Вопреки официальному большевистскому лозунгу “Фабрики – рабочим” – он так и остался на лишь на бумаге. Все это оказалось лишь циничным обманом. Рабочие коллективы не становились владельцами предприятий, на которых они сами работали, как это было в революционной Каталонии или Гуляйполе. В большевисской России владельцем предприятий ствновилось государство, которое стало жесткой рукой наводить порядки, что, однако, не привело к порядку: продолжал нарастать продовольственный и топливный кризи, продолжала расти безраотица, что вызывало возмущение рабочих, чьи выступения большевики стали жестко и систематически подавлять.
Красный террор против рабочих
С особой тщательностью власть пыталась скрыть репрессии против рабочего класса, от имени которого большевики взяли власть. Начавшись в 1918 году, эти репрессии применялись все чаще и чаще в течение 1919—1920 годов, чтобы достичь кульминации в хорошо известных событиях в Кронштадте 1921 года.
Самым первым актом террора против рабочих мы можем считать события 14 января 1918 года на станции Тула когда была расстреляна группа мастеровых и железнодорожников, протестовавшая против убийства большевиком Кожариным двух железнодорожников.
Ослабление веры в большевиков у рабочих же Петрограда и Москвы также наблюдается уже в первые дни 1918 года. При этом волнения на продовольственной почве возникали преимущественно на крупных предприятиях с традициями революционной борьбы и являвшихся опорой большевиков до их прихода к власти. Так, в середине апреля мощный взрыв недовольства произошел на московском заводе Бромлей, считавшемся твердыней большевизма.
«На фабриках и заводах наблюдается охлаждение к Советской власти. То, что Советская власть теперь делает по отношению к рабочему классу, противоречит общей линии поведения, всему тому, что было раньше. Между Советской властью и рабочим классом назревает ан тагонизм, который нельзя считать единичным явлением…», — так была охарактеризована обстановка, сложившаяся к весне 1918 г., одним из членов Петроградского Совета профсоюзов.
Весной 1918 г. произошел еще целый ряд волнений и забастовок в различных городах. При этом недовольство не исчерпывалось только продовольственным вопросом. В апреле бастовали печатники в Ярославле, в Туле была объявлена забастовка на Оружейном и Патронном заводах. Беспокойство власти продолжали доставлять также железнодорожники. Так, в г. Коврове Владимирской губ. на собрании 12 марта железнодорожники потребовали перевыборов Совета. Вслед за этим последовал арест одного из выступавших. В ответ в знак протеста прошла массовая демонстрация железнодорожников, которую власти разгоняли с помощью оружия.
С мая на почве голода, безработицы и недовольства рабочих ущемлением своих прав начинается быстрый рост протестных выступлений. По своему масштабу они значительно превзошли все предыдущие проявления протеста. Среди этих конфликтов особое место принадлежит событиям в Колпино. Здесь власть отреагировала на волнения на продовольственной почве вновь расстрелом безоружных рабочих.
Конфликт начался 9 мая с волнения женщин, стоявших в очереди за хлебом. Когда администрация лавки, в которой сосредоточили всю хлебную торговлю, объяснила, что запасы распроданы, а новых поступлений в ближайшие два дня не будет, группа разгневанных женщин направилась к пожарному депо. Они хотели дать сигнал тревоги, однако встретили отпор красногвардейцев. В то же время народ стал собираться на городской площади. Красногвардейцы пытались прикладами разогнать толпу, но только усилили нервозную обстановку. В этот момент произошел инцидент, повернувший события в трагическую сторону. Один из подростков бросился к охраняемому гудку на пожарном депо и сумел дать сигнал. В ответ помощник коменданта Красной гвардии Торопилов выстрелил в него. Несколько ружейных залпов произвели и подоспевшие красногвардейцы. Подросток был ранен, а испуганная толпа обратилась в бегство. Вскоре на звуки гудка и стрельбы стали выбегать рабочие Ижорского завода, расположенного в Колпино. Однако красногвардейцы оттеснили их обратно на заводскую проходную.
Вскоре был созван общезаводской митинг, на котором присутствовало около 2 тысяч человек. Собрание постановило, немедленно переизбрать местный Совдеп, допустивший расстрел жен и детей рабочих, а также требовать ареста всех виновных. Однако власти проявили ничем не оправданную жестокость: при выходе с завода рабочие сами попали под огонь красногвардейцев. Один рабочий был убит (по другим данным два), несколько ранено. Вечером в городе прошли обыски и аресты, а на следующий день было введено военное положение.
Тем не менее, рано утром 10 мая рабочие пытались пробраться на территорию завода, чтобы провести собрание, но эти попытки были подавлены огнем красногвардейцев. В результате, как минимум, 6 рабочих получили тяжелые ранения. Во второй половине дня в Колпино прибыли броневики, а на всех перекрестках появились пулеметы.
И все же рабочим Ижорского завода удалось 10 мая направить свою делегацию в Петроград. Ее сообщение о драме в Колпино получило бурный отклик, и привело к многочисленным митингам и акциям протеста в Петрограде, а затем и в других городах. В этот же день митинги с резким осуждением действий власти прошли на Обуховском, именно сюда сначала прибыла делегация из Колпино, и Путиловском заводах. A 11 мая — на Русско-Балтийском заводе, на заводе Симменс-Шуккерт, на Арсенале, на заводе Речкина. Свое возмущение в последующие дни высказали рабочие и многих других петроградских предприятий.
При этом представители большевиков не испытывали ни малейших сожалений по поводу расстрела безоружных. Мало того, в обращении Петросовета «К сведению всех», опубликованном на следующий день после похорон, утверждалось, что беспорядки спровоцировали правые эсеры и меньшевики. А в качестве вывода из случившегося власти города заявили: «Советская власть всякие шествия и выступления будет рассматривать, как прямую помощь внешнему врагу и будет беспощадно их подавлять».
Показательным в этом отношении был также двухтысячный митинг на Семянниковском заводе, на котором делегация с Обуховского завода доложила о событиях в Колпино. На митинге, не смотря на взрыв негодования, вызванный докладом, большевик, редактор «Красной газеты» М.И.Лисовский заявил:
Если во имя социализма придется расстреливать, то Советская власть будет расстреливать и впредь.
В массовую политическую акцию превратились похороны жертв расстрела, прошедшие 14 мая. Не смотря на противодействие властей, в похоронной процессииучаствовало более тысячи человек. Из Петрограда в Колпино приехали представители многих петроградских заводов: Арсенала, Патронного, Путиловского, Обуховского, Русско-Балтийского, Сименс-Шуккерта, Невской писчебумажной фабрики, Вагоностроительного и др. На могилу погибших были возложены венки с надписями. Так, от организации эсеров — «Жертвам произвола — защитникам голодных», от завода «Арсенал» — «Жертвам голодных — погибшим от сытой власти».
Весной 1918 г. стали организовываться альтернативные политические организации рабочих, противостоявшие проболыиевистской позиции профсоюзов и советов. Позже за ними закрепилось название «Собрания чрезвычайных уполномоченных от фабрик и заводов». Первые собрания уполномоченных были организованы в “колыбели русской революции” Петрограде: на Арсенале, Путиловском, Патронном, Трубочном и ряде других заводов. Вслед за Петроградом собрания уполномоченных были орга низованы также в ряде крупных промышленных центров: Москве, Коломне, Туле, Орле, Нижнем Новгороде, Сормове, Кулебаках, Твери, Вологде и др. К лету 1918 г. данное оппозиционное к режиму движение поддерживало не менее 175 тысяч рабочих. По некоторым сведениям в движении участвовали также представители служащих и кооперации.
Отмечая рост голода, безработицы и бесправия, в наказе движения говорилось:
Нашим именем прикрылась власть, враждебная нам, власть противонародная, власть принесшая нам только муки и бесчестье. Пусть она уйдет.
9 июня уполномоченными фабрик и заводов Нижегородской и Владимирской губерний была созвана рабочая конференция в Сормово. Это было одно из знаменательных событий российского рабочего движения.
Как было указано в «бюллетене о деятельности бюро конферен ции», датированном 10 июня — 1 июля 1918 г., на ней присутствовали представители от 74 тысяч рабочих Нижегородской и части Владимирской губернии. Однако в этот же день конференция была разогнана. Против безоружных делегатов открыли огонь.
По утверждению участника конференции меньшевика М.Гуревича, в этот момент на улице помимо митинговавших находи лось также большое скопление гуляющей в выходной день публики. В результате стрельбы двое было убито, 9 человек получили серьезные ранения и 10 легкие.
Во время же акций протеста 18-20 июня власти не решились на разгон митингов и демонстраций, однако, охрана в Нижнем Новгороде и его рабочих пригородах была значительно усилена. А в качестве превентивной меры начались аресты. Так, в Сормово был арестован депутат Нижегородского совета видный меньшевик И.Г.Уповалов.
В ответ на этот арест рабочие стихийно прекратилити работу. Чтобы пресечь забастовку, в этот же на завод прибыл вооруженный отряд латышей, и в очередной раз повторилась Колпинская трагедия. Во время подавления забастовки 27 июня 1918 г. на Сормовском заводе были убиты двое рабочих чугунолитейного цеха.
