ноябрь 2025Самиздат поговорил с активистом о том, как может измениться человек после восьми лет за решеткой, что помогает сохранить надежду и достоинство в заключении и как в нем переосмысляется представление о свободе. Шакурский рассказывет, как обезопасить себя тем, кто находится «в зоне риска» по политическим делам, и делится историей создания сборника «Записки из темноты» — книги, выросшей из его тюремных очерков и писем. Интервью подготовлено благодаря друзьям и маме Ильи, которые передали ему наши вопросы.
Теперь же мы, будучи в заключении, нередко слышим жалобы на то, как тяжело на свободе — там, куда нам предстоит вернуться со своим законсервированным восприятием.
— Был ли момент в колонии, который стал для вас переломным в восприятии происходящего?
Многое поменялось во мне и вокруг меня после февраля 2022 года. Я видел реакции людей, видел первые этапы на фронт, слышал мнения, видел, как люди вдруг срывали свои ангельские маски. Я ощущал, как смерть прикоснулась к целым поколениям. Исходя из этого я пересмотрел взгляд даже на собственный поворот судьбы: на отношение к людям и к обществу в целом, на глубину вечных вопросов о добре и зле и о принципах противостояния между ними. Теперь я иначе воспринимаю происходящее не только глобальных и окружающих меня событий, но и свой собственный путь и взгляд на мир.
— Когда вы начали думать о том, что ваши письма могут сложиться в книгу?
Я не думал об этом. Я вообще не думал о том, что удастся что-то напечатать, пока я сижу. Для меня мучительно заниматься самооцензурой ради скорейших публикаций, поэтому пока что я создаю лишь отпечатки своего восприятия в виде очерков и статей без какой-то определенной цели о книге. Некоторые из моих работ публикуются уже сегодня, и поэтому ребята из правозащитных и активистских проектов решили сложить из них небольшой сборник, за что я им премного благодарен.
Я предложил ряд очерков в хронологическом смысловом порядке и варианты названия сборника. В итоге книга «Записки из темноты» стала не просто сборником одного автора, а результатом совместной работы активистов, художников, издателей, друзей и родных. Но не буду скрывать, что на протяжении всего срока я все-таки вынашиваю в своих планах структуры и содержания будущих книг. Мне есть что рассказать: о детстве и юности, о периоде начала «Дела Сети» и о моем опыте лагерного заключения. Но чтобы читатель мог погрузиться во все тонкости и глубину событий, необходимо время и иные условия. А пока что различные издания и интернет-ресурсы продолжают публиковать мои новые статьи, стихи и наблюдения, которыми я стараюсь периодически делиться. Также телеграм-канал «Это надо видеть», созданный моими друзьями, собирает и публикует все мои старые и актуальные работы, которые, может быть, все же станут содержанием новой книги.
Изначально книгу планировало печатать российское издательство, но из-за ужесточения законодательства и непредсказуемости его трактовки от этой идеи решили отказаться. Проект рисковал остаться лишь в электронной версии, если бы не проект Freedom letters (спасибо им огромное). Объем содержания сборника изначально был ограничен, поэтому я предложил часть моих записок. Инициаторы сборника решили убрать лишь один из предложенных текстов, чтобы, опять же, не наткнуться на законодательную цензуру, заменив его текстом о моем друге и фигуранте «Дела Сети» Васе Куксове и парой моих стихов.
— Как вы представляли себе читателя этой книги? И есть ли читательский отклик сейчас?
С момента печати «Записок из темноты» друзья и родные периодически присылают мне различные рецензии и отзывы о книге от различных авторов и читателей. Сейчас, в новой колонии, мне почти что не отдают писем, поэтому с июня 2025 года я практически потерял доступ к большей части поддержки и отзывов, но незадолго до этапа друзья успели прислать мне фотографии «Записок» из самых разных уголков мира: от стран Балтии и Грузии, до США и Канады. Я знаю, что книгу читают самые разные люди: эмигранты, учителя, студенты, активисты, заключённые и даже представители так называемых органов.
Исходя из содержания отзывов, мне очень важно и приятно узнавать о том, какие смыслы и настроения находят читатели в моих «записках», насколько глубока сопричастность людей с наблюдениями и размышлениями заключённого. Я отмечаю для себя то, что каждый читатель выделяет для себя абсолютно разные части книги, не определяя одной «самой удачной» и особенной главы. Я ещё только учусь писать, можно сказать, набиваю руку на более объемные и важные работы, поэтому отзывы читателей из писем и весточек — это также мой учебный материал и источник вдохновения.
