К сожалению, деятельность и идеи диссидентов-анархистов в СССР 1953 – начала 1980-х гг. до сих пор остаётся малоисследованной страницей отечественной истории. Имеющиеся исследования либо отрицают существование анархистов среди диссидентов[1], либо затрагивают проблему лишь фрагментарно, в рамках исследования проблем, касающихся истории всего оппозиционного антитоталитарного движения в СССР[2], либо – рассматривают её лишь в региональном аспекте и в плане истории отдельных групп[3]. Между тем, документы, материалы, посвящённые участию анархистов в диссидентском движении, опубликованные в России, и особенно – в зарубежных анархистских изданиях, представляют немалый интерес. Большая работа в этом плане была проведена В. Дамье, собравшим в незаконченной рукописи «Заметки об анархизме в СССР с 1921 г. по настоящее время» выдержки из французских, английских, испанских левых периодических изданий, содержащих факты о деятельности анархистов и близких им по взглядам представителей «новых левых» в диссидентском движении[4].
В настоящий момент основной источниковой базой, повествующей о деятельности анархистов в СССР 1950-х – начала 1980-х гг., являются как воспоминания его участников и др. советских эмигрантов, так и публикации, содержащиеся во французских, испанских, английских анархистских периодических изданиях[5]. В этих документах упоминаются рассеянные по многим регионам отдельные анархисты, участники диссидентских левых кружков с 1957 г., а также – анархистские и близкие им в идейном отношении «новые левые» группы. В числе последних можно указать группу А. Иванова и В. Осипова (Москва, 1957-1961 гг.), группу «Левая оппозиция» (Ленинград, 1976-1979 гг.), группу «Революционных коммунаров» (Ленинград, 1978-1979 гг.) и др. По отдельным воспоминаниям мы можем узнать о заключённых в концлагерях анархистах. Часть из них содержит информацию о попытках пропаганды анархистских идей, как устной, среди товарищей по работе, так и через действие (создание коммун на квартирах), через листовки, граффити, и даже – с помощью любительской радиостанции.
Мимо внимания историков часто проходит связь диссидентского движения с некоторыми уцелевшими социалистами и анархистами начала XX в. Кто-то из них оказывал посильную поддержку диссидентам, другие – передавали следующим поколениям оппозиционеров и исследователей историю левого сопротивления большевистской диктатуре. В их числе – такие люди, как эсерки Е. Олицкая и Б. Бабина, социал-демократ Д. Бацер. Важную роль в диссидентском движении сыграли и анархисты супруги А. Андреев и З. Гандлевская.
В 1950-е – 1960-е гг. в круг общения А. Андреева и З. Гандлевской входили писатели С. Злобин и Ю. Домбровский. Особенно близок к ним был С. Злобин, писатель-прозаик, классик советской литературы, участник Великой Отечественной войны, организатор антифашистского подполья среди военнопленных в немецких концлагерях[6]. Ещё в 1921 г. в Москве молодой студент Высшего Литературно-Художественного Института Степан Злобин становится одним из учеников А. Андреева, сторонником проповедуемых им идей «неонигилизма»[7]. Своё единственное литературное произведение начала 1920-х гг. под названием «Сказка», А. Андреев посвятил С. Злобину[8]. В 1924 г., за связи с А. Андреевым и выражение анархистских убеждений его исключили из института и сослали в Уфу. В 1950-е – 1960-е гг. С. Злобин собирался воплотить «дорогого учителя», как он назвал Андреева в одной из поздравительных надписей в 1962 г., в образе Володи Шевцова, героя незавершённого романа «Утро века»[9]. На похоронах А. Андреева в 1962 г., в Москве С. Злобин и Ю. Домбровский выступили с речами. Текст речи С. Злобина сохранился и в виде черновиков, и в чистовом варианте. В этот текст он вставил отрывки из песни «Марш анархистов» («Споёмте же, братцы, под громы ударов!»): «И вот, под взрывы и пули, под пламя пожаров, вскипела рабочая революция – проснулась, восстала рабочая воля»; «Он слышал их стоны, которые витали под небом России. Он знал, как их много, нуждою забытых, погибших в острогах, на плахах убитых»; «Их много, о, правда, служивших тебе и павших в геройской неравной борьбе»[11].
Зора Борисовна Гандлевская в 1960-е – 1980-е гг. была активной участницей диссидентского движения. По воспоминаниям историка А. Антонова-Овсеенко, близко знакомого с ней, в 1960-1970-е гг. «её скромная комнатка в коммунальной квартире в конце Комсомольского проспекта стала одним из центров самиздата»[11]. По воспоминаниям С. Виленского, поэта, писателя, хранителя и издателя рукописей узников ГУЛАГа, близкого З. Гандлевской, она была одной из первых организаторов самиздатской деятельности в Москве. В этой работе совместно с ней участвовали бывшие узницы ГУЛАГа Б. Бабина, Г. Затмилова, О. Слиозберг, Г. Лихтенштейн, З. Марченко. Именно в её квартире хранилась, перед отправкой в Англию для издания, рукопись книги Р. Медведева «К суду истории». В круг её общения в эти годы входили многие бывшие узники-колымчане, в том числе – основатель организации бывших узников ГУЛАГа С. Виленский. Среди её близких друзей были известный историк российского анархизма Н. Пирумова а также – правозащитник и поэт В. Некипелов[12].
