Анархисты в России в начале 20 века не называли себя левыми, выступали против национализации, а часть из них была не согласна с большевиками в октябре 1917 года. И даже те, кто был согласен, мечтали позднее свергнуть большевиков.
При анализе событий российской революции 1917 года различные авторы нередко представляют развитие многопартийной социалистической коалиции в качестве одной из исторических альтернатив. Такие выводы, безусловно, имеют основание. Де-факто коалиция леворадикальных сил в Октябре 1917 г. существовала. Коалиционный характер имел военно-революционный комитет, осуществивший 26 октября захват власти в Петрограде. В его состав входили: 53 большевика, 21 левый эсер, 1 меньшевик-интернационалист, 7 анархистов, 1-2 эсеров-максималистов. Центральной в этом вопросе остаётся тема оценки перспектив коалиции со стороны её участников. Мы рассмотрим эту проблему на примере анархистских организаций и Союза социалистов-революционеров-максималистов (ССРМ). Ведь анархисты и эсеры-максималисты в годы революций 1917 г. и гражданской войны были одним из наиболее активных отрядов рабочего и крестьянского движений. Их идеи имели значительное влияние в массах. На это обстоятельство в начале октября 1917 г. указывали лидеры других участников левого блока, в том числе В.И. Ленин: «всё единодушно характеризуют настроение наиболее широких масс, как близкое к отчаянию, и указывают на факт нарастания анархизма именно на этой почве… Волна настоящей анархии может стать сильнее, чем мы».
Из анархистских организаций мы обратим внимание в своей статье на взгляды теоретиков основных группировок анархистов, оказавшихся в феврале – октябре 1917 г. в центре событий. Первая из них, анархо-бунтарская, ориентировавшаяся на организацию пролетарских масс на вооружённое восстание и экспроприацию средств производства, объединяла большинство анархистов-коммунистов и часть анархистов-индивидуалистов. Её сторонники группировались вокруг Петроградской организации анархистов, затем – Петроградской (ПФАГ) и Московской (МФАГ) федераций анархистских групп. Теоретиками «бунтарей» выступали И.С. Блейхман, А.Л. и В.Л. Гордины, главными печатными органами были: журнал «Коммуна», газеты «Свободная Коммуна», «Вольный Кронштадт» и некоторые другие. Вторую группировку представляли анархо-синдикалисты, объединившиеся ещё в эмиграции в Федерацию Союзов Русских Рабочих (далее в тексте – ФСРР) США и Канады, а затем, в июле 1917 г. создавшие «Союз анархо-синдикалистской пропаганды» в Петрограде (их органом считалась газета «Голос Труда»). Её ведущим теоретиком выступал В.М. Волин.
Идеи межпартийных коалиций не имели большого влияния среди российских анархистов и максималистов до февраля 1917 г. «…Между коммунистами-анархистами, с одной стороны, и либералами или социалистами, с другой – существует непроходимая пропасть. …Хотя социалисты стремятся к социализму подобно нам, но поскольку они и его желают опирать на насилие государства в будущем и поскольку стремятся к нему путём участия в государственной власти в настоящем, постольку они враждебны для нас не меньше либералов. Всем, до сих пор сказанным, сам собою даётся вполне отрицательный ответ на вопрос о возможности какого бы то ни было соглашения между нами и какой-либо из существующих политических партий», – писал в 1906 г. теоретик «хлебовольцев» И. Книжник-Ветров. На страницах анархистских изданий, допускалась межпартийная коалиция лишь с ССРМ. Никаких указаний на готовность к участию блоке левых сил исследователи не находят и в эсеро-максималистской литературе того времени.
Лишь в Сибири и на Дальнем Востоке анархисты и максималисты участвовали в попытках создания межпартийных структур, таких как «Забайкальская федерация групп вооружённого народного восстания» (1906 – 1908 гг.), «Партия объединённых социалистов», «Союз революционных социалистов» (1911 – 1912 гг.) и др. В отдельных случаях происходило взаимодействие между анархистскими организациями, ССРМ и другими левыми на основе Советов рабочих депутатов и стачечных комитетов, при организации экспроприаций и боевой террористической деятельности, закупок оружия за рубежом, вооружённых выступлений, антивоенной пропаганды, побегов политкаторжан и борьбы за их интересы. Союзу с политическими партиями анархисты и эсеры-максималисты предпочитали базисное взаимодействие с рядовыми активистами рабочего, крестьянского и студенческого движения, независимо от их партийной ориентации. Примером такого сотрудничества стала работа анархистов в стачкомах во время забастовок моряков и портовых рабочих в Одессе (осень 1906 – зима 1907 гг.) и в Томском Технологическом институте (март 1910 г.).
Наиболее последовательно этой линии придерживались анархо-синдикалисты и, отчасти, максималисты, выдвигавшие идею создания массовых внепартийных рабочих и крестьянских организаций, объединяющих трудящихся независимо от политических пристрастий и представляющих собой субкультуру самоуправления безгосударственного социалистического общества.
События февральской революции 1917 года изменили отношение анархистов и ССРМ к идее левого блока. В марте 1917 г. как участники этих организаций, действовавшие в России, так и их эмигрантские группы ориентировались на союз с другими социалистическими силами.
В период февраля – октября 1917 гг. анархистские публицисты в оценке политической ситуации в стране исходили из теории третьей революции. С точки зрения сторонников данной теории, первый этап революции, осуществившийся в феврале – марте 1917 г., привёл к свержению самодержавия и переходу власти в руки буржуазии. Следующий, второй этап революции, связанный с борьбой за установление демократической республики, должен был завершиться захватом власти социалистическими партиями, которые проведут аграрную реформу в духе ПСР, сделают ряд уступок в сфере рабочего законодательства, начнут осуществлять национализацию производства. Затем радикально настроенные рабочие, крестьянские и солдатские массы под руководством анархистов начнут третий этап революции, означающий переход власти и управления производством к федерации органов революционного территориального и производственного самоуправления (общие собрания трудящихся и подконтрольные им советы делегатов). Впервые эта теория была сформулирована в начале марта 1917 г. в передовице журнала «Коммуна»: «Самодержавная власть низвергнута… Народ требует и добивается полной ликвидации старого режима, стремится вырвать с корнем остатки крепостничества и лишить всякой власти и привилегий аристократию. Это второй этап борьбы, только что начавшийся, ставящий своим лозунгом “ДЕМОКРАТИЧЕСКАЯ РЕСПУБЛИКА”. …Начавшаяся русская революция имеет более глубокие причины, чем недовольство самодержавием и неизбежно вызовет социальные потрясения. …Отсюда возникает третий этап борьбы, борьбы СОЦИАЛЬНОЙ, ставящей задачу уничтожения всяких привилегий, переход в руки общества производства, правильное и равномерное распределение продуктов труда».