— Что вас больше всего поддерживает в солидарности с другими заключёнными?
На протяжении всего моего нахождения в заключении я крайне редко наблюдал, к примеру, массовые акты солидарности среди заключённых. Мне или просто не повезло, или времена «арестанской сплочённости» просто миновали. Есть локальная взаимоподдержка, основанная на близком и дружеском взаимопонимании среди определенных групп, «семей», землячеств или религиозных общин. Например, с гордостью могу отметить, что политзеки чаще всего, независимо от национальных, религиозных или идейных различий, всегда поддерживают друг друга: как в сложных ситуациях с другими заключёнными, так и в проблемах с администрацией. Во многом такая преемственность солидарности политзеков, сохранившейся с конца советской эпохи, не позволяет ощущать себя одиноким в системе и укрепляет дух. Надеюсь, такие отношения среди политзеков складываются и в других местах заключения.
Что касается взаимопомощи, здесь все так же, как и на воле. Есть доблестные ребята, для которых дружба и мораль — не пустые слова.
Порой я видел, как такие люди страдали в ШИЗО и действовали в ущерб своему положению, отказываясь быть штрейхбрейкером или стукачем, и, тем самым, вызывали к себе высокое уважение. Но в значительной степени здесь больше гонора, так называемых «понтов». На деле же все эти «уважаемые» и «достойные» оказываются полной противоположностью тех, кого из себя хотели представить.
— Есть ли среди нынешних политзаключенных истории, которые вы считаете особенно важными для широкой огласки?
Времена, когда в России каждое политическое дело почти сразу становилось громким, и их можно было по пальцам пересчитать, уже прошли. Сейчас в стране каждый месяц выносят приговоры десяткам политзеков, и столько же задерживают. Я не имею на данный момент возможности отследить основную часть из них. Безусловно, говорить нужно в первую очередь о тех, о ком пока что никто не знает, ибо безызвестность может подразумевать за собой риски различных угроз. Например, никто из нас не знал о Павле Кушнире, который держал голодовку в ШИЗО, пока он не погиб. Нужно говорить о тех, кто испытывает серьезные проблемы со здоровьем или прямо сейчас находится под давлением и может стать жертвой пыток. Лишь общественное внимание к судьбе этих людей способно спасти их.
В этом году в лагерь приезжают много осуждённых по политическим обвинениям и получивших огромные сроки заключения. Зачастую это не активисты и не представители различных движений, а обычные работяги, студенты или даже школьники. Они понятия не имеют, что существуют проекты по их поддержке и что они сами являются политзаключенными. По рассказам прибывших в лагерь, СИЗО сейчас забиты подобным контингентом.
Со своей колокольни могу лишь обратить внимание на судьбы тех политзеков, с которыми мы идейно близки и поэтому я стараюсь быть в курсе их положения. Это Азат Мифтахов, по отношению к которому оказывается давление в колонии, Руслан Сидики, которому угрожают очередными пытками, Саша Снежков, против которого возбудили новое уголовное дело, и ребята из «Тюменского дела», у которых сейчас идут суды и им как никогда необходима финансовая поддержка для работы адвокатов.
— Если бы вы могли напрямую обратиться к тем, кто находится «в зоне риска» по политическим мотивам — что бы вы сказали?
Так вышло, что задержания по делу «Сети» стали одним из предвестников новой репрессивной реальности в стране. На самом деле, многие из нас тогда жили с ощущением того, что нас просто не за что задерживать. Ну, видео со стрельбой, ну манифесты и обсуждения, что ещё? Сложно было тогда представить, что за это все могут обвинить в терроризме. Хулиганство, вандализм, даже экстремизм или призывы к массовым беспорядкам — к этому мы может и были готовы. Но никто из нас точно не ожидал, что нам подбросят стволы и гранаты, будут пытать током и обвинят в создании террористической организации. Подобных прецедентов не существовало на тот момент. Лимоновцев в нулевые с более серьезным арсеналом оружия и политическим планом продержали в заключении не более 5 лет. Но, «Канские подростки» или «Тюменское дело» — все эти «террористы» новой формации появились уже после нас.