Таким образом, Андрей Андреев и Зора Гандлевская имели достаточно широкий круг общения в диссидентской и околодиссидентской среде, оказывали существенное духовное влияние на выдающихся деятелей отечественной культуры.
Андрей Никифорович Андреев (настоящая фамилия – Чернов) (1882-1962) интересен для исследователя и как один из немногих анархистов начала XX в., не отказавшихся от своих взглядов даже в период сталинских репрессий, и, тем не менее, доживших до оттепели. Андреев – достаточно известная фигура как российского анархизма, так и революционного движения в целом. Происходивший из семьи рабочего, ставшего впоследствии десятником по строительной части, он уже с 1902 г. участвует в деятельности киевского комитета РСДРП[13]. Будучи талантливым пропагандистом и организатором, он быстро выдвигается здесь на первые роли. Летом 1903 г. по заданию социал-демократического «Северного рабочего союза» А. Андреев ведёт организационную и пропагандистскую работу среди рабочих в Иваново-Вознесенске. В результате его деятельности «искровцам» удалось ликвидировать здесь влияние группы социал-демократов «экономистов» и создать «представительский кружок» рабочих, руководящий кружками по фабрикам[14].
В поисках последовательной революционной идеологии, отрицающей компромиссы с капиталистическим и государственным строем, радикальной по действиям, Андреев переходит в Партию социалистов-революционеров и под кличкой «Александр» участвует в деятельности «Северного Боевого Отряда» при ЦК ПСР в Петербурге[15]. Одной из причин разрыва с РСДРП было предложение от руководителя киевского комитета РСДРП Френкеля пойти на военную службу для подпольной работы в армии. Андреев воспринял это как образец политического двуличия: «носить царский мундир и призывать к «Долой самодержавие!» я считал бы лицемерием, не достойным революционера и за это двоедушие каждый солдат уличал бы меня во лжи. Ну и что я должен буду должен делать, если в армии меня выведут с оружием в руках и прикажут расстреливать народ или казнить приговорённых к смертной казни?!
Значит, – идти самому на казнь и каторгу?
Нет, это слишком дёшево!..
За что я должен воевать? – Родина, говорят. Нет, такую родину я не собираюсь защищать… Что защищать? Рабский труд, тюрьмы для народа, казни, голод, неволю? Опроституировали смысл слова «Родина». Да, моя родина там, где борются за свою свободу трудящиеся всего мира, не считаясь с государственными границами, цветом кожи народов, где богом является свобода»[16].
В 1906-1907 гг. А. Андреев переходит на платформу анархизма. Летом 1907 г. он разрывает с ПСР и создаёт Севастопольскую революционную боевую дружину «Свобода внутри нас», становится её идеологом и организатором. На счету дружины такие громкие акции, как экспроприация в Севастопольской почтово-телеграфной конторе (10 апреля 1907 г.), организация побега 21 арестанта из Севастопольской тюрьмы (15 июня 1907 г.), экспроприации на станциях Шестаковка и Рассыпная Екатеринославской губернии (лето 1907 г.), убийство помощника пристава Гвоздевича на Балаклавском шоссе (20 октября 1907 г.)[17]. В прокламациях, написанных от имени «Свободы внутри нас», уже в этот период, складываются основные черты политического учения, развитого А. Андреевым в работах 1910-х – 1920-х гг. и получившего название «неонигилизм». Философия радикального индивидуализма в духе Штирнера сочеталась здесь с пропагандой синтеза анархо-индивидуалистической и анархо-коммунистической моделей общественного устройства, основанного на принципах добровольных соглашений, взаимной справедливости и полной добровольности труда[18].
В годы Революции и Гражданской войны А. Андреев активно выступает как журналист, публицист, редактор анархистских и профсоюзных газет и журналов, ведёт подпольную работу в тылу деникинцев, весной 1917 г. создаёт Киевскую Ассоциацию Свободных Анархистов (КАСА). С 1920-х гг. он участвует в деятельности анархистской секции Кропоткинского комитета в Москве, организует Анархистский чёрный крест для оказания помощи политзаключённым, работает в анархистских издательствах «Голос труда» и «Китеж», издаёт две книги своих трудов («Се человек» и «Неонигилизм»)[19], пытается организовать правозащитную деятельность в рамках Всесоюзного общества политкаторжан и ссыльнопоселенцев[20]. В конце 1920-х гг. А. Андреев участвует в обсуждении «Платформы» П. Аршинова, противопоставляя ей стратегию «Анархистов подполья», идею создания небольших, тщательно законспирированных групп, ориентированных преимущественно на индивидуальный террор и экспроприации[21].