В связи с этим конференция Фабричных Уполномоченных заявила: В связи с этим в упоминавшемся бюллетене кон ференции говорилось:
Напрасно комиссары стараются разжечь пролетериат, кинуть его на авантюру, провоцируют его на выступления, вводя красноармейцев в цех, разгоняя цеховые собрания как это было в Сормове 29 июня, запрещая торжественные похороны, издеваясь над жертвами даже после смерти их.
Далее состоялись перевыборы Нижнегородского Совета, где большевики проиграли. Однако большевистские депутаты, оказавшись в меньшинстве демонстративно покинули Совет и заявили, что будут осуществлять властные функции единолично.
Наибольший удар по движению уполномоченных был нанесен в Москве 13 июня 1918 г. В этот день в клубе Александровской железной дороги были арестованы 59 человек. 23 июня во время очередной попытки созвать съезд на Филипповской улице – все его участники были арестованы.
После провала всеобщей стачки 2 июля 1918 года второй подъем рабочих волнений в бывшей столице обозначился в марте 1919 года, после того как большевиками были арестованы многие ведущие эсеры и, в том числе, Мария Спиридонова, только что с триумфом завершившая целую серию блестящих выступлений на важнейших заводах Петрограда. Эти аресты, проведенные в сгущающейся атмосфере нехватки продовольствия, вызвали волну протестов и забастовок.
10 марта общее собрание рабочих Пути-ловского завода (10 000 участников) одобрило воззвание, осуждающее большевиков, чье правительство “представляет собой диктатуру Центрального Комитета партии коммунистов и правит с помощью ЧК и революционных трибубанолов”.
В воззвании были выдвинуты требования перехода всей власти к Советам, свободных выборов в Советы и заводские комитеты, отмены ограничений на ввоз рабочими продуктов питания из деревни в Петроград (разрешено было только полтора пуда (24 килограмма) муки в месяц на семью), освобождения всех политических заключенных из числа «настоящих революционных партий» и особенно Марии Спиридоновой. С целью обуздания все шире распространявшихся рабочих волнений 12 марта в Петроград прибыл сам Ленин. Однако, когда он попытался взять слово на захваченном бастующими рабочими заводе, его, как и Зиновьева, встретили свистом и криками.
16 марта войска Петроградской ЧК взяли штурмом Путиловский завод. Около 900 рабочих были арестованы немедленно. В последующие дни примерно 200 забастовщиков были бессудно расстреляны в Шлиссельбургской крепости в пятидесяти километрах от Петрограда. Согласно новому порядку, уволенные забастовщики могли быть вновь приняты на работу только после подписания ими заявления, в котором они признавались, что поддались на «подстрекательства контрреволюционных зачинщиков» и совершили преступление. Отныне рабочие находились под неусыпным надзором. С весны 1919 года секретный отдел ЧК имел на всех важных заводах осведомителей из рабочей среды, которым было поручено поставлять регулярную информацию о настроениях на том или ином заводе.
Весна 1919 года отмечена жестоко подавленными забастовками во многих рабочих центрах России: в Туле, Сормове, Орле, Твери, Брянске, Иваново-Вознесенске, Астрахани.
Требования рабочих повсюду были почти одинаковы. Доведенные до голода нищенским жалованьем, которого едва хватало на оплату скудных (полфунта хлеба в день на человека) карточных рационов, забастовщики требовали уравнивания их пайков с солдатскими пайками Красной Армии. Но, главное, они выдвигали и политические требования: отмена привилегий для коммунистов, освобождение всех политических заключенных, свободные выборы в заводской комитет и в совет, прекращение набора в Красную Армию, свобода союзов, слова, печати и т. п.
Наиболее опасным для большевиков было то обстоятельство, что в эти движения часто оказывались вовлеченными расквартированные в рабочих городах части Красной Армии. В Орле, Брянске, Гомеле, Астрахани взбунтовавшиеся красноармейцы присоединялись к забастовщикам и овладевали многими городскими кварталами пока подоспевшие отряды чекистов и верные режиму войска не отбивали (порой в результате многодневных боев) эти районы.
Репрессивные меры против забастовщиков и бунтовщиков предпринимались самые разнообразные: от массовых локаутов с лишением продовольственных карточек («костлявая рука голода» была эффективным орудием большевистской власти) до массовых — сотнями человек — расстрелов.
Среди наиболее значительных эпизодов подобных репрессий в марте — апреле 1919 года следует назвать события в Туле и Астрахани. 3 апреля 1919 года Дзержинский лично прибыл в Тулу, чтобы ликвидировать забастовку на оружейных заводах. Зимой 1918—1919 годов эти жизненно необходимые Красной Армии заводы, производившие 80% винтовок, уже становились ареной забастовок и кратковременных остановок работы («волынки»). Среди высококвалифицированных рабочих Тулы было немало меньшевиков и эсеров. Их арест в начале марта 1919 года, когда под стражу было взято несколько сот человек, вызвал волну протестов, достигшую пика 27 марта во время громадного «марша за свободу и против голода», собравшего тысячи рабочих и железнодорожников. 4 апреля Дзержинский распорядился арестовать еще 800 «зачинщиков» и очистить заводы, уже в течение нескольких недель занятые бастующими.
Все рабочие были уволены. Сопротивление было задушено рукой голода. В течение многих недель карточки рабочих не отоваривались. Чтобы получить новые карточки на 250 граммов хлеба и вернуться на предприятия, рабочие должны были подписать прошение о приеме на работу, в котором указывалось, что всякая остановка работы приравнивается к дезертирству, влекущему за собой наказание вплоть до смертной казни. 10 апреля работа возобновилась. Накануне 26 «зачинщиков» были расстреляны.
Расположенная в дельте Волги Астрахань приобрела весной 1919 года важное стратегическое значение: этот город стал последней преградой, препятствующей соединению войск Колчака, наступающего с северо-востока, и Деникина, идущего с юго-запада. Возможно, именно это обстоятельство объясняет ту чрезвычайную жестокость, с которой была подавлена в марте 1919 года стачка рабочих в этом городе. Она началась в первых числах марта по причинам как экономическим (снижение продовольственного рациона), так и политическим (арест социалистических активистов). 10 марта, когда красноармейцы 45-го пехотного полка отказались стрелять в рабочую демонстрацию, проходившую по центру города, стачка приняла другой характер. Присоединившись к забастовщикам, солдаты двинулись к зданию горкома партии, разгромили его и убили нескольких ответственных работников. СМ. Киров, председатель Временного военно-революционного комитета Астраханской губернии, приказал «уничтожать безжалостно белогвардейских гадов». Оставшиеся верными правительству части и отряды ЧК, заблокировав все подступы к городу, начали методическое вытеснение мятежников из занятых ими кварталов. Когда тюрьмы оказались наполненными до отказа, забастовщиков и солдат-бунтарей погрузили на баржи и с привязанными на шею камнями сотнями сбросили в Волгу.
От двух до четырех тысяч пленных было расстреляно и утоплено в дни 12—14 марта. Что же касается числа коммунистов, убитых и сгоревших во время грандиозного пожара 18 марта, в день Парижской коммуны, то, по данным властей, погибло 47 человек.
Астраханские убийства долгое время рассматривались в ряду других, более или менее жестоких эпизодов войны между белыми и красными, но теперь, в свете документов из ставших доступными архивов, они предстают как наиболее грандиозная расправа большевиков с рабочими, если не считать Кронштадта 1921 года.
В последние месяцы 1919 и в начале 1920 года отношения между большевистской властью и рабочим классом осложнились еще больше ввиду перевода на военное положение более чем двух тысяч предприятий. Главный защитник идеи милитаризации труда Лев Троцкий в марте 1920 года в докладе IX съезду РКП(б) «Очередные задачи хозяйственного строительства» развивал следующую концепцию. Троцкий объяснял, что человек по своей природе склонен лениться. При капитализме рабочий вынужден искать работу, чтобы прокормить себя. Это и есть капиталистический рынок, побуждающий работать. При социализме «на место рынка встает рациональное использование трудовых ресурсов». Задача государства — направить, взять на учет и организовать рабочих, которые должны по-солдатски подчиняться рабочему государству, защитнику интересов пролетариата. Таковы были основные положения и смысл политики милитаризации труда, вызвавшие критику со стороны некоторых представителей профсоюзов и большевистских руководителей. На деле эта политика означала запрещение забастовок, которые приравнивались к дезертирству из действующей армии в военное время, укрепление дисциплины и усиление роли дирекции и функций управления, полное подчинение профсоюзов и производственных комитетов, чья роль отныне ограничивалась вопросами производства, запрещение рабочим самовольно покидать свои рабочие места, установление наказаний за прогулы и опоздания, весьма частые в ту пору, когда рабочим приходилось тратить немало времени на долгие и чаще всего напрасные поиски пропитания.
К недовольству рабочих, вызванному милитаризацией, прибавились все возрастающие трудности повседневной жизни. Вот характерное донесение ВЧК правительству от 6 декабря 1919 года:
В последнее время продовольственный кризис все более и более обостряется, рабочие массы все сильней сжимаются голодом. Рабочие обессиливают, теряют всякую физическую силу работать у станков и под влиянием тяжелых мук голода и холода прекращают работы. На этой почве на целом ряде московских металлообрабатывающих предприятий рабочие близки к открытому выступлению — стачка, массовое волнение, — если не будет решен в ближайший срок продовольственный вопрос.