Затем, в апреле 1917 г. эту концепцию изложил Волин: «Первый этап русской революции – борьба народа с самодержавием, – завершился свержением последнего. …Второй этап представляется нам …в виде решительной борьбы за власть, …между либерально-буржуазным “республиканствующим” правительством и Советом. И этот, второй этап, завершится, вне всяких для нас сомнений, победой совета, т.е. победой той власти, которая выдвинута и поддерживается передовой, социалистической частью российского пролетариата и является первым шагом на пути к воплощению социал-демократической идеи. …Мы думаем, что после некоторого, более или менее продолжительного перерыва, борьба неминуемо возобновится. Начнётся третий и последний этап Русской революции… Начнётся борьба… между непосредственно и самостоятельно действующими на местах рабочими и крестьянскими организациями, переходящими к прямой экспроприации земли и всех средств потребления, производства и передвижения, …и – отстаивающей своё существование централистской социал-демократической властью, с другой стороны. Борьба между властью и безвластием». Волин, подтверждая исполнение своих прогнозов, сказанное в апрельской статье дословно повторил в одной из работ начала октября 1917 г. Положения этой теории стали главным обоснованием участия анархистов в левом блоке.
В начале марта 1917 г. анархистские публицисты предсказали попытку переворота, подготовленного лидерами либеральных партий, опирающихся на поддержку генералитета, русской буржуазии, дворянской аристократии и элит стран Антанты, как следствие конфликта между Советами (центром объединения левых сил), и Временным правительством (органом октябристско-кадетского блока). Уже 5 (18) марта 1917 г. в газете «Рабочее знамя», органе российской анархистской эмиграции в Швейцарии писали: «Остановить революцию и совершить государственный переворот с целью захватить правительственную власть в свои руки, – такова программа, выдвинутая русской буржуазией. Обмануть народ обещанием ему самых широких, чуть не республиканских политических реформ и использовать его для своих, чуждых и враждебных народу целей… – такова тактика гучково-милюковского блока… Русская буржуазия мечтает сейчас о государственном перевороте по образцу младотурецкого переворота 1908 г. и ждёт своего Энвер-пашу в лице какого-нибудь русского Поливанов- или Брусилов-паши».
В марте 1917 г. анархистские издания призывали к объединению «демократии» (представителей социалистических, рабочих и крестьянских организаций, органов революционного самоуправления) вокруг Советов с целью противодействия планам контрреволюционных сил, а затем – захвата власти и осуществления демократических реформ. Аналогичную позицию в период с марта по октябрь 1917 г. выражали и максималисты. «Требованиям жизни настоящего удовлетворяют одни только Советы – Рабочих, Солдатских и Крестьянских Депутатов. Эти организации чисто классовые… В Советах более активные и сознательные элементы не отрываются от своей среды, а, сплачиваясь, своей практической деятельностью между собой, остаются на своих местах, действуя постоянно на массы и испытывая на себе влияние масс. …Советы – это те боевые организации, которые одни в силах дать решительный отпор всем попыткам контрреволюции», писал один из теоретиков ССРМ, А.А. Зверин.
В отличие от ССРМ, анархисты вплоть до октября 1917 г. не выработали единой позиции по отношению к Советам. Часть теоретиков считала их инструментами контроля за рабочим и крестьянским движением со стороны лидеров политических партий. Например, МФАГ в своей «Декларации» призвала массы к бойкоту советов рабочих и солдатских депутатов. Часть же анархистских публицистов противопоставляла Советам фабрично-заводские комитеты, как наиболее близкую интересам рабочего класса организацию.
Ради сохранения единства левых сил «Коммуна» на время провозглашала отказ от осуществления программы социальной революции и даже актов «прямого действия» в экономической борьбе рабочих против буржуазии: «Отсюда вытекает задача революционной демократии смести все остатки крепостнического режима и провести в жизнь политические реформы в строго демократическом духе. Мы, анархисты, решили идти совместно с демократией к этой цели, пока наш враг не сломлен, покуда не преодолены внешние затруднения, т.е. продолжается война и временно отказаться от всяких попыток к осуществлению нашей конечной цели». И далее: «Мы, анархисты, в данный момент воздерживаемся от революционных выступлений против буржуазии: ни один капиталист теперь не пострадал от нападений анархистов».
Уже 2 марта на общем собрании петроградских анархистов и эсеров-максималистов были сформулировано обращение к Петроградскому совету с изложением условий, на которых Петроградская организация анархистов была готова к совместным действиям «с другими социалистическими организациями». 7 марта на заседании Совета это обращение озвучил Блейхман. Петроградские анархисты фактически выразили согласие с созданием однородного социалистического правительства. Их требования сводились к устранению из правительства и государственных учреждений «приверженцев старой власти» (вероятно, и представителей кадетов и октябристов); организации суда над царскими министрами; предоставлению свободы слова и типографий левым партиям; выдаче для борьбы с контрреволюцией оружия революционным организациям и их боевым дружинам; материальной поддержке освобождённых политзаключённых. Другие условия, провозглашаемые на страницах анархистских изданий, сводились к введению демократической республики, удалению из армии монархически настроенных офицеров, выходу России из войны. Кроме того, в марте 1917 г. анархисты дважды требовали предоставить их представителю место в Исполкоме Петросовета.