А. Андреев прошёл как долгие «романовские», так и ленинско-сталинские тюремные «университеты». Всего в своей жизни он был арестован 24 раза. Осуждённый военным судом на смертную казнь, заменённую бессрочной каторгой, с мая 1908 г. по март 1917 г. он отбыл 9-летний срок в Херсонской каторжной тюрьме. В 1920-1953 гг. супруги А. Андреев и З. Гандлевская провели каждый, в общей сложности, по 10 лет в тюрьмах и лагерях, 8 – в ссылках. Для них это был период бесконечных арестов, тюремных заключений и ссылок, перемежавшихся скитаниями по всему СССР в целях найти работу и скрыться от органов госбезопасности[22]. Тем не менее в лагерях и ссылках супруги продолжали возможное сопротивление режиму. От А. Андреева в это время исходят многочисленные письма протеста в различные органы власти (даже И. Сталину), направленные против репрессий в его адрес и в отношении других анархистов. Среди них – письмо протеста на имя прокурора РСФСР против отправления в ссылку из Москвы П. Файн и Литинского, а также – протеста в ГПУ в 1933 г. по поводу смерти в ссылке одного из лидеров российских анархистов Н. Музиля (Рогдаева). Супруги при каждом аресте выдерживают по нескольку многодневных голодовок протеста[23]. Смерть И. Сталина в 1953 г. А. Андреев встретил в ссылке, в глуши Новосибирской области, в Дубровинском совхозе № 257 Усть-Таркского района. Лишённый пенсии 68-летний старик, привезённый в Сибирь в летней одежде, жил здесь с осени 1949 г., не получая даже пенсии. На работу, кроме как сторожем зернохранилищ, его не принимали. От нищеты супругов спасали с юношеских лет освоенные А. Андреевым строительные специальности[24].
Вернувшись в 1954 г. из сибирской ссылки, А. Андреев был реабилитирован 2 июня 1955 г.[25] Его судьба после реабилитации сложилась уникально. При поддержке товарищей, старых большевиков из Иваново-Вознесенска, за революционную деятельность в РСДРП он получил статус персонального пенсионера союзного значения. Этот статус дал ему возможность собирать в архивах материалы для воспоминаний. В РГАЛИ и архиве Московского Историко-Литературного общества «Возвращение» сохранились папки с многочисленными материалами, собранными А. Андреевым для этой, так и незавершённой книги. Это – выписки из газет, воспоминаний, научных статей, монографий, архивных дел Департамента полиции. Видно, насколько скрупулёзно и добросовестно работал этот, уже далеко немолодой, переживший многолетние тюрьмы, лагеря и ссылки, больной раком человек. Поистине – надо было обладать колоссальной силой воли, быть необыкновенно целеустремлённым, чтобы выполнять эту работу в таком состоянии[26]. А. Андреев по мере возможностей Пытался бороться за честь погибших анархистов. В том числе – М. Никифоровой, известной деятельницы анархистского движения, политкаторжанки, участницы знаменитого побега 13-ти политкаторжанок из Московской губернской женской тюрьмы, командира анархистских партизанских отрядов на Украине в 1918-1919 гг.[27] В 11-12-м номерах журнала «Новый мир» за 1959 г. были опубликованы воспоминания участника гражданской войны Ст. Ракши «Турбаевцы», где был помещён ряд оскорбительных высказываний в её адрес[28]. 9 мая 1960 г. А. Андреев пишет письмо протеста главному редактору «Нового мира», А. Твардовскому. В письме ему Андрей Никифорович выражает возмущение публикацией оскорбительной и искажающей исторические факты информации, приводит альтернативную точку зрения на основе архивных материалов и «Записок о гражданской войне» В. Антонова-Овсеенко, требует извинений от автора и товарищеского суда над ним в Союзе писателей. Письмо имело некоторый резонанс. В редакции «Нового мира» даже попытались уговорить Ст. Ракшу внести изменения в текст воспоминаний, готовившихся к выпуску в «Воениздате». Но безрезультатно[29].
В 1950-е – 1960-е гг. Андреев продолжает работать как теоретик анархизма. К сожалению, большая часть его трудов этого периода осталась в рукописях. Здесь следует выделить три работы. Первая – «Квадратура круга жизни», автобиография, большая часть которой содержит критику советского строя и рассказ о преследованиях А. Андреева и З. Гандлевской в 1920-е – 1950-е гг. (датирована 1951 г., писалась в ссылке, в селе Усть-Тарка). «Что такое неонигилизм?» (подписана датой 1 марта 1954 г.) – теоретическая статья А. Андреева, в которой он анализирует перспективы развития международного анархистского движения 1950-е гг.[30] «О прошлом» (написана в апреле 1955 г.)[31] – полемическая статья, составленная как ответ на рецензию Б. Горева на книгу «Неонигилизм» (в журнале «Печать и революция» за 1923 г.).
С первого взгляда, может показаться, что, анализируя сложившийся в СССР социально-политический и экономический строй, А. Андреев его апологетизирует. Однако, при ближайшем рассмотрении, дело принимает совершенно иной оборот. Его, с виду апологетические, строки наполнены издевательским и ироничным обыгрыванием идеологических штампов: «Страна Советов, волею судеб и народа, является революционным костром, пламя которого распространяется всё шире и шире, от него загораются и безусловно сгорят все фашистские и капиталистические государства и от них останется лишь музейный пепел.
«Государство» характеризуется тем, что в нём существовали классы и существуют ещё, верхи и низы, владыки и невольники, управляющие и управляемые. «Государство – это я», утверждал король французский, считая себя признанным выразителем интересов верхушки.
«Государство – это мы», сказано от имени пролетариата, когда была уже, почти, закончена классовая борьба, но когда ещё нужен был «аппарат насилия»; а с того времени, как в СССР нет больше классов, нет над кем властвовать и диктаторствовать, не нужен и орган насилия, значит нет и государства, а имеется нечто новое – содружество трудящихся, с пережитками, конечно, не ликвидированными ещё, атавистическими надстройками: назначенство вместо выборности, образование подначального «класса» «простых людей», рост тюрем, лагерей и соответствующих им институтов, существование одной партии, размножение начальства с оперением их разными бирюльками, ментиками, позументиками, порождающими тщеславие, чванство, появление коммунистов – «рантье», имеющих на текущем счету по несколько сот тысяч рублей…
«С каждого и каждому по способностям», – вот оценка человека в первой стадии коммунизма.
