это умело использует кремлёвская пропаганда. И ещё одна необычайно важная вещь. Не НАТО или Зеленский, но украинский народ рассматривается и должен рассматриваться как политический субъект. Этого не понимают на Западе.

Так же как часть пацифистов не доверяла СССР, так и сегодня пацифисты не доверяют Западу и НАТО. В 1938 году имел место позорный Мюнхенский сговор (кстати, поддержанный не только частью союзников, но также и такими иногда любимыми анархистами-интеллектуалами, как Жан-Поль Сартр или Симон Вейль), согласно которому к Третьему Рейху перешла часть Чехословакии. В 2022 году, к счастью, не дошло до чего-то подобного, но давайте посмотрим на риторику Франции или Германии в первой фазе войны. Они были готовы повторить ошибки 85-летней давности – согласиться на раздел Украины, как это было сделано с Чехословакией. Кстати, несмотря на формальное непризнание Крыма частью России, Европа фактически приняла такое положение дел.

В подобной пацифизму ситуации находится и антифашизм, которым Россия жонглирует так, как ей нравится. Делает то же, что и СССР 90 лет назад. Ослепляет европейских левых. Уже существует так называемое движение Z-antifa, а ДНР и ЛНР с самого начала обозначались как «антифашистские», привлекая в свои ряды сторонников левых. Здесь я вынужден признать правоту Черчилля, который говорил: «Фашисты будущего будут называть себя антифашистами».

Maciej wy: Несмотря ни на что, я не являюсь сторонником использования некоторых эпитетов: «поддержка нарративов Путина» vs принадлежность к «сторонникам диктата США или НАТО», поскольку их можно использовать в отношении одних и тех же людей. Ведь так можно называть, например, анархистов поддерживающих своих товарищей, сражающихся против Путина, и одновременно критикующих польские и украинские националистические тенденции или возрастающую милитаризацию страны. Нейтральное отношение к войне — это также поддержка Китая, который, не отрекаясь от России, помогает ей и зарабатывает на этом кризисе очень много, одновременно готовясь к атаке на Тайвань.

Довоенные пацифисты, возможно, верили, что солидарность рабочих в силах побороть этот кризис, но она уже давно не существует либо и вовсе не существовала, а была лишь очередным мифом, выдуманным Сорелем. Возможно, единственным действенным международным инструментом солидарности является сейчас солидарность капитала, в подтверждение чему можно взглянуть хотя бы на число фирм, которые всё ещё управляют бизнесом в России. На данный момент покупки в «Ашане» или выпивание пива от Heineken — это поддержка России такая же, как и необдуманные речи.

Леон: Пацифизм, идея продолжительного мира, антимилитаризм – всё это очень благородные и прекрасные идеи, к которым необходимо в какой-то степени стремиться и ими руководствоваться. Пацифизм сам по себе принимал разные формы и несколько раз обретал обличье сильных гражданских движений неповиновения во время протестов против войны во Вьетнаме или Ираке, его воздействие, на мой взгляд, определённо влияло в какой-то степени на сознательность общества. Пацифизм также принимал крайние формы, как некритичный и однотипный подход ко всем войнам. Отсутствует в нём разграничение хотя бы «оборонительных войн» или вопрос насилия в условиях самообороны. Я не являюсь пацифистом, хоть и считаю войны бессмысленной и ненужной кульминацией насилия, основанной на территориальных, экономических или идеологических претензиях. Война является злом, и тут большинство из нас согласится, но на каждый вооружённый конфликт необходимо смотреть индивидуально. Каждая личность, по моему мнению, имеет право обороняться от насилия, так же, как и оборонять своих близких. Я считаю, что и общество обладает подобным правом. Война — это наиболее брутальная квинтэссенция институционализированного насилия, но можем ли мы в похожих категориях рассматривать нападающих и защищающихся? Убийства, изнасилования, ограбления не имеют оправданий, неважно, кто их совершает, но нужно всегда смотреть на индивидуальный контекст.