Меньшевистско-эсеровское руководство советов, к которому обратился Блейхман, не желало разрыва с Временным правительством и не было готово к созданию левой коалиции. Это привело к радикализации требований и действий анархистов и ССРМ. Ведь даже призывая к компромиссу, они не отказались от проведения социальных преобразований в духе анархистского коммунизма, и лишь отодвигали их до разгрома буржуазной и военно-аристократической контрреволюции, что считалось делом недалёкого будущего. Вероятной причиной сочетания призывов к осуществлению социальной революции с идей межпартийного компромисса было стремление выиграть время, укрепить свои организации, используя ресурсы других левых партий (получить типографии, оружие, места в Советах).
Как видно из материалов анархистской прессы, большое значение для изменения стратегии анархистов имело также широкое распространение антивоенных настроений среди рабочих и солдатских масс, проявившееся в ходе апрельских выступлений. «Революционные войска и пролетариат Петрограда грозными выступлениями 20 и 21-го апреля против Временного правительства громко заявили всему миру, что Россию никому не удастся поставить на путь буржуазного капиталистического строя, что вершителем судеб русского будущего не может быть правительство, а сам русский народ и что начавшаяся революция, превращённая в революцию социальную, может окончиться лишь после полного уничтожения государственнически классового строя…», – писал Волин 13 апреля 1917 г.
С апреля 1917 г. для анархистов на первое место выходит лозунг немедленного осуществления социальной революции. В это время Волин в своих статьях развернул подробный план осуществления в ближайшее время анархо-коммунистического строительства. Показательны и материалы журнала петроградских анархистов «Коммуна»: «Мы анархисты призываем к социальной революции, к свержению “временного” правительства, захвату всех орудий производства: фабрик, заводов, всей земли, всех продуктов потребления в общее пользование». Столь же радикальна предложенная теоретиками эсеров-максималистов платформа блока леворадикальных сил: переход всей власти к Советам, передача средств производства трудовым коллективам и их союзам, заключение немедленного мира без аннексий и контрибуций, право народов на самоопределение, уничтожение постоянных армий.
В этой ситуации анархисты и ССРМ говорили о союзе части левых сил, предполагавшей вывести революцию за пределы буржуазно-демократических реформ. «Определяя пути борьбы, мы считаем необходимым прежде всего отмежеваться не только от буржуазии, но и от всех демократических элементов, отождествляющих свои задачи с задачами буржуазии, от всех, говорящих о поддержке правительства…», – писал И. Блейхман. В таком же духе рассуждали и региональные анархистские организации. Так, например, в резолюции Читинской группы анархистов, опубликованной в сентябре 1917 г. говорилось: «Сознавая серьёзность создавшегося положения, мы, анархисты, решили поддерживать все революционные организации, стремящиеся к раскрепощению трудящихся масс от ига капиталистов». От идеи взаимодействия со всеми социалистическими партиями не отказались лишь отдельные максималисты, призывавшие «ко всем социалистическим партиям относиться благожелательно и с разумной критикой, не враждуя ни с меньшевиками, ни с большевиками, ни с соц.[иалистами]-револ.[юционерами] и соц.[иал]-дем.[ократами], памятуя, что цели трудовой и партийной массы одинаковы, а лишь пути и средства разные». Так, в августе 1917 г., характеризуя Московское совещание как оформление контрреволюционного блока, на страницах «Трудовой республики» они призвали к созыву «Всероссийского съезда крестьянских, рабочих и солдатских депутатов», который и должен был организационно оформить блок социалистических сил, объединив «всех мыслящих и честных революционеров, к какой бы фракции они ни принадлежали».
Стремление анархистов и ССРМ к созданию блока леворадикальных сил в этот период совпало с левоблокистской тактикой большевиков. Так, в апреле 1917 г. решением VII конференции РСДРП (б) было признано возможным «сближение и объединение с группами и силами, на деле стоящими на почве интернационализма». Анархистов и ССРМ сближали с большевиками общие требования: «мира немедленного и легчайшего без контрибуций и аннексий», передачи власти в руки Советов, введения рабочего контроля на производстве, курс на осуществление социалистической программы. Так, анархистский публицист Андреевская писала: «С первых же дней анархистами в Петрограде и в провинции была провозглашена необходимость перехода фабрик, заводов и всех орудий производства в руки пролетариата, и эта идея нашла себе горячий отклик в рабочем классе. Несомненная жизненность этого требования…, продиктованная очевидной для всех хозяйственной несостоятельностью имущих классов, была сознана и крайним левым крылом с.[оциал]-д.[емокра]-тии…». «Взглядов старого марксизма придерживаются меньшевики. Они принимают нашу революцию как буржуазно-демократическую…Ленин увидел, что наша революция имеет два этапа и этап первый уже “закончился”. Что же это за “первый этап”? Надо полагать, что “первый этап” революции – политический, а второй – этап социальный. …Таким образом, Ленин признал, что наша революция социальная и соответственно этому предлагал переименовать большевистское течение в марксизме “в рабочую коммунистическую партию”…», – писал один из публицистов ССРМ.
Из анархистов наиболее безоговорочными сторонниками коалиции с большевиками выступили А. и В. Гордины. Свою позицию они аргументировали тем, что в условиях жёсткого противостояния между радикально революционными и контрреволюционными силами установление диктатуры большевистской партии является «меньшим злом», единственным реально возможным условием победы революционных сил: «При опасности диктатуры помещичества и буржуазии мы временно поддерживаем диктатуру пролетариата».
Однако отношение к большевикам со стороны большинства анархистских публицистов было критическим. Их оценивали, как приверженцев государственно-капиталистического строя и авторитарной партийной диктатуры, стремящихся взять контроль над рабочим движением и использовать его в целях захвата власти. Центральным здесь был вопрос о стремлении большевиков к установлению диктатуры, не останавливающейся перед репрессиями против бывших союзников слева. «…Они добиваются власти и добившись её, …будут гораздо ожесточённее бороться со своими противниками (идейными и неидейными), чем нынешнее правительство. Если нынешнее правительство остановилось и не успело настолько зарекомендовать себя, чтобы смело казнить на фронте и в тылу, то большевики за счёт нынешней репутации и доверия масс сумеют этим лучше и быстрее воспользоваться», – писал накануне Октябрьской революции анархистский публицист Миллер. Одним из важных условий союза с большевиками анархисты выдвигали отказ от захвата власти: «Большевики, в интересах революции, в интересах того, чтобы наша революция стала социальной и интернациональной, т.е. всенародной, революцией всего мира угнетённых и обездоленных, должны отказаться от министерских портфелей», писал накануне Октябрьской революции один из кронштадтских анархистов. Опасения к властным амбициям большевиков высказывали максималисты, противопоставлявшие власти коалиционного правительства социалистических партий идею федерации Советов.