В начале 1920 года зарплата рабочих в Петрограде составляла от 7000 до 12 000 рублей в месяц (на черном рынке фунт масла стоил 5000 рублей, фунт мяса — 3000, литр молока — 750!). Помимо этой явно недостаточной зарплаты, каждый трудящийся имел право на известное количество продуктов, в зависимости от категории, к которой он принадлежал. В Петрограде в конце 1919 года рабочий на военном предприятии получал полфунта хлеба в день, фунт сахара в месяц, полфунта жиров и четыре фунта воблы…
Формально граждане были разделены на пять категорий «едоков», начиная с трудящихся, занятых на физических работах, и солдат Красной Армии, кончая «нетрудовым элементом» — в эту категорию попадали интеллектуалы, особенно плохо снабжавшиеся. В реальности система была достаточно несправедливой и к тому же сложной. «Нетрудовые элементы», интеллигенты, «бывшие», относящиеся к наименее привилегированной категории, — снабжались в последнюю очередь и зачастую не получали ничего. Что же касается «трудящихся», в действительности они были разделены на множество категорий согласно иерархии жизненно важных секторов производства. В Петрограде зимой 1919—1920 годов насчитывалось тридцать три категории карточек, срок действия которых не превышал одного месяца! В централизованной системе снабжения, введенной большевиками, продовольствие играло решающую роль в поощрении и наказании той или иной категории граждан.
«Хлебный рацион должен быть снижен для тех, кто не работает в секторе транспорта, решающем на сегодняшний день, и увеличен для тех, кто в нем работает, — писал 1 февраля 1920 года Ленин Троцкому. — Пусть, если это необходимо, погибнут тысячи людей, но страна должна быть спасена».
Столкнувшись с такой политикой, все сохранившие связи с деревней рабочие (а таких было немало) старались использовать каждую возможность, чтобы выехать туда в поисках продуктов питания.
Призванная «обеспечить порядок» на предприятиях, милитаризация труда привела, вопреки замыслу, ко многим случаям «волынки», приостановкам работы, забастовкам и волнениям, безжалостно подавляемым. «Лучшее место для желтых забастовщиков, этих вреднейших паразитов, — писала «Правда» 12 февраля 1920 года, — концентрационный лагерь».
Согласно официальным данным Народного комиссариата труда, 77% крупных и средних предприятий России были в первом полугодии 1920 года охвачены забастовками. Важно отметить, что больше всего волнений происходило в металлургии, на шахтах и железных дорогах, т. е. в тех секторах хозяйства, где милитаризация труда шла наиболее ускоренными темпами.
Донесения секретного отдела ВЧК партийному руководству дают яркую картину репрессий в отношении рабочих, сопротивляющихся милитаризации. Арестованные чаще всего осуждались революционными трибуналами за «саботаж» или «дезертирство». Так, например, в Симбирске двенадцать рабочих оружейного завода в апреле 1920 года были приговорены к заключению в исправительно-трудовых лагерях «за факты саботажа в форме итальянской забастовки, <… > ведение против советской власти пропаганды, опирающейся на религиозные суеверия и слабую политизацию масс, <… > ложное истолкование советской политики в области оплаты труда».
Если перевести эти суконные фразы на человеческий язык, можно понять, что рабочих обвиняли в несанкционированных перерывах в работе, в протестах против работы по воскресным дням и выступлениях против привилегий для коммунистов и нищенской зарплаты…
Самые высокие партийные руководители, в числе которых был Ленин, требовали показательной расправы над забастовщиками. 29 января 1920 года Ленин, обеспокоенный развитием рабочего движения на Урале, телеграфировал председателю Реввоенсовета 5-й армии Смирнову:
Мне донесли о явном саботаже среди железнодорожников <… >. Мне говорят, что рабочие Ижевска также участвуют в этом. Я удивлен Вашим примиренчеством и тем, что Вы не осуществили массовой расправы с саботажниками.
Забастовок, вызванных милитаризацией в 1920 году, было много: в Екатеринбурге в марте 1920 года было арестовано и приговорено к исправительно-трудовым лагерям 80 рабочих; на Рязано-Уральской железной дороге в апреле 1920 года было осуждено 100 железнодорожников; на Московско-Курской дороге в мае 1920 года — 160 железнодорожников; на Брянском металлургическом заводе в июне 1920 года осуждено 152 рабочих. Можно множить и множить примеры забастовок, сурово подавленных в процессе милитаризации труда.
Забастовка в Туле
Одно из самых заметных событий связано с забастовкой в июне 1920 года на заводах в Туле, уже прославившейся событиями апреля 1919 года. В воскресенье 6 июня значительная часть рабочих-металлургов отказалась выполнять распоряжение дирекции о сверхурочных работах. Работницы же вообще отказались работать и в это воскресенье, и в последующие, объяснив, что воскресенье— это единственный день, когда они могут отправиться в поисках продуктов по окрестным деревням. По вызову администрации для ареста забастовщиков прибыл значительный отряд чекистов. Было введено военное положение, и «тройке» из представителей партии и ЧК было поручено разоблачить «контрреволюционный заговор, затеянный польскими шпионами и черносотенцами в целях ослабления боевой мощи Красной Армии».
Забастовка ширилась, аресты множились, когда новые обстоятельства изменили привычный ход событий: сотни, а вскоре и тысячи работниц и простых домохозяек стали приходить в ЧК с требованием арестовать также и их. Движение разрасталось, теперь уже и рабочие требовали, чтобы арестовали их всех, делая совершенно абсурдным тезис о «польском и черносотенном заговоре».
За четыре дня более десяти тысяч человек были заключены в тюрьму, вернее, размещены на обширной поляне на открытом воздухе под охраной чекистов. Не зная сначала, перед тем как доложить о происходящем Москве, местные партийные органы и ЧК сумели в конце концов убедить Центр в реальности широкого заговора. Комитет по ликвидации заговора в Туле допрашивал тысячи рабочих и работниц в надежде отыскать воображаемых виновников. Чтобы выйти на свободу, снова получить работу и новые продовольственные карточки, все арестованные должны были подписать следующую бумагу:
Я, нижеподписавшийся, гнусный вонючий пес, раскаиваюсь перед революционным трибуналом и Красной Армией в своих преступлениях и обещаю впредь добросовестно трудиться.
В отличие от других возмущений рабочих, беспорядки в Туле летом 1920 года закончились для их участников сравнительно малыми потерями: 28 человек были заключены в исправительно-трудовые лагеря и 200 человек высланы. В условиях острого дефицита квалифицированной рабочей силы большевистская власть не могла обойтись без лучших в стране оружейников. В вопросах репрессий, как и в вопросах снабжения, необходимо было внимательно относиться к решающим секторам хозяйства и учитывать высшие интересы режима.
В контексте противостяния рабочих и большевиков примечательно также посмотреть и на участие анархистов.
Участие анархистов
Так, в августе 1918 г. большевистские власти, напуганные постоянными выступлениями анархистов среди рабочих завода «Арсенал», арестовали активистов Брянской федерации анархистов – братьев Бодровых, Кузнецова и Никитина. Предлогом к аресту стало обвинение в экспроприации средств у одного из местных купцов весной 1918 г. В ответ 10 августа рабочее собрание «Арсенала» потребовало освобождения арестованных и возвращение им оружия.
В ночь с 6 на 7 мая контролируемые большевиками отряды разоружили максималистов и Самарскую федерацию анархистов, провели обыски на квартирах ее активистов. В этой ситуации рабочие хлебопекарен, мельниц и грузчики Самары потребовали возвращения оружия анархистам и максималистам. В ответ штаб горисполкома ввел военное положение.17 мая, в ответ на мобилизацию лошадей, объявленную городским штабом, началась стихийная демонстрация извозчиков, переросшая в бунт. В событиях приняли участие бойцы разоруженных отрядов и анархисты, которые вели агитацию среди собравшихся. Бойцы максималистских отрядов и разоруженного отряда Попова захватили городской штаб, разоружили часть милиции и большевистских дружин, взяли под контроль ряд зданий в городе, а также почту, телеграф и телефонную станцию. Имели место перестрелки со сторонниками большевиков, начались аресты советских руководителей, ответственных за разоружение анархистов и максималистов. Началось противостояние с большевиками, закрепившимися в своем клубе и на вокзале. Максималисты и левые эсеры не воспользовались преимуществом и отказались возглавить восстание, призывая большевиков к примирению перед лицом белогвардейской угрозы. Это обстоятельство и привело к поражению восставших, выражавших стихийный протест против произвола большевиков, но не имевших определенной цели.
Анархисты несмотря негативную оценку движения “рабочих уполномоченных” (из-за того, что оно находилось под контролем меньшевиков), протестовали против репрессий в отношении их актистов, и даже принимали в этом движении участие. Так, анархист Блейхман принял участие в Чрезвычайном собрании уполномоченных фабрик и заводов Петрограда в апреле 1918 г., призывая к созданию коммуны и социализации производства. Также он выступил против сотрудничества этой организации с буржуазией и представителями власти.
В 1919–1921 гг. анархисты активно разворачивают стачечную борьбу в защиту интересов рабочего класса против советской бюрократии. Так, в начале 1919 г. анархисты организовали ряд забастовок рабочих в Астрахани, Брянске, Москве, Петрограде, Рязани и Туле. В июне анархисты становятся лидерами рабочих выступлений против большевистских властей в Клинцах. В июле они организовали митинги и забастовку на заводе РОПИТ в Одессе, добившись освобождения матросов-анархистов из одесской тюрьмы. В начале 1921 г. под руководством активистов анархистского движения рабочие в Людиново Брянской губ. захватили машиностроительный завод, провозгласив его «независимой коммуной». Поскольку выступление не имело поддержки вне города, губкому РКП(б) и президиуму Брянского губисполкома удалось договориться с рабочими об освобождении завода. Организаторы выступления вскоре были арестованы.