Военная машина всегда приводит к падению принципов (даже среди жертв войны) как среди тех, что обороняются, так и среди атакующих. Но в одинаковой ли степени мы будем оценивать справедливость использования насилия в случае нацистских отделений СС совершающих преступления, и в случае партизан, сражающихся с ними? Подход, презентованный в вопросе относительно французских пацифистов, по-моему, как минимум наивен, а скорее, досадно вреден, поскольку выставляет «атакованное» общество стадом «безмозглых овец», которые во имя собственной безопасности готовы сделать всё, даже сотрудничать со своим мучителем. Неужели «физическая безопасность» — это абсолютная ценность, ради которой мы готовы жертвовать свободой, достоинством и своими взглядами? Мир любой ценой может нести за собой трагические последствия. Ведь если бы человечество не сражалось с Гитлером и добровольно ему поддалось, не было бы войны и миллионов жертв. Вопрос в том, хотели ли бы мы жить в таком мире «спокойствия»? Это яркий пример, но каждый вооружённый конфликт имеет в своём основании конкретные предпосылки и причины. Иногда они хорошо скрыты теми, кто вызывает войны, прикрыты плащом высокопарных идей, патриотизмом, манипуляциями, страхом.

Империалистические войны во имя экономических интересов часто опираются на страх, а агрессор делает всё, чтобы чувство страха поддерживать и среди собственных граждан. Современные примеры — это вторжения в Афганистан и Ирак (с участием НАТО, но возглавляемые США). «Война с терроризмом» — отличный пример того, как защищать запуганное, контролируемое общество от зачастую выдуманного врага. Вранье официального правительства даже если станет явным, как в случае вторжения в Ирак, когда Джордж Буш и Тони Блэр публично врали о предполагаемом химическом оружии, якобы находящемся во владении иракских властей, никоим образом не идёт в расчёт. Агрессоры могут бессовестно врать, придумывать поводы для вторжения и убийств, а когда ложь становится явной, не несут никакой ответственности. У США богатый опыт в этом деле. То же самое и с Россией. Обе чеченские войны опирались на ложь и фабрикацию поводов к вторжению.

Нынешняя война в Украине – идеальный пример манипуляции и вымышленной угрозы, которой пугали российское общество. Правящие в Киеве нацисты, убийства русского населения на Донбассе, планирование вторжения западной загнивающей культуры, осадное положение – всё это враньё правительство Путина втирало своим гражданам (как и некоторым западным анархистам и твердолобым коммунистам), чтобы начать «специальную операцию» (ну не войну же), нацеленную на украинских «кровожадных нацистов». Здесь заметна империалистическая аналогия с войной в Ираке. В Ираке правительство США вместе с союзниками по НАТО совершило вторжение, чтобы сохранить власть в регионе под западным контролем, обеспечить свои экономические интересы и не допустить независимости стран Ближнего Востока. Эта неоколониальная модель была использована и в отношении Украины. Россия не собиралась допустить хоть в какой-то степени независимости в «её сфере интересов». Освобождение из-под империалистического сапога Москвы заканчивается резнёй, и все должны это понимать.

Антивоенные позиции тут очень к месту, но их целью должен быть режим Путина – главный виновник трагедии, которая сейчас происходит в Украине. Использование антимилитарных фраз и неверно понимаемого пацифизма в целях «сохранения нейтрального отношения», препятствование помощи Украине или достижение «мира» ценой украинских территорий и жертв — это не что иное, как отождествление жертвы и насильника. Наивность такой позиции — это действие в пользу легитимации империалистических и неоколониальных действий московского режима. Тем более удивляет поддержка таких фальсификаций анархистами и левыми, которые не так давно осуждали западное вторжение в Ирак и поддерживали иракцев в их борьбе с оккупацией. Объяснить это можно тотальным игнорированием , предрассудками ко всему «западному» при одновременном пользовании западными привилегиями либо многолетней пропагандой, направленной на некоторую часть западных левых. Немало полных идиотов и на нашей земле, лепящих на нас этикетку «окопных анархистов», «военных бунтарей» или «агентов ЦРУ», что звучит очень парадоксально, ведь наши действия в Украине направлены на помощь жертвам войны и анархистам, сражающимся с империалистическими захватчиками.