Анархо-синдикалисты наиболее критически оценивали перспективы коалиции с социалистами-государственниками. Разрабатывая пути организации рабочего класса для осуществления социальной революции, они исходили из необходимости создания массовых беспартийных рабочих союзов, построенных на принципах анархистского самоуправления, суверенитета общих собраний, открытых для рабочих любых политических воззрений, но закрытых для функционеров и теоретиков-социалистов (преимущественно, интеллигентов), лишая их возможности руководить рабочим движением. Этот принцип предполагалось распространить на Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, что означало бы преодоление их партийно-коалиционной функции и руководства со стороны лидеров партий:«Что касается различных идейных течений в рабочем вопросе… то их представители не рабочие, не должны, не могут и не будут входить ни в союзы, ни в советы, ни в какие-либо иные рабочие организации. …Что же касается чисто идейных (не рабочих) деятелей революции (адвокатов, журналистов, инженеров и т.д.), то, раз они интересуются рабочим делом, революцией… никто и ничто не мешает им обслуживать рабочее дело и рабочие организации… Для этой цели вовсе нет необходимости входить и проникать в самые организации…Только такие отношения открывают рабочим полную свободу действия в недрах их организаций. Только при таких отношениях, рабочие, действительно, будут свободно и плодотворно творить ту жизнь, в которой они заинтересованы», – писал Волин.
Исходя из экономического характера пролетарской борьбы, «Петроградский союз анархо-синдикалистской пропаганды» осудил участие анархистов в коалиционном руководстве Октябрьским восстанием: «Поскольку мы вкладываем в лозунг “вся власть Советам” совершенно иное содержание, нежели то, которое вкладывается, по нашему мнению, в этот лозунг партией с.[оциал]-д.[емократов] большевиков, призванных событиями “руководить” движением; поскольку мы не верим в возможность широких горизонтов для революции, если эти горизонты открываются путём политического акта – захвата власти; поскольку мы, таким образом, относимся отрицательно к политическому выступлению масс за политические лозунги, под влиянием идейной пропаганды политической партии; постольку мы совершенно иначе мыслим как самое начало, так и дальнейшее развитие истинной социальной революции, – постольку мы относимся к данному выступлению отрицательно».
Лишь в случае, если выступление приняло бы массовый характер, петроградские анархо-синдикалисты соглашались принять в нём «самое активное участие». Как видим, здесь проскальзывает между строк готовность пойти на компромисс в случае, если влияние большевиков окажется слишком серьёзным: «Мы не можем не быть заодно с революционной массой, хотя бы она и шла не по нашему пути, не за нашими лозунгами, и хотя бы мы предвидели неудачу выступления. …Мы считаем… всегда нашим долгом участвовать в таком движении, стремясь внести в него наше содержание, нашу идею, нашу истину».
Максималисты также опасались попыток руководства партий возглавить революционное движение трудящихся: «Кому дорог успех революции, а стало быть единство её армии, без которого успеха не может быть, обязаны принять меры, чтобы никто из помогающих трудовому народу партий и организаций не превратились в почти бесконтрольного его хозяина и чтобы все силы объединились вокруг советов и фабрично-заводских комитетов крупных и средних предприятий, партии и профессиональные союзы пусть пропагандой, советами, выработкой требований, критикой, деятельным контролем… и пусть не вносят дробления сил, единственное, что может погубить революцию». Лидеры ССРМ, Зверин и Ривкин, исходя из практиковавшегося сотрудничества активистов политических партий на базисном уровне, призывали активистов социалистических партий, работающих на предприятиях, в деревнях, в воинских частях, инициировать «снизу» объединение социалистов в единые беспартийные организации. Эта линия на объединение социалистических сил вокруг беспартийных органов (Советов и фабрично-заводских комитетов) была поддержана решениями II Всероссийской конференции ССРМ (15 – 21 октября 1917 г.). Вошедшие в состав этой организации левые активисты должны были сообразовать свои действия «с одной стороны, с нуждами, интересами и требованиями широких рабочих масс, а с другой, с основными положениями рабочего социализма…». В качестве общих для такой организации политических целей выдвигались:«уничтожение всякой эксплуатации и власти буржуазии», «провозглашение Советами отмены частной собственности на средства производства и обмена и переход их и также всей власти в стране в руки народа, организовавшегося вокруг Советов», «мир без аннексии, контрибуции, с правом народов самим решать свою судьбу».
Поражает тот факт, насколько выдвинутые анархистами в событиях апреля и июня – июля 1917 гг. лозунги «Долой войну» и «Долой Временное правительство», предвосхитили соответствующие лозунги большевиков, в то время ещё не решавшимися выступить с такими призывами. При организации выступления 3 – 4 июля 1917 г. анархисты во многом предопределили важные элементы большевистской тактики Октября 1917 г. Так, 9 июня, в процессе подготовки вооружённой демонстрации в Петрограде, анархисты создали Временный революционный комитет (ВРК). Этот орган, избранный на конференции представителей 150 предприятий и воинских частей столицы, был прообразом будущего Военно-революционного комитета. Как видно из воззваний ПФАГ он считался органом руководства восстанием, а в перспективе должен был трансформироваться в контролирующий Советы орган.
В определённой мере действия солдат и красногвардейцев, находившихся под влиянием анархистов 3 – 4 июля 1917 г. можно считать вооружённым восстанием, репетицией Октября 1917 г. Ведь ещё до демонстрации 3 июля они установили контроль над Петропавловской крепостью, рядом вокзалов и железнодорожных станций, постами напротив Главного штаба и др. важными объектами.