Но, т.к. особые способности заложены у нас природой и даны они не каждому, то образуется слой счастливчиков, требующих за это, для себя привилегий, за счёт обездоленных, несчастливчиков, конечно.
Наконец, есть с хитро-мудрыми способностями, хамелеоны, приспособляющиеся и проскальзывающие в господствующую партию и тем добивающиеся тоже преимущества в виде команд.[ных] высот, бытовых благ и подкожного жира, такого, когда кожа теряет совершенно способность краснеть и её заменяет партбилет, – это советские бизнесмены, фактически ничем не отличающиеся от американских»[32]. Особенно такой настрой характерен для работы А. Андреева «Квадратура круга».
С точки зрения стиля работ А. Андреева важную роль в этих цитатах занимает обращение к марксистскому догмату об «отмирании государства». В «Квадратуре круга» он специально сопровождает рассказ о репрессиях, которым были подвергнуты в СССР участники анархистского движения цитатами из работ И. Сталина, характеризующими будущее коммунистическое общество. Среди них, в том числе, и утверждение о безгосударственном характере этого общества. Далее следует закономерный вопрос: «Я удивляюсь: против подобной отдалённой перспективы не будут возражать ни анархисты, ни неонигилисты… Но, улита едет и когда-то будет, а теперь?! “Молчи, скрывайся и таи и чувства и мечты свои”… или: иди на Голгофу и всю жизнь будут распинать тебя по тюрьмам, лагерям, ссылкам и поощрённо дискриминировать»[33]. Указывая на идеи об «отмирании государства» в коммунистической идеологии А. Андреев в данном случае указывает на очевидное противоречие в реальной политике советской номенклатуры и провозглашаемых её идеологами принципов. Подобно советским диссидентам-правозащитникам 1960-1970-х гг., исходившим из принципа «соблюдайте вашу конституцию», он говорит: следуйте принципам вашей идеологии!
Как видим, воспоминания А. Андреева полны критических замечаний в адрес сложившейся в СССР системы общественных отношений. Советский Союз, с его точки зрения – капиталистическое государство, управляемое «советскими бизнесменами» (номенклатурой, бюрократией). Её правящий класс, по своему отношению к власти, и, что главное – к собственности, «фактически ничем» не отличается от правящих классов капиталистических стран, в том числе такой «эталонной» для капитализма страны, как США. В работе «Что такое неонигилизм?», анализируя основные признаки эксплуататорского (в том числе и капиталистического) общества, указывает на наличие этих элементов и в СССР: «семья, собственность и государство – краеугольные камни капиталистического общества, а не коммунистического»[34]. Подчёркивает он и пропасть между провозглашаемыми идеологией коммунизма принципами и советской реальностью: «коллективность провозглашена, а она, по своей сущности означает ассоциацию сознательно свободных личностей, в отличие от стада людского, не могущего обходиться без вождей»[35]. Здесь он также открыто проводит параллель с обезличивающим влиянием реалий капитализма: «Прививкой стадного мышления ныне практикуется фашистская Америка, она задаёт тон обезличивания. А самое страшное и деспотическое, это – стремление одеть мундир на идеи, к чему вели некоторые марксисты»[36]. Как мы видим, здесь содержится очевидный намёк на идеологический контроль над духовной жизнью человека в СССР. Таким образом, приводя сравнения советской и западной моделей развития, А. Андреев констатирует, как факт: установившийся в СССР общественный строй ничего общего не имеет с пропагандируемым официально идеалом коммунизма. В работах «Квадратура круга» и «Что такое неонигилизм» он открыто говорит о репрессиях против инакомыслящих и даже против потенциально опасных групп населения в годы правления И. Сталина, указывая, что «в СССР анархисты загнаны на дно социальной пирамиды, задушены большевиками и бесстыдно оклеветаны и затравлены монополистической печатью»[37].
Более того, А. Андреев проводит связь между установившимся в СССР тоталитарным режимом и многовековыми бюрократическими и самодержавными традициями российского государства, «мундированием и павлиньим оперением, полученным в СССР по наследству от бояр и дворянства»[38].
Против этого слоя «советских бизнесменов» Андрей Никифорович и направляет всю остроту своей критики, не переводя её, однако, на коммунистов в целом. Так, советским «коммунистам-миллионерам» он противопоставляет отличающихся «высокой идейностью» и «моральной чистотой» коммунистов США, Греции, Индии, Франции, а также «старых большевиков», сохранивших верность революционным традициям[39]. Тем самым он даёт понять читателю, что революционная этика, так или иначе поддерживающая определённый нравственный характер деятельности революционеров в период их противостояния государству, власть имущим, постепенно утрачивается при занятии ими властных позиций. Ведь кто такие, с точки зрения А. Андреева, греческие, французские или американские коммунисты, как не завтрашние претенденты на ту же роль в своих странах, которую советская номенклатура играет в СССР?