Представленная позиция части анархистов и синдикалистов в Польше кажется схожей с лозунгами вроде «это не наша война!» или «обе стороны одинаково виновны!». Очевиден определённый симметризм, похожий на тот, что презентуют западные левые. Является он обоснованным? Или это только попытка избегания? Как вы можете прокомментировать такую позицию? Можно ли её принять? Можно ли было бы её принять в 1939 году?

Анджей Клись: Аргумент «это не наша война!» синдикалисты объясняют тем, что единственной правильной войной может быть лишь «классовая война», а не война «двух национализмов». Сведение атаки России на Украину к конфликту только между двумя государствами выглядит слишком большим упрощением. Такой взгляд можно принимать всерьёз, когда армия нападающего государства атакует армию и институции обороняющегося государства. В нашем случае Россия атаковала прежде всего гражданское население и инфраструктуру. Здесь мы имеем дело с целенаправленной и запланированной атакой на население. Именно поэтому нельзя всё упростить до «конфликта двух государств» или «двух национализмов». Атака крупнейшего государства в мире – Российской империи – на жителей Украины является в т.ч. классовой войной. Путинский режим был убеждён, что рабочий класс не будет оказывать сопротивления российской армии. Покорённое общество станет классом производителей, работающим на империю. Ошибся. Неустанные атаки на поселения, школы, больницы, заводы, университеты – это месть за сопротивление, направленная как раз против рабочего класса. Атака Российской империи также является геноцидом всего украинского народа, как когда-то истребление евреев Рейхом. Симметричное отношение к войне в конце концов приводит к Холокосту. Именно поэтому этот взгляд невозможно принять, если мы признаём, что человеческие жизни важнее, чем «экономическая безопасность» и «мир любой ценой».

Также часто появляется аргумент «оборонительной войны» двух империализмов. Украина здесь должна играть роль агента ЦРУ. Роль России представляется как «спровоцированный агрессор», как страна? выступающая в защиту «взбунтовавшихся республик», «русскоязычного населения». Отсюда выводится тезис о «гражданской войне», где агрессор не столь очевиден. Эта позиция схожа с позицией западных сторонников марксизма, который часть польских анархистов пытается поженить с анархизмом.

Spielverderber: Западные левые имеют идеализированный образ СССР, за которым следует Россия, которая трактуется как его продолжательница. На это влияет ряд факторов:

• Отсутствие непосредственного опыта жизни за железным занавесом;
• Восхищение СССР/Россией, рассматриваемыми как альтернатива той системе, в которой люди живут;
• Двуполярное понимание геополитики по принципу «НАТО против России»;
• Действия лоббистов, агентов влияния, а также явное финансирование некоторых группировок и личностей на Западе Россией;
• Российская пропаганда и дезинформация, трактуемые как альтернатива главным медиа;
• Полезные ископаемые, которыми Россия умело ставит в зависимость от себя страны Запада и западных левых, которые не хотят лишиться комфорта, если вдруг Россия обрежет снабжение… Не только по экономическим причинам, но и по идеологическим (экотрансформация в зелёную энергию).

По причине функционирования Украины до войны как целиком коррумпированного государства, разделённого олигархами, можно понять такую позицию. Для западных левых нейтралитет — это не только вопрос удобного избегания (позиция наименее ангажированная), но также и откладывания во времени неизбежного соприкосновения с собственными повторяемыми годами тезисами, которые оказались ошибочны.

Совершенно иначе оцениваю подобные позиции в Польше, где нельзя скрываться за отсутствием знаний, опыта и информации из первых уст. Как должен был бы выглядеть этот нейтралитет перед лицом проблемы военной эмиграции в случае потенциального поражения Украины?