Причины, по которым анархисты и эсеры-максималисты не смогли возглавить левую коалицию, коренятся не только в их малочисленности и отсутствии организационного, идейного единства в рядах анархистского движения. В числе главных причин здесь можно назвать и переоценку значения стихийного порыва трудящихся, возможности их естественной эволюции к идеям анархизма, не только отрицание власти как таковой, но часто и элементарное нежелание брать на себя ответственность за руководство движением. Наиболее красноречив здесь один факт, приведённый в книгах ведущих деятелей российского и украинского анархизма В. Волина и А. Горелика. Они упоминают, что к лидерам Конфедерации Анархистов Украины «Набат» обратились представители нескольких воинских частей гарнизона Харькова (в числе которых был отряд, охранявший СНК Украины), предложившие анархистам свою помощь в деле организации свержения советского правительства Украины и захвата власти. Волин датирует это событие осенью 1919 г., Горелик – осенью 1920 г. Лидеры «Набата» отказались от предложения красноармейцев, разъяснив им, что следует ждать новой революции, развёрнутой широкими народными массами, не вспомнив даже, что это могла быть власть не революционного Временного правительства, а демократически избранного представителями воинских частей и заводов ВРК. Между тем, ещё в 1907 – 1916 гг. теоретик анархо-синдикалистов М. Раевский сформулировал программу переходного периода «синдикального федеративного строя», при котором у власти должны были находиться советы рабочих депутатов, органы, сформированные на анархистских принципах и состоящие из делегатов профсоюзов и трудовых коллективов. Однако в 1917 – 1921 гг. эта идея не получила своего логического развития.
Ещё до Октября 1917 г. анархисты фактически реализовали или попытались реализовать на локальном уровне, в контролируемых ими регионах преобразования, осуществлённые СНК большевиков в конце 1917 – начале 1918 г. Так, с весны 1917 г., в Гуляй-Польской волости, анархисты ликвидировали администрацию Временного правительства, создали отряды самообороны («Чёрной гвардии»), передали власть возглавляемому ими Совету, осуществили земельную реформу в эсеровском духе, ввели рабочий контроль на заводах и мельницах, повысили заработную плату рабочих. В Черемховском угольном бассейне под Иркутском власть также оказалась фактически в руках возглавляемого анархистами-коммунистами и анархо-синдикалистами Совета рабочих депутатов. Здесь, помимо создания отрядов рабочей «Чёрной гвардии» для помощи Петрограду в борьбе с корниловским мятежом, была передана под управление рабочих часть шахт.
Совпадение с большевиками в стратегической линии, в политических лозунгах, и, отчасти, в тактике, во многом определило роль анархистов и эсеров-максималистов как союзников большевиков. С весны 1917 г. в Петроградском, Ижевском и ряде др. советов, фракции максималистов, анархистов, совместно с большевиками и меньшевиками-интернационалистами проводили курс на критику Временного правительства, меньшевистско-эсеровского руководства и переход власти к Советам. Единой с большевиками и левыми эсерами позиции придерживались представители анархистов, участвовавшие в работе I и II съезда Советов Сибири осенью 1917 г. Союз левых сил проявлялся и в форме блока анархистов и максималистов с большевиками на выборах в советы. Осенью 1917 г. анархо-коммунист А.А. Железняков и анархо-синдикалист Х.З. Ярчук были избраны делегатами на II Всероссийский съезд советов от Балтийского флота и рабочих Кронштадта при поддержке максималистов и большевиков. По единому списку с большевиками был избран в Севастопольский совет в конце 1917 г. анархист Мокроусов. Максималисты блокировались с большевиками на выборах в Советы в Самаре, Симбирске, Иванове, Ижевске, Воткинске. В период борьбы с выступлением генерала Л.Г. Корнилова максималисты и анархисты входили в созданные комитеты по охране революции. Н.И. Ривкин возглавил трёхтысячный отряд, направленный 29 августа Кронштадтским советом на защиту Петрограда, а анархо-коммунист И. Жук – Красную гвардию Шлиссельбургского порохового завода.
Уже в ходе Октябрьской революции, роль анархистов в совместных действиях с большевиками была весьма значительной. Так, в состав Петроградского ВРК в период вооружённого восстания 24 – 26 октября 1917 г. входили лидеры и активисты ведущих организаций петроградских анархистов (от ПФАГ – анархо-коммунисты И.С. Блейхман, И.П. Жук, К.В. Акашев, Ф.И. Другов; от Союза анархо-синдикалистской пропаганды – В.С. Шатов и Х.З. Ярчук; от Союза независимых анархистов – Г.М. Богацкий) и представители ССРМ (С.Д. Кудинский и, возможно, Звездин). Анархисты в коалиции с большевиками входили в ВРК Орла, Одессы, Тулы, Смоленска, Бежицы, Екатеринодара, Екатеринослава, Черемхова, Гурьевского завода (Кузбасс) и др. населённых пунктов. Ривкин во время восстания возглавил трёхтысячный отряд кронштадтских матросов. В числе других руководителей, комиссаров рабочих, солдатских матросских отрядов были анархисты Ярчук (входивший в штаб кронштадтских матросов), Железняков, Берг, Мокроусов и Другов. Тот же Берг командовал отрядом балтийских моряков, посланных на помощь восставшим во время боёв в Москве. Анархист К.В. Акашев, комиссар Временного правительства в Михайловском артиллерийском училище, сыграл немалую роль в обеспечении захвата большевиками власти, поскольку именно он вывел две батареи с юнкерами из расположения Зимнего дворца. А это существенно уменьшило потери, которые могли бы понести восставшие. Анархисты и максималисты были среди бойцов и руководителей отрядов рабочей Красной гвардии. Так, И.П Жук, пользовавшийся наибольшим уважением среди красногвардейцев ещё со времени борьбы против корниловского мятежа, руководил Красной гвардией Шлиссельбурга. Участвовали анархисты в отрядах Красной гвардии Василеостровского, Невского, Шлисельбургского и Выборгского районов. Фактически силами левого блока было осуществлено и установление Советской власти в провинции. Так, 28 Октября 1917 г. блок большевиков, левых эсеров и анархистов на заседании Исполкома Красноярского Совета поддержал позицию о переходе власти к Совету. В Иркутске, Камне-на-Оби (Кузбасс) советская власть была установлена отрядами анархистов, либо при их активной поддержке.