Подобную логику рассуждений мы можем проследить и далее. Так, анализируя политику компартий (в том числе – ВКП(б)-КПСС) в 1950-е гг., А. Андреев делает вывод об идентичности политики социал-демократов и коммунистов с точки зрения соглашательства по отношению к элементам эксплуататорского общества. Корни этой политики он видит уже в истории РСДРП(б): «…даже социал-демократы большевики, до Октября 1917 года, были также соглашателями, пока не оказались на вершине социальной пирамиды, и это только после того, когда пролетарий гневно стал рвать вражеские путы… Из соглашательства оправдывало как «историческую», так и политическую необходимость вхождения в Учредительное собрание, в Государственную Думу, а ныне, за границей – вхождение в коалиционное правительство. Манипулирование диалектикой – время камни собирать, время – метать их, всегда и всё могло безответственно оправдывать или осуждать…»[40]. Политику «двойных стандартов» А. Андреев усматривал и у руководства КПСС. Так, указывал он, поддерживая стремление итальянских коммунистов к сохранению многопартийного состава правительства Италии, оно отстаивает однопартийный характер власти в СССР[41].
Для работ А. Андреева периода «оттепели» характерны надежды на постепенную демократизацию политического строя СССР. Отмечая сложившееся на международной арене разделение политических сил вокруг двух коалиций великих держав (США при этом воспринималось им как фашистское государство), он надеялся, что в условиях борьбы с капиталистическим окружением, будучи вынуждены создавать блок левых сил на Западе, «большевики образумятся наконец, прекратят травлю и преследования анархистов, что имело место на протяжение тридцати лет, фактически со дня смерти Ленина. Сейчас, после смерти Сталина, ситуация стала изменяться»[42]. Этим изменениям, по его мысли, должны были способствовать назревавшие в мире «революционные битвы»[43]. В связи с этим выражал А. Андреев некоторые надежды и на эволюцию политической системы КНР в направлении преодоления бюрократизма: «Я стою за китайскую простоту… и надеюсь что там, в новом Китае не заразятся мундированием и павлиньим оперением, полученным в СССР по наследству от бояр и дворянства»[44]. Это фактически первый в мире среди анархистов пример настроений, близких идеологии маоизма. Говоря о противостоянии двух военных блоков, А. Андреев полагал, что в условиях столкновения между ними анархисты всего мира должны поддержать Советский Союз. Такой выбор он аргументирует с позиций общелевой солидарности: «Америка со своими фашиствующими сателлитами, нагло, не замаскированно окружает СССР военными базами, не скрывая того, что готовится задушить “коммунистические страны”. “Волею судеб”, мы анархисты не можем быть нейтральными, хотя бы потому, что коммунизм и анархизм фашисты ассоциируют как единый суть»[45].
Отметим, однако, что кредит доверия, оказываемый А. Андреевым «социалистическим» странам не безграничен, что видно из его же слов. Доверие это основано на пожелании перемен, причём – достаточно радикальных: «Надо развязать руки и умы людей, творя коллективность не по шаблону и стандарту, не ожидая, когда “отомрёт государство”. Пора изживать терминологию и психологию царских бюрократов, вклинившиеся в наш обиход…Пора изъять из советского права такие словеса, как – “казнь”, “арестант”, “каторга”, ”кандалы”, “тюрьма”, “хозяин”, “глава семьи” и т.п.»[46] Таким образом теоретик «неонигилизма» выступает сторонником немедленной реализации, по крайней мере, части анархистских принципов, как в повседневной жизни людей, так и в политике государства, имеющего возможность гуманизировать правовую систему. Фактически он надеется на идейную, этическую эволюцию советских людей в анархистском духе.
Чтобы понять взгляды А. Андреева, необходимо учесть политическую атмосферу эпохи, в которой он жил, и надежды на перемены, распространённые среди интеллигенции в 1950-е. Следует учесть также то обстоятельство, что работы «Что такое неонигилизм» и «О прошлом» были написаны до вторжения советских войск в Венгрию 1956 г. Какие-либо теоретические труды А. Андреева, написанные после этого события, нам неизвестны. Арест Л. Берия и его приближённых; амнистия большинства политзаключённых; некоторая открытость страны для зарубежных идеологических веяний; возвращение открытых дискуссий на страницы прессы, в литературу; публикация крамольных по сталинским меркам произведений А. Солженицына, В. Дудинцева и др. – всё это создавало атмосферу возможных перемен. Ведь ещё в 1962 г. А. Андреев рассчитывал издать свои воспоминания. Что, однако, было под вопросом. С одной стороны, будучи пенсионером союзного значения по линии КПСС, он вполне мог достичь этой цели. Но в то же время, книга, в которой была бы с откровенными симпатиями, хотя с некоторой недоговорённостью, представлена история анархистского движения, да ещё с рассказом о выходе её автора из РСДРП, однозначно не могла быть принята существующими советскими издательствами. Яркий пример тому – судьба воспоминаний М. Иванова, одного из бывших лидеров тверских анархистов в годы революций 1905-1907 гг. и 1917 г. В 1963 г. он отправил свою рукопись «В нехоженые дали (Воспоминания старого революционера)» в Калининское областное книгоиздательство для публикации. Несмотря на умеренно-критическую рекомендацию местного отделения Союза писателей СССР, книга так и не была опубликована[47].