По данным Петроградской ЧК на середину июля 1920 г., анархисты имели серьезное влияние в хлебопекарнях, на водном транспорте и в лесозаготовительных учреждениях. В 1920–1921 гг. в Омске местная анархистская федерация вела работу в профсоюзе пищевой промышленности. В Гомельской губ. анархисты в марте 1921 г. вели пропаганду среди рабочих стекольных заводов и спичечной фабрике, а один из них, К. Герасименко, весной того же года оставался представителем профсоюза рабочих и служащих химической промышленности в Губернском совете профсоюзов. В начале марта на стекольном и лесопильном заводе «Возрождение», где они пользовались влиянием, прошла забастовка.
Свое участие анархисты приняли и знаменитом восстании матросов и рабочих Крондштадта под руководством анархиста Петриченко.
Красный террор против крестьян
Решительное противостояние между властью большевиков и крестьянством, начиная с мая 1918 г., порождало политику террора, основанную на чрезвычайно пессимистическом взгляде на массу «темных и невежественных людей, неспособных даже увидеть, где лежат их собственные интересы» (Дзержинский). Эти “озверевшие толпы” можно было укротить только «железной метлой», как образно охарактеризовал Троцкий репрессии, примененные им для того, чтобы «вымести» с Украины «разбойничьи шайки» Нестора Махно и других крестьянских вожаков.
Две причины непосредственно толкали крестьян к выступлениям: реквизиции и насильственная мобилизация в Красную Армию. Беспорядочные поиски сельскохозяйственных излишков в январе 1919 года, сопровождавшие первые реквизиционные операции лета 1918 года, были заменены централизованной системой планирования реквизиций. Каждая губерния, уезд, волость, каждая сельская община должны были поставить государству определенную, заранее установленную квоту, размер которой зависел от ожидаемого урожая. Эти квоты включали в себя не только зерно, но и два десятка других видов продукции: картофель, мед, яйца, масло, семена подсолнечника, мясо, сметану, молоко… Каждая сельская община несла коллективную ответственность за выполнение поставок. Только тогда, когда все нормы были выполнены, власти разрешали использовать оставшееся для приобретения промышленных товаров, причем в объеме, явно не удовлетворяющем спрос; к концу лета 1920 года спрос мог быть покрыт не более, чем на 15%. Оплата же сельскохозяйственных поставок была чисто символической — рубль стремительно падал в цене, потеряв к концу 1920 года 96% своей стоимости по отношению к золотому рублю. Трудно определить точно число крестьянских восстаний, но, если с 1918 по 1920 год размеры реквизиций выросли втрое, думается, что в такой же пропорции росло и число восстаний”.
Вторая причина крестьянских волнений заключалась в отказе солдат, вернувшихся домой после трехлетнего пребывания в окопах империалистической войны, вступать в ряды Красной Армии. Уклонившиеся от мобилизации уходили в леса, составляя основной контингент отрядов зеленых. Число дезертиров в 1919—1920 годах оценивается в три с лишним миллиона. В 1919 году было задержано и арестовано различными подразделениями ЧК и специальных комиссий по борьбе с дезертирством около 500 000 человек; в 1920 году—от 700 до 800 тысяч. От полутора до двух миллионов дезертиров, в подавляющем большинстве крестьян, отлично знавших местность, смогли тем не менее избежать поимки.
В ответ на это были не только расстреляны тысячи дезертиров, но и объявлены заложниками члены их семей. Система заложничества применялась с лета 1918 года и была, по существу, рутинной практикой большевиков. Об этом свидетельствует, например, Постановление Совета обороны о применении репрессий к лицам, саботирующим расчистку железнодорожных путей от 15 февраля 1919 года: «в тех местностях, где расчистка снега производится не вполне удовлетворительно взять заложников из крестьян с тем, что, если расчистка снега не будет произведена, они будут расстреляны».
12 мая 1920 года Ленин направляет всем губернским комиссиям по борьбе с дезертирством следующую инструкцию:
После истечения срока помилования, предоставленного дезертирам для сдачи властям, необходимо еще более усилить санкции в отношении этих неисправимых предателей трудящегося народа. С семьями дезертиров и со всеми, кто помогает дезертирам каким бы то ни было способом, следует обращаться как с заложниками и соответственно с ними поступать.
Это распоряжение всего лишь легализировало повседневную практику. Но дезертиров меньше не стало, и в 1920—1921 годах, так же, как в 1919 году, они составляли главные силы зеленых, с которыми большевики вели на протяжении трех (а в некоторых регионах — четырех или пяти) лет беспощадную войну, проявляя невиданную жестокость.
Но дело не только в реквизициях и мобилизациях. Крестьяне вообще отвергали всякое грубое вмешательство остающейся для них чужой «власти» нахлынувших из города «коммуняк». Ведь в сознании многих крестьян коммунисты с их реквизициями отличались от «большевиков», призывавших к аграрной революции в 1917 году. В деревнях, оказывавшихся во власти то белой солдатни, то красных продотрядов, беспорядки и насилия превышали всякий мыслимый предел.
Различают два главных типа крестьянских волнений: первый — это бунт, резко ограниченное возмущение, короткая вспышка насилия, осуществленная сравнительно небольшой группой в несколько десятков (не более сотни) человек; второй — восстание, в которое вовлекаются тысячи, если не десятки тысяч крестьян, организующихся в настоящие армии, способные захватить крупные села и города, оснащенные политической программой, как правило, эсеровской или анархистской окраски.
«30 апреля 1919 г. Тамбовская губерния. В начале апреля, в Лебедянском уезде вспыхнуло восстание кулаков и дезертиров на почве мобилизации людей и лошадей, и учета хлеба. Восстание шло под лозунгом: “Долой коммунистов! Долой советы!” Восставшие разгромили четыре волисполкома, замучили варварски семь коммунистов, заживо распиленных. Прибывший на помощь продармейцам 212-й отряд внутренних войск ликвидировал кулацкое восстание, 60 чел. арестовано. 50 расстреляно на месте, деревня, откуда вспыхнуло восстание, — сожжена».
«11 июня 1919 г. Воронежская губерния. Положение улучшается. Восстание в Новохоперском уезде можно считать ликвидированным. Бомбами с аэропланов сожжено село Третьяки — гнездо восстания. Операции продолжаются».
«Из Ярославля 23 июня 1919 г. Восстание дезертиров в Петропавловской вол [ости] ликвидировано. Семьи дезертиров были взяты в качестве заложников. Когда стали расстреливать по мужчине в каждой семье, зеленые стали выходить из леса и сдаваться.
Расстреляно 34 вооруженных дезертира».
Тысячи подобных донесений говорят о беспримерной жестокости карательных мер, направленных против крестьянских восстаний, в которых участвовали главным образом дезертиры, но которые чаще всего квалифицировалась в донесениях как «кулацкие бунты» или «действия бандитских шаек». Три процитированных отрывка показывают нам, какие методы усмирения в основном применялись: взятие заложников из семей дезертиров или «бандитов», бомбардировка и сожжение деревень. В ослеплении власть прибегала к самым крайним мерам, но при этом явно помнила о традиции коллективной ответственности, существующей в деревне. Обычно власти давали дезертирам определенный срок для сдачи оружия и капитуляции. По истечении такого срока дезертиры рассматривались как «лесные бандиты», подлежащие немедленному расстрелу. Обращения властей как гражданских, так и военных, уточняют, что «если жители деревень помогают каким бы то ни было способом прячущимся в соседних лесах бандитам, эти деревни будут полностью сжигаться».
За период между 15 октября и 30 ноября 1918 года только в двенадцати губерниях России вспыхнуло 44 бунта, в результате которых 2320 человек были арестованы, 620 убиты в бою, 982 расстреля-ны. При этом погибли 480 советских работников и 112 бойцов продовольственных отрядов, Красной Армии и частей ЧК За сентябрь 1919 года в десяти губерниях, о которых есть обобщенная информация, арестованы 48 735 дезертиров и 7325 «бандитов», 1826 человек убиты в бою и 2230 — расстреляны, 430 жертв насчитывается среди военных и советских работников. Этот далеко не полный перечень не включает число жертв крупнейших крестьянских восстаний.
А такими восстаниями отмечено несколько периодов: март — август 1919 года — в районах Средней Волги и Украины; февраль — август 1920 года — в губерниях Самарской, Уфимской, Казанской, Тамбовской и снова на Украине, отвоеванной большевиками у белых, но контролируемой «в глубинке» крестьянскими партизанами. С конца 1920 года и в течение всей первой половины 1921 года крестьянские волнения, жестоко подавляемые на Украине, Дону и Кубани, достигают в России масштабов подлинной крестьянской войны с центром в Тамбовской, Пензенской, Самарской, Саратовской и Симбирской губерниях.
Пожар этой крестьянской войны погас только с наступлением самого страшного голода XX века. Именно в двух богатейших губерниях, Симбирской и Самарской, на которые пришлась в 1919 году пятая часть всех хлебных реквизиций в России, отдельные крестьянские бунты превратились в марте 1919 года, впервые после установления большевистской власти, в широкое крестьянское восстание. Десятки сел были захвачены повстанческой крестьянской армией, насчитывавшей до 30 000 вооруженных бойцов. Чуть ли не на месяц советская власть утратила контроль над Самарской губернией.