Анархистские организации и ССРМ проявили готовность к деятельному сотрудничеству и развитию коалиции не только с большевиками, но и с правыми социалистами, при условии их готовности к разрыву с либеральными и консервативными силами. В один из наиболее критических периодов истории нашей страны российские анархисты и эсеры-максималисты достаточно верно оценили перспективы развития революции, обозначившиеся в её ходе политические альтернативы. Несмотря на достаточно верный прогноз развития революции и соответствующий подход к проблеме коалиции, они переоценили революционный потенциал своих партнёров, как готовность правых социалистов к взятию власти и разрыву с кадетами, так и готовность большевиков к проведению радикальной социальной революции. Вообще, для анархистских организаций весьма распространённой является ситуация, когда из-за слабости и малочисленности они не могут осуществить задуманного. Ведь к Октябрю 1917 г. в состав ССРМ входило 3 тыс. активистов, в анархистские организации – порядка 5000 человек. По сравнению с силами большевиков (350 тыс. осенью 1917 г.), эсеров (около 1 млн. чел.), этого было недостаточно. И эта малочисленность не компенсировалась даже высоким уровнем политической активности анархистов и максималистов. А потому остались нереализованными и верные прогнозы, и верные выводы. Большевики и левые эсеры, пользовавшиеся гораздо большим влиянием среди рабочих, солдат и крестьянства, взяли инициативу в свои руки и, частично взяв на вооружение лозунги, выдвинутые анархистами, сумели добиться власти.
У меня тут вышел забавный разговор с одним очень достойным человеком, моим товарищем. Дело было 7 ноября. Он меня поздравил, на что я ответил, что видел в гробу этот долбанный день – 7 ноября. У нас в принципе общие взгляды, но товарищ очень удивился. Ведь, как кажется, сторонники самоуправленческого безгосударственного общества, анархисты и максималисты принимали участие в этих событиях и находились в блоке с большевиками во время октябрьской революции.
Но на самом деле, это не совсем так и ниже пара слов об этом.
Во-первых, анархисты Российской империи начала 20 века не считали себя чем-то единым с левыми партиями и вряд ли вообще считали себя левыми. По крайней мере, я не видел ни одного документа, в котором тогдашние анархисты рассуждали бы иначе, ни единого упоминания о себе, как о левых. К левым партиями анархисты относились очень плохо, считая их своими противниками, пусть и не такими жесткими, как самодержавие. Дело доходило до прямых конфликтов и вооруженных столкновений даже ДО 1917 года. Эти столкновения еще во время первой русской революции имели место в таких крупных центрах анархизма, как Белосток, Баку и Варшава. Порой левые не допускали анархистской агитации там, где пользовались влиянием (например на заводах Варшавы), а анархистски настроенные рабочие выбрасывали левых со своих собраний в той же Варшаве (ППСников) или Белостоке. В Баку между анархистами и армянской левой партией Дашнакцутюн велись боевые действия с дестяками только убитых с обеих сторон в 1905-1906 г: лидеры дашнаков и анархистов погибли в ходе этой войны.
И дело было не только в том, что анархисты стояли за безгосударственное и бесклассовое общество самоуправления, а левые партии предлагали различные программы переустройства государства. Анархисты были противниками национализации – передачи государству фабрик и заводов, считая что средства производства должны быть в руках трудовых коллективов и их ассоциаций. Более того. Анархисты считали, что предлагаемая левыми национализация не только в принципе порочна (какой смысл в замене частного хозяина другим – госчиновниками?) но и неэффективна. Национализированное предприятие не лучше, а хуже частного, оно производит продукцию дрянного качества, потому что существует за счет халявы – за счет перекачивания денег из государственной казны. Это мнение обосновывал один из тогдашних теоретиков анархизма Мендел Дайнов, но в принципе так думали почти все анархисты (разумеется, анархисты были и против частной собственности, как и против государственной).
Большая часть анархистов рассуждала следующим образом. Революция состоит из трех этапов. На первом этапе народные массы вместе с либералами и умеренными социал-демократами и эсерами свергают надоевшую обществу абсолютную монархию и устанавливают демократический строй, демократическую форму капитализма (капитализм в экономике, демократия в политике). На втором этапе радикальные социалисты-государственники – большевики вместе с народными массами, возмущенными голодом и массовой безработицей (а все это имело место в 1917), свергают Временное правительство (состоявшее из умеренных социалистов и либералов) и проводят социальные реформы. На третьем этапе, анархисты вместе с работниками города и деревни, возмущенными диктатурой государственной бюрократии, организуют самоуправление на фабриках и заводах (точнее, развивают его, так как уже в 1917 году на половине фабрик были созданы независимые рабочие органы самоуправления) и свергают большевиков. Не удивительно, что исходя из этой теории многие анархисты сначала поддержали большевиков в октябре, когда те свергали Временное правительство, а потом, в 1918-1921 гг – народные восстания против большевиков, как кронштадтское восстание.
Однако, не все анархисты так думали. Кроме теории трех революций была и другая точка зрения. А состояла она в том, что анархистам крайне НЕ выгодно свержение Временного правительства в 1917 г. Не потому, что анархисты разделяют его ценности и политику – конечно нет. А потому, что для анархистов лучше иметь слабое демократическое правительство, чем жесткий режим красных партийцев или же контр-революционных офицеров. В какую бы сторону власть не свалилась, будет хуже. Офицеры и большевики – люди более жесткие, чем министры Временного правительства. Если победят большевики (или офицеры), они постараются создать сильную централизованную власть полицейского толка, которая снова загонит народ под ярмо и разрушит низовую самоорганизацию. А если это случится, возможности для анархистской революции будут закрыты. Поэтому анархисты не должны помогать свергнуть Временное правительство. Они должны развивать свою организацию и расширять влияние на общество, пользуясь тем, что это слабое правительство остается у власти. Вот когда анархистская организация и низовое самоуправление станут достаточно сильными, они отправят Временное правительство в утиль, но никак не раньше.
Мы не можем изменить события 100-летней давности. И все же, к этому мнению следует прислушаться. 100 лет назад часть анархистов предвидела, что большевики уничтожат русские свободы и не позволят развиваться народной самоорганизации. К их мнению в 1917 г. большинство анархистов не прислушались, вероятно зря. Исторические экскурсы нужны для того, чтобы выявлять сделанные в прошлом неверные действия и исправлять их в настоящем и в будущем. Точно так же, человек, глядя на свое прошлое, видя, в чем он был не прав, старается измениться, чтобы не повторять свои прежние ошибки.