Другие причины недоговорённости, скрытости написанного А. Андреевым, связаны с его жизненным опытом. Особенно это касается его автобиографии «Квадратура круга жизни», написанной в период последней ссылки. При арестах у А. Андреева уже неоднократно изымались рукописи его воспоминаний, записные книжки, фотографии, книги. Часто эти материалы использовались против него на следствии. Он уже просто не мог выражать на бумаге открыто свои мысли, понимая, чем это может ему грозить. Целый ряд фактов из жизни А. Андреева показывает, что он был готов ещё раньше к двойной политической игре. Так, в июле 1905 г., будучи арестован в Николаеве, А. Андреев дал притворное согласие на работу секретным агентом при местном Охранном отделении, рассчитывая при первой же встрече на явке убить его начальника[48]. Возможность двойной игры с большевистским правительством, основанной на сочетании легальных и нелегальных средств борьбы, допускал он и в статье «Будем готовы», написанной в ответ на разгром частями ЧК анархистских отрядов в Москве в апреле 1918 г.[49]
Безусловно, надежды А. Андреева на возможность прекращения в СССР преследований анархистов и других инакомыслящих, были очевидно нереальны. Советская правящая элита, не имевшая в 1950-х – начале 1960-х гг. значимой политической оппозиции в стране, не ощущала потребности идти на уступки анархистам или каким-либо ещё левым партиям, от которых остались лишь небольшие группы в эмиграции и несколько десятков старых активистов, едва выживших в лагерях и избегавших какой-либо политической деятельности. К тому же, как показал опыт стран «народной демократии» в Восточной Европе, находясь у власти, даже при условии сохранения многопартийности в рамках «Народных фронтов», при условии лояльности других политических партий своей политике, руководство компартий именно анархистов подвергало безжалостным репрессиям, вынуждая прекращать политическую деятельность, либо – эмигрировать за рубеж. Такова была судьба анархистского движения в Болгарии, Восточной Германии и Польше в 1945-1952 гг. [50]
Определённые перспективы для анархистского движения в своих трудах А. Андреев разбирает в этот время лишь в отношении стран Западной Европы. Анархистские организации Европы и Америки, ограничивавшие свою деятельность мирной пропагандой своих идей и готовящиеся к революции лишь в отдалённой будущем, он обвиняет в соглашательстве с буржуазией. А. Андреев противопоставляет им повседневное «разливание революционной энергии», тактику «перманентных толчков», массовых и индивидуальных актов «пропаганды действием» (бойкот военной службы, а также – работы на военную промышленность, репрессивную и идеологическую машину государства и буржуазии; экспроприации, акты индивидуального террора): «Неонигилизм… проявляет себя в странах капитализма в разливании революционной энергии, бойкотом производства всякого рода оружия по уничтожению трудящихся; он отказывается идти в армию и строить тюрьмы и церкви; он экспроприирует экспроприаторов, не ожидая санкции большинства, не ожидая последнего решительного боя; он организует показательные суды над проповедниками атомной и бактериологической войны; он саботирует социал-демократический запрет на ликвидацию отдельных матёрых двуногих зверей, впившихся в живое тело народа и сосущих его кровь…»[51]. Под последними понимаются представители крупного монополистического капитала. Надеясь, что «разлитые», децентрализованные действия перерастут в анархистскую социальную революцию, А. Андреев видел её «репетицию» в происходивших в 1920-1950-е гг. в Италии, Испании, Франции захватах предприятий и земли пролетариями, во всеобщих забастовках. Напротив, США и Англия, по его мнению, вопреки классическому марксистскому прогнозу, мало перспективны для развития революции[52].
Здесь надо отметить, что в условиях СССР середины 1950-х гг. его сведения о Западе были весьма ограничены. Впрочем, насколько можно судить по материалам сохранившихся в архивах газетных вырезок и библиографических выписок, в 1950-1960-е гг. А. Андреев и З. Гандлевская скрупулёзно собирали даже самую незначительную информацию о международном анархистском движении, в том числе – об участии анархистов в Испанской революции 1936-1939 гг. Что-то об испанских событиях они могли знать от жившего в СССР итальянского анархиста Ф. Гецци, переписывавшегося в 1920-е – 1930-е гг. с видными европейскими анархистами. С ним они контактировал даже в середине 1930-х гг. Часть международной информации А. Андреев получал от старой колымской политзаключённой Агнессы Юнеман, жившей в Москве и работавшей в СССР корреспондентом газет швейцарской и австрийской компартий[53].
Как личность, так и взгляды А. Андреева, сотканы из противоречий, связанных с реалиями данного периода его жизни и деятельности. Бескомпромиссность здесь соседствует с готовностью к двойной игре ради великих целей. А радикализм и бескомпромиссность в отношении к капитализму – с надеждами на эволюцию Советского строя. Неприязнь к правящему классу СССР – с готовностью к выбору «меньшего зла» в пользу Советского Союза. Следует иметь в виду, что в тот момент А. Андреев не имел какой-либо группы сторонников, которые могли бы бороться за воплощение его идей в жизнь. Поэтому и ориентировался он в большей мере не на практические действия, а на весьма отдалённую перспективу. К тому же – гораздо большую роль для него в это время играли работа над воспоминаниями, а также – общение с духовно близкими людьми – бывшими товарищами по социал-демократическому движению и по каторге, а также – с С. Злобиным. Люди, знавшие А. Андреева и З. Гандлевскую подчёркивают то долговременное, формирующее влияние, оказанное им на сильные, незаурядные личности. Яркий пример здесь – С. Злобин, даже в зрелые годы называвший себя «мюридом» А. Андреева.