Восстание провозгласило политическую программу с требованиями прекращения реквизиций, разрешения свободной торговли, свободных выборов в Советы и уничтожения «большевистской комиссарократии». В итоге, как докладывал глава Самарской ЧК в начале апреля 1919 года, 4240 повстанцев были убиты, 625 расстреляны, 6210 дезертиров и «бандитов» арестованы…
Едва погасили огонь в Самарской губернии, как он с новой силой вспыхнул на Украине. После того как в конце 1918 года Украину начали покидать германские и австро-венгерские войска, большевики вознамерились овладеть этой самой богатой в сельскохозяйственном отношении частью бывшей империи, предназначенной, по мысли большевиков, «накормить пролетариат Москвы и Питера». Здесь, в сравнении с другими районами, были резко завышены нормы реквизиций. Выполнить их — значило обречь на голод тысячи деревень, уже обобранных во время германо-австро-венгерской оккупации в течение всего 1918 года. Кроме того, в отличие от политики, проводившейся ими в конце 1917 года в России — раздел земли между крестьянскими общинами, — русские большевики намеревались провести на Украине национализацию всех крупных помещичьих хозяйств (самых развитых на территории бывшей империи). Эта политика, направленная на превращение крупных зерновых и свекловодческих хозяйств в насильственнве квазигосударственные коллективные хозяйства, а крестьян — в сельскохозяйственных рабочих (репетицмия перед будующей сталинской аграрной политикой), не могла не вызвать недовольства в крестьянской среде. Закаленные в борьбе против германских и австро-венгерских оккупантов, крестьяне к началу 1919 года стали объединяться в крестьянские армии численностью в несколько десятков тысяч человек под политическим и военным командованием таких командиров, как Симон Петлюра, Нестор Махно, атаманы Григорьев, Зеленый и десятков других более мелких атаманов под лозунгами свободных Советов.
Первые вспышки сопротивления большевикам и их реквизиционным отрядам отмечены в апреле 1919 года. Уже в следующем месяце произошло 93 крестьянских восстания в Киевской, Черниговской, Полтавской губерниях и в окрестностях Одессы. За первые двадцать дней июля официальные данные ЧК сообщают о 210 восстаниях, в которых приняло участие несколько сотен тысяч крестьян и к подавлению которых были привлечены войска численностью в 100 000 человек. Крестьянская армия Григорьева — почти 20 000 бойцов, в основном из взбунтовавшихся частей Красной Армии, с 50 орудиями, 700 пулеметами — в апреле — мае взяла целый ряд городов Южной Украины: Черкассы, Херсон, Николаев, Одессу и некоторые другие. Почти 20 000 партизан атамана Зеленого удерживали чуть ли не всю Киевскую губернию, за исключением важнейших городов.
Сотни крестьянских повстанцев, действовавших в тылу Красной Армии весной и летом 1919 года, сыграли не последнюю роль во временных успехах Белой армии генерала Деникина, т.к. части Красной Армии были ослаблены борьбой с крестьянскими восстаниями. Отступление большевиков, чья власть держалась только в городах, тогда как сельские местности были предоставлены восставшим крестьянам, сопровождалось массовыми расправами с узниками тюрем и заложниками. В стремительном отступлении через враждебные местности Красная Армия и чекисты не знали жалости, их путь был отмечен сожженными селами, массовыми расстрелами дезертиров, «бандитов» и заложников. Возвращение их на Украину, отвоеванную у противника в конце 1919 — начале 1920 года, сопровождалось не менее страшными расправами над гражданским населением.
Вплоть до 1922 года селу предстояло испытать всю беспощадность репрессий утверждавших свою власть большевиков. В феврале — марте 1920 года новое грандиозное волнение, так называемое «вилочное восстание», охватило обширное пространство между Волгой и Уралом, Казанскую, Симбирскую и Уфимскую губернии. В этих краях, где наряду с русским населением проживали татары и башкиры, реквизиции были особенно тяжелы. За несколько недель восстание охватило десятки уездов. Численность повстанческой крестьянской армии «черных орлов» в момент наивысшего подъема достигала 50 тысяч человек. Части ЧК и ВОХРа, вооруженные пушками и пулеметами, безжалостно истребляли повстанцев с их вилами и пиками. За несколько дней тысячи крестьян были убиты и сотни сел сожжены.
После быстрого подавления «восстания вил» пламя крестьянских волнений снова распространилось на центральные и средневолжские губернии, также сильно затронутые реквизициями: Тамбовскую, Пензенскую, Самарскую и Саратовскую. Как признавал большевистский функционер Антонов-Овсеенко, руководивший репрессиями против повстанцев Тамбовской губернии, если бы план реквизиций (продразверстка) 1920—1921 годов был выполнен, это обрекло бы крестьян на верную смерть: им оставляли в среднем по пуду зерна и по полтора пуда картофеля на человека в год, в 10—12 раз меньше прожиточного минимума! Таким образом, крестьянам этих губерний с лета 1920 года пришлось вступить в борьбу за выживание. Этой борьбе предстояло затянуться на два года, пока с крестьянскими повстанцами не покончил голод.
Третьим центром противостояния большевиков и крестьян оставалась в 1920 году Украина, доставшаяся большевикам после поражения армии Деникина. Глубинные сельские местности Украины тем не менее все еще находились под контролем сотен больших и малых отрядов зеленых или формирований, в разной степени связанных с армией Махно. В отличие от «черных орлов» России, украинские зеленые, чьи отряды состояли в основном из дезертиров, были хорошо вооружены. Летом 1920 года в армии Махно насчитывалось около 15 тысяч пехоты, 2500 кавалеристов, сотня пулеметов, 20 орудий и два бронепоезда. Сотни более мелких «шаек» численностью от нескольких десятков до нескольких сотен бойцов каждая также оказывали сильное сопротивление большевикам. Для «ликвидации бандитизма на Украине» правительство назначило в мае 1920 года Дзержинского начальником тыла Юго-Западного фронта. Более двух месяцев Дзержинский оставался в Харькове, создав 80 специальных частей ВОХР — отборные войска, оснащенные кавалерией, чтобы преследовать «мятежников», и авиацией, чтобы бомбить «бандитские гнезда». Перед ними была поставлена задача в три месяца покончить с крестьянским партизанским движением. На деле же борьба затянулась на два с лишним года, с лета 1920 по осень 1922 года, и стоила десятков тысяч жертв.
Апогей крестьянских войн приходится на начало 1921 года, когда целым губерниям удавалось вырваться из-под власти большевиков. В Тамбовской губернии, в части губерний Поволжья (Самарской, Саратовской, Симбирской), в Западной Сибири власть большевиков держалась только в городах. Село контролировали сотни банд зеленых и даже настоящие крестьянские армии.
Перед угрозой подлинного социального шторма, который мог смести режим, руководители большевиков были вынуждены пойти на попятную: крестьянам была обещана отмена системы реквизиций — продразверстки, которая отныне заменялась продналогом. Однако это решение, наспех принятое под угрозой социального взрыва в последний день заседаний X съезда РКП (б), не повлекло за собой ни прекращения крестьянских восстаний, ни ослабления карательной политики Советов.
Реквизиционные команды продолжали свирепствовать на селе, рабочие забастовки по-прежнему сурово пресекались, последние социалистические активисты оставались за решеткой, «искоренение бандитского элемента» продолжалось по «всем правилам» — с массовыми расстрелами заложников и применением в непокорных деревнях отравляющих газов. В конце концов верх взял небывалый голод 1921 — 1922 годов, поразивший именно те районы, где сопротивление продовольственным реквизициям было особенно сильным, где крестьяне восставали просто для того, чтобы выжить. Если нанести на карту все местности, пострадавшие от голода, то мы увидим, что это как раз те районы, где в течение нескольких лет до начала голода проводились особенно опустошительные реквизиции, а также районы, отмеченные мощными крестьянскими восстаииями.
Восстания в Тамбовской губернии
Из всех крестьянских выступлений, начавшихся с лета 1918 года вместе с широкой кампанией реквизиций, восстание в Тамбовской губернии было самым продолжительным, самым важным и самым организованным. Расположенная в пятистах километрах на юго-восток от Москвы, Тамбовская губерния представляла собой с начала века один из бастионов партии эсеров, наследников русских народников. В 1918—1920 годах, несмотря на все репрессии, обрушившиеся на эту партию, ее сторонники были многочисленны и активны на Тамбовщине. Но помимо этого Тамбовская губерния была еще и ближайшим к Москве хлебопроизводящим районом, и с осени 1918 года более сотни продовольственных отрядов свирепствовали в этой густонаселенной местности. В 1919 году здесь разразились десятки бунтов, и все они были безжалостно по-давлены. В 1920 году была резко повышена продразверстка: губерния вместо 18 миллионов пудов зерна должна была сдать 27 миллионов пудов. Но еще до этого распоряжения крестьяне, зная, что всё, что они не смогут потребить, будет реквизировано, резко сократили посевные площади1. Таким образом, выполнение продразверстки означало голодную смерть для крестьянства. 19 августа 1920 года в селе Хитрово произошел инцидент, обычный для практики продовольственных отрядов, но повлекший за собой значительные последствия.