Вышедший в Москве в издательстве “Регтайм” сборник статей “Великая российская революция 1917-1921 гг. Либертарный взгляд.” содержит ряд любопытных материалов, например заметку Д.Рублева “Политическая позиция анархистов в Российской революции”. А в ней, на мой взгляд, центральным пунктом является вопрос о дискуссии между анархистами о том, надо или не надо было поддерживать восстание в октябре 1917 года. Известно, что многие анархисты приняли участие в октябрьских событиях и играли в них существенную роль. Менее известно то, что не все анархисты с этим были согласны. Против сотрудничества с большевиками в деле свержения Временного правительства выступили некоторые известные анархисты, например, анархо-синдикалист, один из ведущих теоретиков этого течения в России Лев Фишелев (М.Раевский) и анархо-коммунист, ближайший сподвижник Петра Кропоткина, Александр Атабекян. Почему, на мой взгляд, эта тема интересна? Потому что приход к власти большевиков привел к трагическим последствиям для России и для всего мира. Была ли возможность предотвратить это? Не были ли анархисты в 1917 лишь мальчиками на побегушках при авторитарной группировке Ленина?
Аргумент Раевского
Анархисты – сторонники безгосударственного и бесклассового общества, в основе которого лежит федерация самоуправляющихся трудовых и территориальных коллективов работников. Чтобы установить такой строй, по мнению анархистов, народное движение должно ликвидировать государство, и, кроме того, устранить власть бизнесменов на заводах. Однако в 1917 многочисленные системы самоуправления – фабричные комитеты, кооперативы, местные Советы (избранные от трудовых коллективов политические органы прямой демократии, куда собрания работников могли избирать делегатов с правом их отзыва в любой момент) были слишком слабы, не могли установить контроль над страной. Они слишком зависели от политических партий. Кроме того, фабрично-заводские комитеты, проводившие рабочий контроль на фабриках и заводах до октября, охватывали не более половины предприятий. Между тем, Временное правительство (ВП) было слабым правительством. Если под контролем большевиков Советы мобилизуют массы и свергнут его, то центральная власть окажется в руках партии Ленина. Восстание не послужит целям самоорганизации, а станет трамплином для прыжка во власть г-на Ленина. Авторитарная группировка во главе с сильным лидером сможет создать, в отличие от ВП, сильную власть. А сильная централизованная государственная власть разрушит рабочее самоуправление и местные независимые Советы, или подчинит его, ибо такова природа государства – оно есть монополия на власть и не терпит альтернативных центров власти. Поэтому анархистам не стоит поддерживать большевиков. Им выгодно сравнительно слабое Временное правительство. Когда анархисты станут сильнее, они вместе с самоорганизованным обществом свергнут его. Но пока Советы находятся под влиянием большевиков, их восстание обернется лишь трагедией и поражением самоуправления. Так что не стоит вмешиваться в драку на стороне большевиков. Надо использовать слабость ВП для наращивания собственных сил и улучшения самоуправления на местах, для продолжения анархистской работы в Советах, фабзавкомах и пр.
Анархистская Теория трех революций
Большинство анархистов исходили из иной точки зрения. Как не удивительно, эта иная точка зрения, теория, с помощью которой обосновывалось сотрудничество с большевиками в октябре 1917, знакома нам в совершенно ином контексте – в контексте идей “Третьей революции” 1918-1921 годов которые встречаются у анархистов и левых эсеров. Причем, под третьей революцией понимались восстания боровшихся (с диктатурой большевиков) рабочих, крестьян, матросов – Махновщина, Кронштадтское и другие восстания. Здесь нет путаницы: одна и та же теория обосновывала в одно время – сотрудничество с большевиками, в другое время – борьбу с ними.
“Теория трех революций” состояла в следующем.
- Революция состоит из трех этапов.
- На первом этапе народные массы вместе с либералами и умеренными социал-демократами и эсерами свергают надоевшую обществу абсолютную монархию и устанавливают демократический строй, демократическую форму капитализма (капитализм в экономике, парламентская демократия в политике).
- На втором этапе радикальные социалисты-государственники – большевики вместе с народными массами, возмущенными голодом и массовой безработицей (а все это имело место в 1917), свергают Временное правительство (состоявшее из умеренных социалистов и либералов) и проводят социальные реформы.
- На третьем этапе, анархисты вместе с работниками города и деревни, возмущенными диктатурой государственной бюрократии, организуют самоуправление на фабриках и заводах (точнее, развивают его, так как уже в 1917 году на половине фабрик были созданы независимые рабочие органы самоуправления) и свергают большевиков.
Неудивительно, что исходя из этой теории многие анархисты сначала поддержали демократические партии, когда те свергали царизм, потом большевиков в октябре, когда те свергали Временное правительство, а потом, в 1918-1921 гг – народные восстания против большевиков, например кронштадтское восстание. Эти идеи поддерживал, в частности, анархо-синдикалист Всеволод Волин (Эйхенбаум), очень не любивший большевиков и им не доверявший, и многие другие анархисты, относившиеся к большевикам несколько более позитивно.
Переходный период и Власть Советов
Децентрализация Советской власти у анархистов против анти-советского централизма большевиков
Любопытно, что и Раевский, и Атабекян, и многие другие анархисты исходили из представления о том, что сразу, мгновенно, установить безгосударственный строй невозможно. Этому должен предшествовать период взятия власти Советами, как некий переходный строй к анархизму, так как Советы сохранят определенные административные государственные полномочия. В целом это виделось так. Советы захватывают власть, опираясь на вооруженные рабочие и сельские добровольческие ополчения и революционных солдат. Фабричные комитеты, созданные работниками предприятий, выборные сельские комитеты от сельских общин, домовые комитеты, кооперативы и профессиональные союзы захватывают в свои руки землю и фабрики, городскую инфраструктуру и обмен, реорганизуют производство на началах самоуправления коллективов, а затем образуют собственные общероссийские органы самоуправления (рабочие съезды делегатов, экономические Советы и др). Политические и экономические Советы совместно управляют страной. Затем, постепенно, по мере роста самоорганизации и добровольной кооперации на местах Советы утратят остатки властных функций. Эта программа близка идеям максималистов и программе синдикально-кооперативной федерации левых эсеров, причем последняя несомненно заимствована у анархистов.