Примечания:
1. Ермаков В.Д. Анархистское движение в России: история и современность. СПб. 1997. С. 159. 2. См., например: Шубин А.В. От застоя к реформам. СССР в 1917-1985 гг. М. 2001; Его же. Диссиденты, неформалы и свобода в СССР. М. 2008. 3. См, например: Дубовик А.А. Очерк истории анархического движения в Украине. 1980-90-е годы // Анархо-синдикалист. г. № . С.; Митрохин Н. Анархисты в антисоветском подполье // Анархия. Независимый журнал радикального движения «Хранители Радуги». № 1. С. 5-6, 38. 4. Дамье В.В. Заметки об анархизме в СССР с 1921 по настоящее время. Рукопись // Архив Д.И. Рублёва. 5. Гончарок М. Из воспоминаний еврейского анархиста. Под. Ред. А. Дубовика // http://socialist.memo.ru/1991/GoncharokMoshe.htm ; Вести из СССР». Т.1. 1978-1981, Т. 2. 1982-1984; Contre l`exploitation et l`injustice. Entretien avec Vladimir Borissov // Iztok. Septembre 1982; L`affaire du groupe «le mouvement des Communardes revolutionnaires» // Les Cahiers du Samizdat. № 67. Mars-avril 1980; Les anarchistes en URSS // Front libertaire. N 102. Janvier 1979; Marginalite et debordements quotidiens en URSS // Matin d`un blues. No.2. 1978; Notes sur l`anarchisme en U.R.S.S. de 1921 a nos jours // Les cahiers du vent du ch`min. № 3. Ed. de l` Iztok. Paris, 1983. P.20-34, 43-45; Vadim Netchaev. The Leftist Opposition // Labour Focus on Eastern Europe. 1979. № 3; Vadim Netchaev. Les tracts subversifs et la communaute d`A.Skobov // Liberation. 4.04.1979; Vadim Netchaev. Leningrad: la «grand maison» entreprend de detruire les communautes // Liberation. 5.04.1979; Vadim Netchaev. La plate-forme de l`Opposition de gauche // Liberation. 10.04.1979. 6. Смирнова-Козлова А. В Брюсовском институте. Записки современницы. М. 1998. С. 171-172; РГАЛИ. Ф. 2175. Оп. № 5. Ед. хр. 65. Лл. 1-1об. 7. РГАЛИ. Ф. 2175. Оп. 5. Ед. хр. 58. Л. 3. 8. Андреев А.Н. Неонигилизм. СПб. 1922. С. 80. «Посвящается З……у»-написал Андреев под заглавием этого произведения, по всей вероятности, имея в виду именно Злобина. 9. См.: РГАЛИ. Ф. 2175. Оп. № 5. Ед. хр. 80. 10. РГАЛИ. Ф. 2175. Оп. 5. Ед. хр. 58. Лл. 2об, 3об. 11. Антонов-Овсеенко А.В. Враги народа. М. 1996. С. 273. 12. Беседа автора с С.С. Виленским. 2.12.2007; Виленский С.С. Памяти Зоры Борисовны Гандлевской и Андрея Никифоровича Андреева // Сопротивление в ГУЛАГе. Воспоминания. Письма. Документы. Москва. 1992. С. 236. 13. РГАЛИ. Ф. 2175. Оп. № 5. Ед. хр. 80. Л. 96-96об. 14. Там же. Л.96 об-97. 15. Там же. Л. 98-98 об; Андреев А.Н. «Свобода внутри нас». К истории анархического движения в Севастополе после революции 1905 // Михаилу Бакунину. 1876-1926. Очерки истории анархического движения в России. Сборник статей под редакцией Алексея Борового. М. 1926.С. 307-308; Архив МИЛО «Возвращение». Оп. П 16-26. Фонд: Андреев А.Н. Ед.хр. 4. Лл. 3-3 об.; ГАРФ. Ф.533. Оп. 3. Ед. хр. 80. Л. 23 об-24; Попова В. Динамитные мастерские 1906-1907 гг. и провокатор Азеф // Бескорыстные убийцы. Женщины-террористки в России. Р.-н.-Д. 1996. С. 205-206, 231; Савинков Б.В. Воспоминания террориста. Конь бледный. Конь вороной. М. 2004. С. 268. 16. Архив МИЛО «Возвращение». Оп. П 16-26. Фонд: Андреев А.Н. Ед.хр. 4. Лл. 3-3 об. 17. РГАЛИ. Ф. 2175. Оп. № 5. Ед. хр. 80. Л. 100-101; Андреев А.Н. «Свобода внутри нас». К истории анархического движения в Севастополе после революции 1905. С. 309-311. 18. Анархисты. Документы и материалы. 1883-1935 гг. В 2 тт. Т.1. М. 1998. С. 349, 351-356, 361-373; Архив МИЛО «Возвращение». Оп. П 16-26. Фонд: Андреев А.Н. Ед.хр. 2. Тетрадь № 2. Л. 1; Андреев А.Н. Неонигилизм. Петроград. 1922. С. 20-24, 34, 40-51. 19. Андреев А.Н. Се человек. Киев. 1918. С. 46-48; Его же. Неонигилизм. 20. Архив МИЛО «Возвращение». Оп. П 16-26. Фонд: Андреев А.