Как признавали сами местные власти, «продармейцы совершили целый ряд злоупотреблений: они грабили и разоряли все хозяйства, что встречались им на пути, реквизируя даже подушки и кухонную утварь, делили награбленное между собой и зверски избивали семидесятилетних стариков на виду у всех. Старики обвинялись в том, что их сыновья дезертировали и прячутся в окрестных лесах. Также возмутило крестьян, что конфискованное зерно, погруженное на подводы для транспортировки на железнодорожную станцию, осталось тлеть под открытым небом».
Вспыхнув в Хитрове, крестьянское восстание стремительно распространялось. К концу августа более четырнадцати тысяч крестьян, в большинстве своем дезертиров, вооруженных ружьями, вилами и косами, изгнали или убили всех «представителей Советской власти» в трех уездах Тамбовской губернии. За несколько недель крестьянское восстание, ничем вначале не отличавшееся от других крестьянских выступлений, превратилось в этом традиционном бастионе эсеров в широкое повстанческое движение, отлично организованное под руководством военачальника Антонова.
Когда в августе 1920 года крестьянское восстание охватило его уезд, Антонов создал не только великолепно организованное крестьянское ополчение, но и замечательную службу разведки, сотрудники которой сумели проникнуть даже в Тамбовскую ЧК. Был создан и пропагандистский аппарат, выпускавший брошюры и листовки, обличавшие «большевистскую комиссарократию» и сплачивающие крестьян вокруг таких популярных лозунгов, как свобода торговли, прекращение реквизиций, свободные выборы и упразднение комиссаров и ЧК.
К октябрю 1920 года большевистская власть в Тамбовской губернии сохранялась только в губернском центре и в нескольких других городах. Дезертиры тысячами вливались в армию Антонова, которая достигала пятидесяти тысяч бойцов. 19 октября, осознав всю серьезность ситуации, Ленин пишет командующему ВОХР В. Корневу и Дзержинскому:
«Скорейшая (и примерная) ликвидация безусловно необходима. Прошу сообщить мне, какие меры принимаются. Необходимо проявить больше энергии и дать больше сил».
Энергию проявили, силы дали. К началу ноября большевики имели на Тамбовщйне едва 5000 штыков из состава ВОХР, но сразу же после разгрома в Крыму Врангеля численный состав войск ВЧК, отправляемых в Тамбовскую губернию, непрерывно увеличивался, достигнув вскоре 100 000 человек, включая части Красной Армии, правда, немногочисленные, так как на них не очень надеялись при подавлении народных восстаний.
К началу 1921 года крестьянские волнения охватили новые районы —не только всю Нижнюю Волгу (Самарскую, Саратовскую и Астраханскую губернии), но и Западную Сибирь. Положение становилось взрывоопасным, голод грозил этим богатым, но безжалостно обобранным в предыдущие годы краям. Из Самарской губернии командующий Волжским военным округом доносил 12 февраля 1921 года: «Многотысячные толпы голодных крестьян осаждают склады, где хранится реквизированное для армии и городов зерно. Дело дошло до попыток захвата, и войска были вынуждены стрелять в разъяренную толпу».
Руководство саратовских большевиков телеграфировало в Москву: «Бандитские выступления охватили всю губернию. Все запасы зерна — три миллиона пудов — на государственных складах захвачены крестьянами. Они отлично вооружены, благодаря дезертирам, доставившим им оружие. Надежные части Красной Армии рассеяны”.
27 апреля 1921 года Политбюро назначило Тухачевского ответственным «за операции по ликвидации банд Антонова в Тамбовской губернии». Встав во главе почти стотысячной армии, в которую вошли многочисленные специальные части ВЧК с тяжелой артиллерией и авиацией, Тухачевский покончил с отрядами Антонова, проводя жесточайшие карательные акции. Командующий войсками Тамбовской губернии Тухачевский и председатель Полномочной комиссии ВЦИК Антонов-Овсеенко установили в Тамбовской губернии подлинный оккупационный режим, применяя такие меры, как массовые взятия заложников, смертные казни, заключение в наспех оборудованные концлагеря, атаки отравляющими боевыми веществами и депортации целых деревень, заподозренных в помощи «бандитам».
Чтобы показать, какими методами проводилось «умиротворение» Тамбовской губернии, приведем выдержки из приказа № 171 от 11 июня 1921 года, подписанного Антоновым-Овсеенко и Тухачевским:
1. Граждан, отказывающихся называть свое имя, расстреливать на месте, без суда.
2. Селениям, в которых скрывается оружие, властью уполиткомиссии или райполиткомиссии объявлять приговор об изъятии заложников и расстреливать таковых в случае несдачи оружия.
3. В случае нахождения спрятанного оружия расстреливать на месте без суда старшего работника в семье.
4. Семья, в доме которой укрылся бандит, подлежит аресту и высылке из губернии, имущество ее конфискуется, старший работник в этой семье расстреливается без суда.
5. Семьи, укрывающие членов семьи или имущество бандитов, рассматривать как бандитов, и старшего работника этой семьи расстреливать на месте без суда.
6. В случае бегства семьи бандита имущество таковой распределять между верными Советской власти крестьянами, а оставленные дома сжигать или разбирать.
7. Настоящий приказ проводить в жизнь сурово и беспощадно».
На следующий день после объявления этого приказа командующий Тухачевский приказал применить газы против повстанцев. «Остатки разбитых банд и отдельные бандиты продолжают собираться в лесах. Леса, в которых укрываются бандиты, должны быть очищены с помощью удушающих газов. Все должно быть рассчитано так, чтобы газовая завеса, проникая в лес, уничтожала там все живое. Начальник артиллерии и специалисты, компетентные в такого рода операциях, должны обеспечить достаточное количество газов». Приказ № 171 был отменен 19 июля в связи с резким противодействием многих большевистских руководителей такой форме “искоренения”.
К июлю 1921 года военные власти и органы ЧК уже приготовили семь концентрационных лагерей, где, согласно пока еще не полным данным, было размещено по меньшей мере 50 000 человек, главным образом стариков, женщин и детей, «заложников» и членов семей крестьян-дезертиров. Обстановка в этих лагерях была ужасающей: там свирепствовали тиф и холера, и полуодетые узники страдали от всех возможных бед. Летом 1921 года дал о себе знать голод. Смертность к осени поднялась до 15 — 20% в месяц! К 1 сентября 1921 года осталось некоторое количество разрозненных банд, в которых едва можно было насчитать до тысячи вооруженных людей.
Начиная с ноября 1921 года многие тысячи заключенных из числа наиболее работоспособных вывозились из «усмиренных» деревень и сел в концентрационные лагеря на север России, в Архангельск и Холмогоры.
Судя по ежедневным сводкам ЧК большевистскому руководству, «наведение революционного порядка» на селе продолжалось во многих регионах — на Украине, в Западной Сибири, губерниях Поволжья, на Кавказе — по крайней мере, до второй половины 1922 года. Навыки, полученные в предшествующие годы, сохранились, и, хотя продразверстка и связанные с ней реквизиции были официально отменены в марте 1921 года, заменивший их продналог нередко взимался с прежней свирепостью. Нормы налога, взвинченные в связи с тяжелым положением в сельском хозяйстве в 1921 году, поддерживали постоянное напряжение в деревнях, где у многих крестьян еще сохранялось оружие.
Передавая свои впечатления о поездке в Тульскую, Орловскую и Воронежскую губернии в мае 1921 года, заместитель наркома сельского хозяйства Николай Осинский писал об убеждении местных функционеров в том, что к осени реквизиции возобновятся.
Местные власти «смотрят на крестьян как на прирожденных саботажников».
Из доклада председателя полномочной «пятерки» о карательных мерах против бандитов Тамбовской области:
«Операции по очистке селений Курдюковской волости начались 27-го июня с деревни Осиновки, являвшейся ранее частым местом пребывания банд.
Настроение крестьян к прибывшим для операции отрядам — недоверчиво выжидательное: банды не выдавали, на все задаваемые вопросы отвечали незнанием.
Было взято 40 заложников, селение объявлено на осадном положении, изданы приказы, устанавливающие 2-часовой срок для выдачи бандитов и оружия с предупреждением — за невыполнение будут расстреляны заложники. На общем собрании крестьяне заметно стали колебаться, но не решались принять активное участие в оказании помощи по изъятию бандитов. Повидимому, они мало верили в то, что приказы о расстреле будут приводиться в исполнение. По истечении установленного срока был расстрелян 21 заложник в присутствии схода крестьян. Публичный расстрел, обставленный со всеми формальностями, в присутствии всех членов «пятерки», уполномоченных, комсостава частей и пр., произвел потрясающее впечатление на крестьян.
Что касается д[еревни] Кареевки, где ввиду удобного территориального положения было удобное место для постоянного пребывания бандитов, «пятеркой» было решено уничтожить данное селение, выселив поголовно все население и конфисковав их имущество, за исключением семей красноармейцев, которыые были переселены в село Курдюки и размещены в избах, изъятых у бандитских семей. Строго после изъятия ценных материалов — оконных рам, сеялок, срубов, и др. — деревня была зажжена.
3 июля приступили к операции в с. Богословкэ. Редко где приходилось видеть столь замкнутое и сорганизованное крестьянство. При беседе с крестьянами от малого до старика, убеленного сединами, все как один по вопросу о бандитах отговаривались полным незнанием и даже с вопрошающим удивлением отвечали: «У нас нет бандитов»; «Когда-то проезжали мимо, но даже хорошо не знаем, были ли то бандиты или кто другой, мы живем мирно, никого не беспокоим и никого не знаем».