Некритичное перенятие позиций западных левых родным движением (не только в вопросе войны в Украине) — это тупик, в которым вот уж несколько лет эти левые застряли, будучи слишком большой силой, чтобы исчезнуть, и слишком слабыми, чтобы осуществить заметные перемены. Тем, кто считает, что Запад и путинская Евразия — одинаково хорошие места для жизни, предлагаю испытать это на практике.

Позиция «это не наша война» исходила из необходимости мира и безопасности, и, как показала история, не принесла своим сторонниками ни первого, ни второго.

Александр Ланевский: Такие голоса будут всегда. Кажется, однако, что это маргиналы среди маргиналов. Могу согласиться, что обе стороны виновны (если рассматривать конфликт в категориях НАТО-Россия), но точно невиновны украинцы — это во-первых. Во-вторых, Россия виновна больше, надеюсь, этого не нужно никому объяснять. Для меня понятно, что «чужими» могут казаться вооружённые конфликты в Южной Америке или Юго-Восточной Азии, даже в Сирии. Поскольку это далеко и не каждый понимает их геополитический контекст. Но не для левых, и тем более не для анархистов. Мне кажется, что, с одной стороны, это очевидная попытка избегания и наивного сохранения «идейной чистоты». Я вижу в этом постулаты анархистов начала XX века, которые верили, что социальная революция или всеобщая забастовка спасёт всех нас и перенесёт в анархию. Такие листовки могли выходить из-под пера 18-летних анархистов периода революции 1905 года либо французских профсоюзников перед Великой Войной, но не от некоторых российских учёных в 2022 году. Очевидно, такая позиция, как и любая другая, имеет право на существование, но для меня неприемлема. Повторение мантры: «это не наша война, это не наша революция…». Я спрашиваю: когда наконец начнётся что-то наше? Война не может быть наша или не наша, она идёт, и мы должны реагировать. У нас есть Махно и гражданская война в Испании как примеры массового участия анархистов в вооружённых конфликтах. Анархисты должны были отказаться от общего фронта против франкистов? Курды имеют моральное право пользоваться военной поддержкой США?

Для ясности поясню: НАТО является антигуманной структурой, у Запада руки в крови, и это следует всегда подчёркивать, как мы делали это в Кракове в 2009 году. Только мир не чёрно-белый, он имеет больше цветов и оттенков. Анархисты, как минимум европейцы, должны обдумать и определить заново свои взгляды на тему таких вооружённых конфликтов, черпая опыт и анализируя эту войну в Украине.

И здесь мы подбираемся к следующему уровню проблемы, т.е. «интеллектуальной пустоты» анархистов, не способных разговаривать с современным человеком понятным ему языком, не способных реагировать на вызовы современности. Война является одним из таких вызовов. Надеюсь, что опыт войны и других подобных кризисов поможет анархистам победить эту пустоту и дать определение части наших оторванных от жизни постулатов.

Тяжело спекулировать на тему того, была ли бы эта позиция приемлема в 1939 году. Часть движения не извлекла выводов из 1914 года, мечтая о всеобщей забастовке, видя в ней панацею от проблем, в том числе геополитических. Мы можем рассуждать о том, каким злым является Запад, но важнее то, что даже в этот момент в Украине гибнут люди. А убивают их граждане России. Беларусские тюрьмы полны политических заключённых. В большой степени также благодаря Кремлю. Какой бы несовершенной ни была «европейская демократия», традиции её политической культуры несомненно превосходят тоталитарные тенденции певцов «русского мира». Победа над Российской империей может дать шанс на изменения в регионе. В ином случае ждёт нас действительность, описанная ровно сто лет назад в повести Евгения Замятина «Мы».

Maciej wy: Немного изменю перспективу: помощь сражающимся в защиту своих домов (т.е. украинцам) является наивысшим уровнем того, чем мы занимаемся в других сферах, таких как защита локальной среды, парков, лесов, рек, фабрик (от входа ЗOMO или ликвидации), деревень от промышленных выселений, старых районов или домов от застройщиков – только степень защиты иная. Схемы действий пацифистов перед Второй мировой, скорее всего, были сильно насыщены иерархизированной политикой, даже если это была профсоюзная политика. Левые тогда были втянуты в сложную международную зависимость, особенно партийную, чего лично я сейчас не могу понять.