Времена изменились. Теперь возможно всё и к этому все должны быть готовы. Я ещё застал то время, когда можно было прийти на митинг в маске и говорить в микрофон то, что думаешь. Сейчас за плакат с двумя словами можно получить срок. Сейчас, если вы политический активист/ка и в вашей квартире нет потенциальных доказательств вашей деятельности — это не означает, что в вашей квартире ничего не найдут при обыске. Правил игры не существует. Если вы выбрали путь политического противостояния, вы должны четко осознавать, что становитесь вероятной целью для репрессий и, исходя из этого, принимать возможные меры.
Если вы думаете, что действуете в рамках закона, вы ошибаетесь.
Ознакомьтесь с судебными делами политических процессов и убедитесь, что ни закона, ни прав не существует. Всегда делайте то, что подсказывает сердце и разум, но при этом уделите больше времени на изучение пройденных путей, нашего опыта и принимайте взвешенные решения. Современные политические активисты оставили внушительное практическое наследство, из которого можно подчеркнуть то, что не позволит вам наступить на те же грабли.
Существуют удачные примеры активистской бдительности. Ребята устанавливали собственные камеры видеонаблюдения за своим жильем и могли видеть как кто-то пытается проникнуть в их квартиры или ведёт слежку, выявляли провокаторов и обнаруживали шпионские программы на своих устройствах. Все это позволило четко осознавать вероятность готовившихся репрессий и необходимости предотвратить их последствия. Иногда я возвращаюсь к событиям прошлого и понимаю, как долго ко мне поступали предупредительные знаки об угрозе репрессий, которые я игнорировал, наивно полагая, что меня просто не в чем обвинить. Теперь же, когда прошлого уже не вернуть, нам остаётся лишь не обесценивать опыт пройденных путей и выявлять из них максимальную пользу для тех, чье нахождение на свободе гораздо важнее, чем очередное пополнение списка политзаключенных.
— Как вы думаете, почему общество так быстро привыкает к ужесточению репрессий?
Общество, к сожалению, в основе своей крайне пассивно, в нем просто отсутствует высокая степень коллективной эмпатии. Видели различные пранки в Ютубе где все проходят мимо человека, которому нужна помощь и лишь единицы останавливаются, помочь? Вот эти единицы у нас воспринимаются героями, потому что их мало и их проявление соучастия и поддержки представляется не как что-то естественное, а как социальный феномен, сохраняющий надежду, что в обществе массового эгоизма ещё не всё потеряно.
Приведу ещё один пример из личного опыта. В лагере большая часть заключённых никогда не поверит в то, что меня действительно пытали током и подкинули оружие. У большинства совершивших то или иное преступление это просто не укладывается в голове. Им легче объяснить мою позицию броней и линией защиты. Но знаете, кто чаще всего верит мне и относится с пониманием? Это или члены ОПГ, также пережившие пытки, или осужденные по экономическим статьям, хорошо понимающие то, как фальсифицируются дела, или же молодежь, которая ещё на воле читала «Медиазону».
Ответы на эти вечные вопросы о степени терпения российского общества кроются и в фольклоре — «пока гром не грянет, мужик не перекрестится» или «моя хата с краю». То есть, пока человек сам не столкнется с проявлением беспредела и несправедливости, пока репрессии не коснутся каким-то образом его самого или же близких людей, он предпочитает ничему не верить, быть эдаким скептиком, который считает, что он «никуда не лезет и находится в безопасности», а «вот эти все политические, скорее всего, сами виноваты». Есть даже те, кто понимает суть происходящего, но, исходя из своих убеждений, поддерживает подобные процессы, считает, что так всем нам и надо: «западникам, предателям, жидам и бесам».
Для меня лично предельной точкой, после которой я понял, что какой-то грани репрессий не существует, — стало задержание и суд над детьми. Детьми, которые стали политзаключенными. Отравления политиков, убийства, пытки, сроки — все это раскручивается с большей силой, набирает скорость, поглощая в себя все большие категории общества, принося ещё большее горе в семьи, в судьбы отдельных людей, часть из которых, возможно, ранее предпочитала не знать обо всем том, о чем пишут все эти издания-иноагенты. Я встречал здесь таких людей. Они совершенно меняют свой взгляд, когда сами становятся жертвами репрессий, но осознание даётся большой ценой.