Были повторены те же приемы, какие и в Осиновке, взяты заложники в количестве 58 человек. 4 июля была расстреляна первая партия в 21 человек, 5 июля — в 15 человек, изъято 60 семей бандибандитских — до 200 человек. В конечном результате перелом был достигнут, крестьянство бросилось ловить бандитов и отыскивать скрытое оружие.
Окончательная чистка упомянутых сел и деревень была закончена 6 июля, результаты каковой сказались не только на районе двух волостей, прилегающих к ним,- явка бандитского элемента продолжается.
Председатель полномочной «пятерки» Усконин».
Чтобы улучшить сбор налога в Сибири, регионе, который долкоторый должен был поставить большую часть сельскохозяйственных продуктов в момент, когда приволжские губернии были поражены голодом, Феликс Дзержинский в декабре 1921 года был командирован в Сибирь как чрезвычайный уполномоченный. Он ввел в дело «летучие революционные трибуналы», разъезжавшие по селам и приговаривавшие тут же, на месте, крестьян, не сдавших продналог, к тюрьме или лагерю. Как и реквизиционные отряды, эти трибуналы при поддержке «налоговых отрядов» допускали столь столько злоупотреблений, что сам председатель Верховного трибунала Николай Крыленко вынужден был направить специальную комиссию для расследования действия этих органов, опиравшихся на авторитет шефа ВЧК. Из Омска один из инспекторов комиссии доносил 14 февраля 1922 года:
«Злоупотребления реквизиционных отрядов достигли невообразимого уровня.
Практикуется систематически содержание арестованных крестьян в неотапливаемых амбарах, применяются порки, угрозы расстрелом. Не сдавших полностью налог гонят связанными и босиком по главной улице деревни и затем запирают в холодный амбар.
Избивают женщин вплоть до потери ими сознания, опускают их нагишом в выдолбленные в снегу ямы». Напряжение во всех губерниях не ослабевало. Вот выдержки из сводки политической полиции за октябрь 1922 года, через полтора года после начала НЭПа:
“В Псковской губернии на продналог пойдет более 2/3 урожая. Четыре уезда восстали. В Новгородской губернии сбора продналога не выполним, несмотря на 25-процентное понижение ставок, из-за неурожая. В Рязанской и Тверской губерниях выполнение 100% продналога обрекает крестьян на голод. В городе Новониколаевске Томской губернии развивается голод, И крестьяне для своего пропитания заготовляют на зиму траву и корни. Но все эти факты бледнеют рядом с сообщениями из Киевской губернии о массовых самоубийствах крестьян вследствие непосильности продналоговых ставок и конфискации оружия. Голод, постигший ряд районов, убивает в крестьянах всякие надежды на будущее”.
Махновцы
В контексте противостояния большевистской власти и крестьян также невозможно не упомянуть и про взаимоотношения коммунистов и махновцев, в рядах которых сражались десятки тысяч крестьян под знаменем анархии.
Как известно, трижды махновцы заключали союз с большевиками и трижды были ими цинично преданы.
После того, как большевики в 1919 г. пришли на Украину со своими продотрядами, комбедами и ЧК – украинская деревня взвыла от масштабов грабежа и террора, против чего решительно протестовали крестьянские делегаты из Александровского, Мариупольского, Бердянского, Бахмутского и Павлоградского уездов на втором и третьем съезде Гуляйпольского Совета:
“Нами не избранные, но правительством назначенные политические и разные другие комиссары наблюдают за каждым шагом местных советов и беспощадно расправляются с теми товарищами из крестьян и рабочих, которые выступают на защиту народной свободы против представителей центральной власти. Именующее себя рабоче-крестьянским, правительство России и Украины слепо идет на поводу у партии коммунистов большевиков, которые в узких интересах своей партии ведут гнусную непримиримую травлю других революционных организаций.
Прикрываясь лозунгом “диктатуры пролетариата”, коммунисты большевики объявили монополию на революцию для своей партии, считая всех инакомыслящих контрреволюционерами… Мы призываем товарищей рабочих и крестьян не поручать освобождение трудящихся какой бы то ни было партии, какой бы то ни было центральной власти: освобождение трудящихся есть дело самих трудящихся”.
В ответ на что комдив Дыбенко объявляет третий съезд гульяпольцев “контрреволюционным” и начинает в открытую сыпать угрозами.
Несмотря на помощь Махно в подавлении антисемитского мятежа Григорьева отношения между бывшими союзниками стало еще больше обостряться. Далее последовал указ об аресте Махно и “ликвидации Махновщины”, (что на фоне наступления Деникина спровоцировало развал фронт), а ряд видных деятелей движения, включая начальника махновского штаба Озерова, были схвачены и подло расстреляны большевиками, в ответ на что московские анархисты устроили взрыв в Леонтьевском переулке.
Новый этап противостояния начался в 1920 г. после разгрома “белых” в Украине. Захваченные в плен махновский командиры, в том числе больные и пораженные тогда вспышкой тифа, безжалостно расстреливались. Расстреливались также и просто мирные крестьяне, поддерживавшие анархистов – так, в ответ на расправу махновцев над комиссарами в селе Раздоры коммунисты убили местного старосту, писаря, председателя в добавок к трем партизанам. Народ же явно одобрял расправы над членами большевистских карательных отрядов:
“Селяне стояли и смотрели. Смотрели и радовались. Они рассказывали, как эти дни этот отряд хозяйничал в их селе. Пьяные разъезжают по селам, требуют, чтобы им готовили лучшие блюда, бьют нагайками селян, бьют, и говорить не дают”.
В ходе это противостояния вновь наступление предпринимают “белые” под началом Врангеля и махновцы вновь идут на этот раз в последний и роковой для них союз с “красными”, которые снова его разорвут… на следующий же день после разгрома Врангеля!
Неспособность победить махновцев военным путем толкнула большевиков к наращиванию террора. 2 декабря в четырех махновских уездах был установлен жесточайший режим чрезвычайного положения. Расстрел угрожал всем, кто укрывает махновцев или даже выходит из дома после 10 часов вечера. Ключевые пункты района были заняты сильными красными гарнизонами. 5 декабря армиям Южного фронта был отдан приказ проводить поголовные обыски, расстреливать не сдавших оружие крестьян, накладывать контрибуции на села, в черте которых производились нападения на красные части.
Но немсмотря на это крестьянство продолжало поддерживать партизан. В анонимных опросах, организованных большевистскими “социологами” для выяснения настроений населения, крестьяне писали, что “советская власть построена на угнетении рабочих и крестьян, на форменном обкрадывании крестьян и т.д.”
Однако силы были на стороне красных и под катком террора движение пало в неравном бою.
Воззвание махновцев к рядовым красноармейцам:
ДОЛОЙ БРАТОУБИЙСТВО!
Братья красноармейцы! Вас держали в темноте приспешники Николая, и повели Вас на братоубийственную войну с японцами, а потом с немцами и со многими другими народами ради увеличения своих богатств, от которых Вам доставалась на фронте – смерть, а дома – полное разорение.
Но туча и туман, сквозь которого Вы ничего не видели, рассеялись, засияло солнце, Вы просветлели и покончили с братоубийственной войной. Но это было затишье перед новой грозой. Теперь снова посылают Вас воевать с нами “повстанцами махновцами” во имя, якобы, “рабоче-крестьянской” власти, несущей снова оковы и рабства Вам! а богатство и радости всей этой своре миллионной бюрократии-паразитов, сосущих с Вас кровь. Неужели Вы еще этого до сих пор не поняли в течение трехлетней братоубийственной войны?
Неужели Вы и теперь будете проливать кровь за новоиспеченную буржуазию и за всех этих доморощенных комиссаров, посылающих Вас как скот в бойню.
Неужели Вы еще до сих пор не поняли, что мы, “повстанцы махновцы” боремся за полное экономическое и политическое освобождение трудящихся, за вольную жизнь без этих насильников-комиссаров, чекистов и т.д.
Пусть и в Вашем лагере взойдет заря и укажет Вам путь, ведущий к уничтожению братоубийственной войны трудящихся масс. По этому пути Вы дойдете до нас и в наших рядах будете продолжать бороться за лучшее будущее, за вольную жизнь. При каждой встрече с нами, во избежание пролитии братской крови, присылайте к нам делегатов для переговоров, но ежели Вам этого не удастся и комиссары Вас все-таки заставят воевать, бросайте винтовки и придите в наши братские объятия!
Долой братоубийственную войну между трудящимися!
Да здравствует мир и братский союз тружеников всех стран и наций!
Анархическое вооруженное сопротивление
Но не только на Гуляйпольщине анархисты в составе крестьянских армий сражались против большевистского гнета .
Так, бывший красноармеец и руководитель крестьянского восстания в 1920 г. в Самарской губернии Александр Сапожков, по подтвержденным свидетельствам близких друзей, был идейным анархистом.
В Сибири также была своя Махновщина, сражавшаяся также сначала против белых, а затем и против красных, которые после прихода в Сибирь стали требовать партизанским отрядам подчиниться их армейскому руководству, а также стали активно проводить свою антикрестьянскую политику. В итоге в 1920 г. по всей Западной Сибири запалыхал огонь восстаний.