В нынешней дискуссии о войне в Украине не хватает также вопроса о том, что дала анархистам поддержка Чечни, сражающейся против России, и не правда ли, что люди, которые своими действиями приводили к расшатыванию Российской империи, хоть немного были правы²¹.

Леон: Упомянутый в вопросе слоган «это не наша война!» ассоциируется скорее с националистическим движением в Польше, чем с анархистами. Я не согласен также с тезисом, что анархисты в Польше принимают такую позицию, разве что кроме нескольких групп, презентующих подход, критикующий сущность войны, либо пацифистскую позицию. Определённое большинство активно или посредственно включилось в действия, имеющие целью поддержку украинского общества. С первых дней войны анархисты, связанные с АЧК-Галиция в Жешуве и Кракове, начали действия, чтобы создать логистическую базу около границы. Очень быстрый отклик также поступил от команд «Еды вместо бомб», которые поселились вблизи границы и предоставляли горячую еду, напитки и материальную поддержку тысячам убегающих через програнпереходы в районе Подкарпатья. Действия локального АЧК, кроме поддержки на границе, перевозки и заселения убегающих родственников, начали принимать также более долгосрочный характер. Создание логистической базы, включающей в себя большой склад, дом для всех нуждающихся в ночлеге и автомобили для перевозки, имело целью дальнейшую организацию логистической сети для транспортировки гуманитарной помощи и оборудования для анархистов-добровольцев. Были налажены контакты с дружественными анархическими коллективами в Польше и Европе, на созданный склад начали принимать массу транспортных пересылок с помощью. Международные контакты очень помогли в логистической поддержке созданных на территории Украины анархических и антиавторитарных групп. К неформальной сети помощи подключились с самого начала как минимум АЧК-Варшава, No Borders Team, 161 Crew, как и множество международных коллективов и отдельных личностей, которые начали использовать базу АЧК в Подкарпатье. Двинулись грузы на Бучу, Киев, Львов, Николаев и Харьков. В последнее время были также поездки в Гуляйполе и Бахмут. Появилось также сотрудничество между польскими анархистами и Rescue Rangers и TacticAid, где форма взаимодействия приняла новое обличье. Можно ещё разглагольствовать о проделанной работе, но на подведение итогов ещё будет время.

Возвращаясь к вопросу, позиция тотально пацифистская, кроме высоких принципов, не может быть навязана анархическому движению как единственно верный путь. Война — это очевидное зло, которое несёт с собой только смерть и разрушение. Но в момент кризиса личность и общество имеют право защищаться. Встречаются упрёки, что анархисты, сражающиеся в структурах украинской армии, предали свои идеалы, присоединившись к иерархичным структурам армии и государства²². Это определённо был трудный выбор для сражающихся, но создание «анархических отрядов» не было возможно, кроме возникшей на короткий момент автономии в начале войны в структурах территориальной обороны. Ведение современной войны с использованием современных технологий, где необходимо сопротивляться такой силе, какой является (или недавно являлась) Россия, не представляется на данный момент возможным без использования украинской армии и помощи, исходящей из других стран. Были и другие моменты в истории человечества, когда анархисты или социалисты сражались, используя военные структуры. Так было во время Второй мировой войны, когда в рамках подпольных структур имело место сотрудничество с армией или подпольным правительством. Также во время Варшавского восстания отряды синдикалистов вошли в структуры Армии Крайовой. Эти сравнения — лишь какой-то небольшой фрагмент общей картины, ведь в разные времена иные и возможности, и сила действия, но упрекать анархистов, гибнущих в Украине, в предательстве своих идеалов, на мой взгляд, ошибочно и несправедливо в отношении тех, кто с оружием в руках стоит в защиту своих близких

источник

---