История России все это уже демонстрировала. Кто-нибудь остановил убивающих многих, разрушающий и губительный сталинизм? Нет. Все жили своей спокойной жизнью, ко всему привыкли. Привыкали делать вид, что ничего не происходит. И как всё это закончилось? Просто тиран умер. Если бы не умер, кто знает, сколько бы ещё жизней было загублено.
У меня особо нет никаких вопросов к пассивной части общества. Скорее, большую ответственность за происходящее несёт малочисленная, но активная часть населения страны, мы сами, различные оппозиционные движения и просто люди, которые все видят и всё понимают, но или же ничего не делали (ведь все бессмысленно) или же в приоритете своей деятельности ставили интриги и внутриоппозиционные противостояния.
Это касается и анархистского движения, частью которого я являюсь. В 2013 году, вместо того, чтобы объединить усилия и так малочисленных групп активистов, анархисты пришли к расколу из-за вопроса использования символики движений, борющихся против различных дискриминаций на митингах и мероприятиях анархистов. Что в итоге? В итоге эти вопросы уже просто не актуальны, так как символика запрещена, так же, как и митинги и мероприятия анархистов.
То же самое сейчас происходит в кругах эмигрировавшей оппозиции. Пока в застенках томятся их сторонники, пока страна приближается к тоталитаризму, в СМИ продолжают всплывать подробности взаимных обвинений и разборок российской оппозиции, и, судя по всему, сейчас куда острее стоят вопросы о том, какие же все-таки флаги лучше использовать на митингах в Германии.
Как по мне, к черту все флаги. В первую очередь необходимо вспомнить о том, что для нас всех важнее: а важнее флагов Мир и Свобода. Это в первую очередь должны понять не те, кто уже давно ко всему привык, а те, кто привыкать не хочет.
— Есть ли у вас личный план — чем вы хотите заняться в первые месяцы после освобождения?
Планы строятся чуть ли не каждый месяц или каждый год. Каждый новый период своего нахождения в тюрьме или в лагере, я строил новые планы, примерные контуры деятельности, встреч и достижений на тот случай, если я завтра же окажусь на свободе. Но время все же в более быстром темпе вносит серьезные коррективы, стирая из моих зарисовок будущего множество линий. Сейчас сложно представить, в какую страну я вернусь после освобождения, как это будет выглядеть и что меня будет окружать. Я сохраняю внутреннее стремление к жизни, мотивацию к деятельности и тягу к воплощению мечтаний, но пока что мне сложно представить четкий маршрут действий после освобождения. Мир сейчас слишком быстро меняется. В любом случае придется импровизировать, но при этом я сохраняю перечень приоритетных задач, на случай самого разного развития событий после того, как окажусь за периметром стен.
— Каким вы видите движение в защиту прав политзаключённых в будущем?
Опять же, сложно говорить о будущем сегодня. В будущем я хотел бы видеть деятельность данного движения лишь на страницах истории, как и само понятие «политзаключенный». На сегодняшний день права политзаключенного в основном защищаются широкой оглаской. После приезда адвокатов, жалоб в различные инстанции, публикаций в СМИ, администрация колоний чаще всего начинает выполнять законные требования политзаключенного (получение медицинской помощи, доступ к письмам, выход из ШИЗО и т.д), но существуют такие места, где администрация идёт в принципиальное противостояние, независимо от общественной поддержки и работы правозащитников. В таких случаях становится практически невозможно вытянуть человека из убивающих его условий (примеры всем хорошо известны), поэтому я считаю, что приоритетной задачей правозащитного движения должно стать именно освобождение политзаключенных путем различных методов: актировки, УДО, амнистии или возможные обмены.
На примере Беларуси мы можем убедиться, что это возможно. Я не думаю, что освобождение десятка или сотен политзаключенных Беларуси — это личная инициатива Лукашенко. На сегодняшний день темпы увеличения количества политзаключенных в России и сроки их заключения только растут. Правозащитное движение, увы, не имеет столько ресурсов и возможностей, чтобы обеспечить безопасность и соблюдение прав каждого политзаключенного, поэтому, на мой взгляд, сегодня нам не менее необходимо движение именно за освобождение политзаключенных.
На момент публикации материала Шакурский находится в ШИЗО ИК-4 Пензы. Вы можете написать ему письмо по адресу: 440042, г. Пенза, ул. Молодогвардейская, д. 9, ФКУ ИК-4 УФСИН России по Пензенской области, Шакурский Илья Александрович, 1996 г. р., либо через портал zt.ru.