Первыми восстали в Причернском крае. Подготовила восстание группа известных партизанских командиров- анархистов — Г.Ф. Рогов, И.П. Новоселов, И.Е. Сизиков, П.Ф. Леонов. Затем в конце июня восстали селения степного Алтая. Далее произошли Колыванский мятеж и вос-стание в Усть-Каменогорске, в 20-х числах сентября — восстание в Мариинском уезде.
Перед мятежом большую подготовку провели анархисты во главе с Новоселовым, выступая на собраниях с выпадами против коммунистов.
В одном из своих выступлений Новоселов говорил:
«Не надо губпродкомов. Гноят хлеб, мясо. Будем сами делать обмен. Мы рабочим – хлеб и мясо, они – мануфактуру и прочее. Не надо регулярной армии – каж дому винтовку. Сегодня – пахарь, завтра – воин».
Еще до начала восстания Новоселовым была создана Федерация алтайских анархистов (ФАА) с целью идейного руководства восстанием. Лозунгами ФАА стали: «Анархия — мать порядка», «Долой власть», «Бей гадов».
За несколько дней повстанцы заняли села Кытманово, Тогул, Уксунай и ряд других. Повсюду разгонялись ревкомы, Советы, громились милицейские участки. Наиболее одиозные представители власти уничтожались.
В ответ в Кузнецк прибыл советский карательный батальон, одна из рот которого состояла из самых жестоких карателей гражданской войны — китайцев. В ходе подавления восстания была расстреленна жена Рогова, а чуть позже при таинственным образом погиб и он сам. После смерти Рогова повстанцы под командой Новоселова продолжали сражаться до весны 1921 г.
В 1920–1921 годах на стыке Томской и Алтайской губерний также действовал отряд бывшего красного партизана анархиста Табашникова. В начале 1921 года он был разбит отрядами ЧОН, но не был окончательно уничтожен. В 1921 году Табашников продолжал действовать в Кузнецком уезде. Его отряд, насчитывавший до 150 человек, был хорошо вооружен и имел черное знамя с надписью «Анархия». К сентябрю 1921 года число бойцов отряда уменьшилось до 10 человек. Они действовали на территории Кондомской волости Кузнецкого уезда. В октябре 1921 года отряд Табашникова был разбит чоновцами.
В районе Прокопьевского рудника Кузбасса действовал анархистский отряд Анны Белокобыльской. Белокобыльская сумела объединить остатки отряда погибшего Рогова. Она защищала местное население от большевистского произвола, наказывала активистов, устраивала поджоги и взрывы. Отряд был разгромлен при активном участии милиционера Виктора Кайгородова, который не ушел от крестьянской пули в 1924 году.
Районом сильного анархистского влияния и анархо-партизанского движения был в 1921–1923 годах Причернский край. После подавления Сорокинского восстания отдельные группы его участников объединились в партизанские отряды во главе с братьями П. и С. Мурзиными, Д. Барышниковым, К. Крючковым. Все они опирались на поддержку и сочувствие некоторой части крестьян, в основном, середняков. Особенно сильны были позиции анархистов в Ново-Хмелевской и Мариинской волостях.
Многие из числа оставшихся в живых анархистов приняли активное участие в знаменитом Западно-Сибирском восстании под лозунгами Кронштадта: “За Советы без коммунистов”. Например, анархист Новодворский вошел после взятия восставшими Тобольска во Временный Совет, руководивший всеми вооруженными силами восставших. Вскоре, однако, сопротивление западно-сибирского крестьянства политике «военного коммунизма» было подавлено, прекратились и анархистские выступления.
Подводя итог темы Красного террора, мы вновь хотим сакцентировать внимание на такую деталь: большевики в политике своего террора полагались на опыт якобинского террора 1793 г. Горькая же ирония заключается в том, что и в случае якобинцев большинство жертв были отнюдь не аристократы и спекулянты, а представители того самого “третьего сословия”, от имени которых якобинцы якобы осуществляли свою диктатуру, так и в случае большевиков – подавляющее большинство жертв режима были простые трудящиеся.
ВОЗЗВАНИЕ БОЕВОЙ КОМИССИИ АЛТАЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ АНАРХИСТОВ (роговцев) КРЕСТЬЯНАМ И РАБОЧИМ АЛТАЙСКОЙ ГУБЕРНИИ
Вооружайтесь против насилия и обмана, товарищи крестьяне и рабочие. Настоящий момент освобождения жизни нам подсказывает и подталкивает нас вперед к социальной революции, которая должна освободить труженика от адского труда, от нищеты и рабства. А для этого, труженики, от вас требуется усиленная работа для того, чтобы освободиться от всех тиранов, властелинов и захватчиков труда крестьянина и рабочего. Для этого, товарищи крестьяне и рабочие, необходимо восстать как одному человеку и прогнать всех, кто не дает вам свободу, и уничтожить все законодательные учреждения, которые порабощают вас, как-то: ревкомы, советы, комиссар[иат]ы и лесничества, потому что эти учреждения, окромя порабощения, ничего вам не дали, а поэтому вы должны отказаться от повиновения какой бы то ни было власти, и должны признать самоуправление самого народа, т.е. в дела деревни никто не должен ввязываться, кроме вас самих. Также и в дела фабрик и заводов то же самое никто не имеет права ввязываться, кроме самих рабочих, т.е. каждый труженик должен быть хозяином своего труда, дабы заставить дармоедов трудиться.
Товарищи крестьяне и рабочие! Враги революции вас натравляют [на нас], говорят, что анархисты выступили за царизм. Нет, это – ложь, мы выступили против какой бы то ни было власти, против всякого насилия человека над человеком. Мы боремся лишь в защиту труда, а врагами труженика видим, самое главное, – власть, собственность и религию. Наш долг перед революцией – освободиться от всего этого. А как мы и видим врагом революции не личность, а условия, поэтому против личности же мы поднимаем оружие только тогда, когда последние вооружаются против нас оружием или ложью и обманом, т.е. мы должны защищать истину и справедливость, а бороться с теми, кто посредством обмана или насилия хотит себе присвоить львиную долю труда”.
[Боевая] комиссия Алтайской федерации [анархистов]: Л. Леонов, Новоселов, Рогов, Габов. [Начало мая 1920 г.]
Почему же так вышло?
В первую очередь эта история учит нас о том, что невозможно добиться цели, которая противоречит вашим методам. Нельзя прийти к равенству через вождизм и привиллегии, к братству – через доносы политической полиции, к свободе – через казарму государство и диктатуру.
Еще во время полемики с Марксом Бакунин указывал: если вы говорите о “народном государстве”, то зачем ему будет отмирать? А если для торжества свободы оно должно отмереть, то как вы смеете его называть “народным”?
“Если есть государство, то непременно есть господство, следовательно, и рабство; государство без рабства, открытого или маскированного, немыслимо — вот почему мы враги государства.
Что значит пролетариат, возведенный в господствующее сословие? Неужели весь пролетариат будет стоять во главе управления? Немцев считают около сорока миллионов. Неужели же все сорок миллионов будут членами правительства? Весь народ будет управляющим, а управляемых не будет. Тогда не будет правительства, не будет государства, а если будет государство, то будут и управляемые, будут рабы”.
Бакунин также весьма точно пресказывал, что концепция “диктатуры пролетариата” и “научного социализма” на практике воплотится в “деспотическое управление народных масс новою и весьма немногочисленною аристократиею действительных или мнимых ученых”.
“Они утверждают, что только диктатура, конечно, их, может создать народную волю, мы отвечаем, что никакая диктатура не может иметь другой цели, кроме увековечения себя, и что она способна породить и воспитать в народе, сносящем ее, только рабство; свобода может быть создана только свободою, т. е. всенародным бунтом и вольною организациею рабочих масс снизу вверх”.
Бакунин указывал на то, что власть воспроизводит саму себя и разврящает людей двояким образом: в подчиненных она воспитывает безвольных рабов, а в правителе – самодура и деспота.
Поэтому Бакунин и заявил: дайте самому пламенному революционеру абсолютную власть и он станет хуже царя.
И история – полностью подтвердила мысли Бакунина.
“Между революционною диктатурою и государственностью вся разница состоит только во внешней обстановке. В сущности же они представляют обе одно и то же управление большинства меньшинством во имя мнимой глупости первого и мнимого ума последнего. Поэтому они одинаково реакционерны, имея как та, так и другая результатом непосредственным и непременным упрочение политических и экономических привилегий управляющего меньшинства и политического и экономического рабства народных масс”.
В контексте же Красного террора стоит также еще отметить, что большевики помимо теории Маркса во многом унаследовали и идеологию Нечаева, который, полагаясь на теорию революционного аморализма, разорвал с анархизмом и пришел к теории тоталитарного казарменного коммунизма, где все подчиняется железной дисциплине и воли вождя. В ответ на это его бывший соратник – Бакунин написал письмо, где раскритиковал Нечаева за его иезуитство и назвал его абреком.
Весьма символично в связи с этим, что молодой Сталин, будучи уроженцем Кавказа и с детства восхищавшегося сюжетами о благородных рабойниках, выбрал себе псевдоним “Коба” именно в честь героя-абрека из одного романа, воплощавшего в своем образе благородство, смелость, заступничество перед простыми бедными людьми, а в итоге этот же самый человек обернулся чудовищем и одним из самых страшных тиранов в истори.
источник тг-канал Голос анархистов | La Voĉo de Anarkiistoj