Можно спросить, а чем тогда не устраивала анархистов большевистская позиция времен октября, которая провозглашала похожие вещи: “Власть Советам, Фабрики – Рабочим!”? Дело в том, что Раевский и Атабекян, как, впрочем, и Волин, не доверяли Ленину, видя в его заявлениях демагогию и противоречия. Например, Ленин в работе “Государство и Революция”, хотя и говорил о власти Советов, но так же говорил об авангардной ведущей роли партии, о ведущей роли промышленного пролетариата, и, наконец, о том, что новое общество будет жестко централизованной системой, подобной “прусской государственной почте”, т.е. станет действовать на основе централизованно издаваемых приказов.
Но позвольте! Либо власть Советов, либо централизация. Местные Советы опираются на волю местных собраний заводских и сельских коллективов, выполняют их указания, решают на местах тысячу вопросов. Никакой центральный орган не может и не должен решать вопросы снабжения техникой сельского хозяйства в Тульской губернии и функционирования металлургических заводов в Сибири. В гигантской стране такие вопросы могут решать лишь местные работники. Если какой-то центр, пусть даже выборный, станет указывать сибирякам, как плавить сталь, а жителям Тульской области, как вести аграрную работу, то у последних не будет никакой власти. Более того, такое управление было бы крайне неэффективным и невыгодным обществу.
Конечно, центральные Советы необходимы для координации работы регионов. Но они могут решать лишь некоторые общие вопросы. Да и решение этих общих вопросов возможно лишь после согласования решений и их утверждения большинством местных Советов (иначе, опять-таки, никакой власти трудовых Советов не будет). Или централизация, или же власть Советов (на местах) и федерализм. Подлинная система Советов, отмечали анархисты, “распыляет власть, децентрализует ее”, делая ее сравнительно слабой и ставя в полную зависимость от местных собраний, имеющих право отзыва и замены делегатов Советов в любой момент.
Раевский писал: “Выдвигание в России лозунга захвата власти пролетариатом, т.е. относительно незначительным меньшинством населения (крестьянство составляло 80% населения – прим), нельзя не считать показателем обратного поворота большевиков к бланкизму (идея захвата власти меньшинством путем переворота – прим.). Мы, таким образом, имеем дело с установлением диктатуры меньшинства населения, что логически ведет за собой диктатуру той политической партии, которая руководит этим меньшинством. Осуществление такой диктатуры естественно предполагает не децентрализацию и распыление государственной власти, – что явилось бы неизбежным следствием перехода власти к Советам, – а наоборот захват власти определенной политической партией, и дальнейшую централизацию и усиление государственной власти”. Он утверждал так же, что трудящиеся от такой власти ничего не выиграют, в то время, как самоорганизация на местах возможна и при Временном правительстве.
Очень жесткую позицию занял Атабекян, близкий к Кропоткину известный анархист. 28 октября он выступил с воззванием, в котором призвал анархистов не оказывать содействие перевороту: “Свершилась не народная революция, а преступный партийный заговор”. Он обвинил большевиков “в преследовании инакомыслящих, социальной демагогии и расстрелах без суда в Москве”.
“Ваши Советы, – говорил анархо-синдикалист Волин, обращаясь к большевикам – и другие организации на местах должны будут, понемногу, стать простыми исполнительными органами воли центрального правительства“.
Ему вторил анархо-синдикалист Ярчук: “У нас есть социалисты, которые спят и видят власть. Они говорит, что надо создать сильную власть, которая все сделает, но может ли какая-либо власть вывести страну из этого положения (имеются в виду голод и безработица – прим.). Нет, не может!… Надо не о власти мечтать, а надо организовать низы, и не сверху, а снизу, на местах, крестьян, рабочих, всех служащих заинтересовать в переустройстве нашего дела… Когда крестьяне увидят, что город для них делает, тогда и город будет получать хлеб, и рабочие в городе будут заинтересованы, чтобы обеспечить крестьян всем необходимым для них”.
Однако и Волин, и Ярчук заняли осторожную позицию. С критикой участия анархистов в октябрьском перевороте выступил и САСП (Союз анархо-синдикалистской пропаганды; крупное объединение анархо-синдикалистов). Они выразили протест против “политического акта – захвата власти”. Но позиция этих анархо-синдикалистов, в отличие от Раевского, была двойственной: “Мы не можем не быть заодно с революционной массой, хотя бы она и шла не по нашему пути… мы считаем… всегда нашим долгом участвовать в таком движении, стремясь внести в него нашу идею, наше содержание, нашу истину”.
Что было делать?
Означает ли это, что анархисты, критиковавшие октябрьский переворот, предпочитали стоять в стороне от общественных движений или защищать Временное правительство? Нет. В стране шла революция, которая охватила миллионы работников города и деревни, и которая выражалась не только в политических восстаниях, но и в попытках установления на местах власти Советов, во взятии в руки фабкомов и сельских общин предприятий и земли. Речь шла о том, чтобы участвовать в этом движении, постараться направить его на решение местных проблем, соединить в единое целое, а затем, когда движение станет сильнее и в нем ослабнет влияние партий, сместить любое правительство, установив подлинную власть местных Советов и фабкомов. Но анархизм не занимается решением вопросов государственного устройства: его цель в создании условий для перехода власти в руки собраний работников и их органов самоуправления (для того, чтобы это произошло, анархисты стремятся радикализировать их словом и делом, примером, методами прямого действия, и укрепить независимость самоуправляющихся организаций работников от государства и государственников).
Заключение
Представляется, что теория трех революций была в какой-то мере правильным описанием естественного хода революции. Однако, она не учитывала возможность укрепления тоталитарных сил государственников и поражение народного самоуправления (Третьей революции). И она предлагала анархистам, либертарным социалистам и беспартийным массовым самоорганизованным движения просто “следовать естественному ходу вещей”, вместо того, чтобы попытаться изменить его. Были, в то же время, среди анархистов люди, которые достаточно трезво смотрели на ситуацию. Но они оказались в меньшинстве.