Н. Ед.хр. 2. Тетрадь № 2. Л. 1, 6-10, 14, 36; ГАРФ. Ф.533. Оп. 3. Ед. хр. 80. Л. 13-14, 24-25; РГАЛИ. Ф. 2175. Оп. № 5. Ед. хр. 80. Л. 102-103; Свобода внутри нас. Журнал Киевской Ассоциации Свободных Анархистов. № 1. 1917. 21. Должанская Л.А. «Я был и остался анархистом»: судьба Франческо Гецци (по материалам следственного дела) // Пётр Алексеевич Кропоткин и проблемы моделирования историко-культурного развития цивилизации: материалы международной научной конференции. СПб. 2005. С. 243-244; ГАРФ. Ф. 10035. Оп. 1. Ед. хр. П-27002. Лл. 161, 164. 22. Архив МИЛО «Возвращение». Оп. П 16-26. Фонд: Андреев А.Н. Ед.хр. 2. Тетрадь № 1. Лл. 15-16, 20-25, 29-35; Архив МИЛО «Возвращение». Оп. П 16-26. Фонд: Андреев А.Н. Ед.хр. 2. Л. Лл. 8-9, 26. ГАРФ. Ф.533. Оп. 3. Ед. хр. 80. Лл. 13-14 об., 24-25. Архив МИЛО «Возвращение». Оп. П 16-26. РГАЛИ. Ф. 2175. Оп. № 5. Ед. хр. 80. Лл. 106-113 об; 8 Архив МИЛО «Возвращение».Оп.П 16-26. 23. Антонов-Овсеенко А.А. Враги народа. С. 263-272; Архив МИЛО «Возвращение». Оп. П 16-26. Фонд: Андреев А.Н. Ед.хр. 2. Фонд: Андреев А.Н. Ед.хр. 2. Тетрадь № 1. Лл. 8, 16-17, 19; ГАРФ. Ф. Р-8409. Оп. 1. Ед. хр. 1170. Лл. 191-193; РГАЛИ. Ф. 2175. Оп. № 5. Ед. хр. 80. Л. 106. 24. РГАЛИ. Ф. 2175. Оп. № 5. Ед. хр. 80. Л. Л. 111об.; Архив МИЛО «Возвращение». Оп. П 16-26. Фонд: Андреев А.Н. Ед.хр. 2. К автобиографии Андрея Андреева. Л. 39; Антонов-Овсеенко А.А. Враги народа. С. 264. 25. РГАЛИ. Ф. 2175. Оп. № 5. Ед. хр. 80. Л. 192; Архив МИЛО «Возвращение». Оп. П 16-26. Фонд: Андреев А.Н. Ед.хр. 2. К автобиографии Андрея Андреева. Л.10. 26. Архив МИЛО «Возвращение». Оп. П 16-26. Фонд: Андреев А.Н. Ед. хр. 1-5. 27. См. подробнее о Никифоровой: Кривенький В.В. Никифорова // Политические партии России. Конец XIX-первая половина XX века. Энциклопедия. М. 1996. С. 395; Беленкин Б.И., Леонтьев Я.В. «Чёрная тень революции» (атаманша Маруся Никифорова) // Отечественная история. 2002. № 4. С. 169-178. 28. Ракша Ст. Турбаевцы. Литературная запись Е. Герасимова // Новый мир. № 11. Ноябрь 1959 г. С. 81, 84. 29. РГАЛИ.Ф. 2175.Оп. № 5.Ед. хр. 93. Лл. 1-2. 30. РГАЛИ. Ф. 2175. Оп. № 5. Ед. хр. 80. Л. 11об. 31. Архив МИЛО «Возвращение». Оп. П 16-26. Фонд: Андреев А.Н. Ед.хр. 4. Л. 5 об. 32. РГАЛИ. Ф. 2175. Оп. № 5. Ед. хр. 80. Лл. 112-112об. 33. Там же. Лл. 110-110об. 34. Там же. Л. 10-10об. 35. Там же. Л. 9 об. 36. Там же. Л. 10. 37. Там же. Л. 9. 38. Там же. Л. 9 об. 39. Там же. Л. 112 об. 40. Там же. Лл. 5 об-6. 41. Там же. Лл. 6-6 об. 42. Там же. Лл. 9-9 об. 43. Там же. Л. 9. 44. Там же Л. 9 об. 45. Там же. Л. 9. 46. Там же. Л. 9 об-10. 47. Суворов В.П. Анархизм в тверской области: вторая половина XIX в.-1918 г. Диссертация на соискание учёной степени кандидата исторических наук. Тверь 2004. С. 37-38. 48. ЦГИАУ. Ф. 275. Оп. 1. Од.зб. 103. Лл. 25-26. 49. Андрей. [Андреев А.Н.] Будем готовы! // Анархия. № 62. Суббота 18 мая 1918. С. 2. 50. Дамье В.В. Из истории анархизма в Восточной Европе // Тоталитаризм: Исторический опыт Восточной Европы. «Демократическое интермеццо» с коммунистическим финалом. 1944-1948. М. 2002. С. 208-222. 51. РГАЛИ. Ф. 2175. Оп. № 5. Ед. хр. 80. Лл. 8об, 7об-8. 52. Там же. Лл. 6об.-8 об. 53. Беседа с Виленским С.С.; ГАРФ. Ф. 10035. Оп. 1. Ед. хр. П-27002.
источник
В рамках данной работы мы рассмотрим оригинальный исторический источник – автобиографию, написанную бывшим узником Гулага. Тоталитарное государство стремится монополизировать право на формирование картины прошлого. Ответной стратегией сопротивления со стороны тех, кто подвергся репрессиям, стала попытка написать историю своей жизни. Воспоминания тех, кто пытался в 1920-е – 1930-е вести борьбу против тоталитарного режима, раскрывают их версию событий.
